Байки из баньки

– А помнишь, Борисыч, «ретро»-баню у Анатолича, у него тоже «чайком» угощались. И неплохой, скажу тебе, «чаёк» был, тоже крепковатый, ну, конечно, с твоим не сравнить, куда там, – попытался я умаслить Борисыча. Смотрю, в тему попал, Борисыч аж зарделся от похвалы.

– Да, неплохой был «чаёк» у Анатолича. Вроде как ты на обратной дороге в кювет нас столкнул.

– Э нет, так не пойдёт, давай разбираться, как вы туда угодили, я совсем и ни при чём в этом казусе. Давай вспоминай, как шли, как мост прошли, друг за дружкой, колонной или как? – Вот ты и вспоминай, у тебя это лучше получается, – ответил Борисыч, с намеком ответил, при этом не переставая хихикать. Я призадумался, вспоминая, а может, действительно это я был зачинщиком? Поэтому он и посмеиваться начал. Похоже, до правды докопаться хочет, не дай бог, на чистую воду выведет.

Поднатужился ещё разок подумать, подумал. Да нет, точно не я. И зачем я разговор этот затеял, ну теперь пусть будет как будет, раз начал.

– Нет, ты давай, ну припомни, как шли, может, «свиньёй» или каре построили?

– Какой ещё свиньёй? Не было никаких свиней с нами.

– Вот голова садовая, я ж не про хрюнделей. «Свиньёй» – это строй такой, ещё древние римляне его применяли в своих сражениях, а может, в набегах.

– Да не бежали мы никуда, шли и шли, ещё песни пели, а потом ты нас столкнул. Точно, строем мы шли.

– Ну про песни понятно, после «чая» Анатоличева кто хошь запоет. Так хочешь сказать, шеренгой по всей дороге топали?

– Ну да, шеренгой и шли, под руки друг друга держали для равновесия. Ты крайний справа был, потом все мы по левую сторону от тебя друг за друга цеплялись, я за тебя, потом Виктор, за него Фёдорыч держался.

– Вот! А ты говоришь, я. Это Фёдорыч всех за собой в кювет утянул, он же здоровяк, вот и утянул. Фёдорыч, он во какой!

– Да, Фёдорыч немаленький, согласен, но не такой, как ты руками показал, хорошо, он не видит, как ты их раздвинул, а то бы.

– Да они сами раздвинулись, лёгкость во мне какая-то образовалась, вот они и разошлись малость. Так вот, никак не мог я вас столкнуть, сам подумай, вас же трое. Четверо, говоришь, было? Погоди, не перебивай, со счёта собьюсь, я не в счёт. Так вот, вас трое было, и как бы я такой вес общий одолеть мог? Вас и с места мне не сдвинуть, а уж столкнуть и подавно. А Фёдорычу такая масса раз плюнуть, вот так-то, качнулся он.

– А как же так получается, если Фёдорыч здоровяк, почему же только мы трое в кювет улетели, а ты на дороге остался?

– Да просто всё, Фёдорыч зацепился за что-то, его и влево сильно качнуло. Ты вспомни, ночь-то какая была, луны не было, чтоб нам дорогу подсвечивать. Темень темнющая, вот он и споткнулся. А я, в отличие от вас, отлепился вовремя, а вы не успели.

– А почему я внизу оказался, под ними? Получается, что должен быть сверху, я же третий, а так весь вес на себя принял, думаешь, приятно?

– Конечно, неприятно, согласен, и я тебе искренне соболезную. А внизу вот почему. Думаю, вы по параболе летели, дугой как бы, вот во время полёта, тебя сила инерции вперед через них забросила, дуга же разогнулась. Кювет-то глубокий, вот и поменялись местами, если б ещё глубже кювет был, то вы вполне могли в кольцо замкнуться. Мне ведь тоже нелегко в тот раз было, даже боязно.

Шли, шли и вдруг бац, один на дороге стою, а вас и нету. Только там, где-то глубоко внизу шевеление и слова нехорошие доносятся. Только когда вы оттуда цепочкой выползать стали, вздохнул свободно и страх прошёл.

– Врёшь ты всё, сам столкнул, а теперь на нас валишь, я когда пришёл, поглядел на себя в зеркало, а там не я, а непонятно кто, весь грязный, в баньке побыл, называется. Сам-то, небось, чистенький пришёл.

Я потупил глаза, неловко мне стало.

– Давай-ка, Борисыч, ещё по чашечке, и забудем мелочные обиды, ну чего нам старое ворошить.

И я с готовностью поднёс ему уже наполненную чашку, даже попытался в знак особого внимания и уважения привстать, поклончик, так сказать, изобразить, отвлечь его от невесёлых мыслей, мною навеянных. Поклончик не удался по неизвестной мне причине. Ну не знаю я почему, видно со столом что-то, закачался он некстати, похоже, ножки у него кривые. Или не у него?

Подношение моё Борисыч принял благосклонно, даже привстал учтиво, у него поклончик получился, в отличие от меня. Оно и понятно, он свою мебель знает. Знает, на какой угол опереться.

– Борисыч, что-то «чайник» гудит как-то не так, глянул бы.

– Нормально, так и должно. Это у него последняя порция на сегодня заканчивается.

Я призадумался, оглядывая ряд готовых ёмкостей, если на сегодня только? Значит, ещё «заварка» имеется, тогда ладно, тогда совсем другое дело.

Зима длинная впереди, а коллектив наш не маленький, и гости захаживают. И вообще, запас карман не тянет, зря волновался.

– Борисыч, не тяни. Давай по-быстрому проверим «заварку», а то я уже и вкус её забывать начал.

– Один момент, и мы в дамках! – весело сказал Борисыч, повторяя с «прибором» прежнюю процедуру.

– Что-то не так, что-то я не пойму? Ну-ка ты, глянь-ка.

Я склонился, смотрю.

– Да, Борисыч, что-то непонятное, как-то рябоватым кажется и не одно. А ты один «прибор» опустил, не два, случаем?

– Конечно, один, откуда второму взяться? – недоумённо поднял брови Борисыч, при этом нервно подёргивая себя за усы.

– А, понятно! Это от солнца стекло бликует, лучи преломляются, похоже на дифракцию света, вот и видим плохо, оттого и несколько экземпляров «приборов» кажутся. Давай в тенёк переставим, и всё видно будет и понятно.

Переставили, склонились, смотрим. Я даже носом в ёмкость уткнулся для остроты зрения и глаз один для зоркости прижмурил. Борисыч молча смотрит, хмуриться начал, почёсывается от недоумения, то маковку, то плечико поскребёт, нервничать начал.

– Всё ясно, Борисыч. Это побочный эффект нашего экспериментального «чайка». Так сказать, ранее не изученный, вызывает двоение предметов, погруженных в него. Поэтому происходит обман зрения, так что считаю, это не у нас в глазах двоится, а это способность жидкости так нас обманывать. Очень интересный эффект. Надо в следующий раз его поподробней рассмотреть, повнимательней, будем изучать. Ты как, Борисыч, согласен?

Борисыч опять маковку потрогал, чесать не стал, а так, ласково погладил.

– Погоди, сейчас за очками схожу.

Ходил Борисыч не долго, совсем не долго, я и успел только несколько раз осмотреть этот казус со всех сторон, правда, для этого пришлось шею вытянуть и изогнуть, вставать не решился. Смотрины мои ни к чему не привели. Ладно, дождусь Борисыча.

Наконец вернулся, очки нацепил, важный такой стал, на профессора похож. Ему с таким выражением лица на кафедре стоять надо, неучей уму-разуму учить, навроде таких, как… А впрочем, неважно. Я даже загордился за него, зауважал шибко.

Борисыч уселся, садился тоже важно и очень серьёзно, стал рассматривать содержимое ёмкости. Сопеть начал, хмыкать. Опять к темечку руку затеял поднять, чешется у него там, видно. Но на полпути, как раз у виска, рука остановилась, показался указательный палец, которым он почему-то аргументированно покрутил. Аргумент я не понял, он же молчит, сказал бы что, тогда бы понял, а в жестах, тем более таких, я как-то не очень.

– Вот что, давай ты посмотри, у меня что-то в глаз попало, проморгаться надо, – протягивая мне очки, сказал Борисыч, при этом совершенно не моргая, странно?

Я быстренько нацепил их, дужки поправил на ушах, чтоб в ответственный момент они не соскочили, не потерялись, как «прибор» наш, ищи их потом.

Конечно, мне и в очках далеко до профессора, но поиски «прибора» начал со всей серьёзностью, подобающей моменту, очень Борисычу понравиться захотелось, мол, я тоже очень ответственный, интеллигентный, как и он. Для убедительности даже снял их, чтоб интеллигентно на стёкла подышать, протереть для солидности, а потом уж обратно нацепил.

И вот так, вооружённым глазом начал не спеша всматриваться в нашу ёмкость. Борисыч, глядя на мои приготовления, привстал даже, заинтересованно приподнялся.

Глядел, глядел я – и обомлел!

– Борисыч, ты только не волнуйся, ты присядь, присядь, успокойся. Мне очень не хочется тебя расстраивать, но тут такое дело. Не «прибор» это вовсе!

– А что? – недоумённо вскинулся Борисыч.

– Да похоже, там авторучка плавает, вернее, кажись, утонула она, не шевелится даже.

«Боже, какие у человека могут глаза сделаться», – глядя на опешившего Борисыча, подумал я. Это ж какую силу надо иметь, чтобы их так выпучить. Жуткое зрелище. У меня, конечно, от неожиданности увиденного тоже повылазили, но не до такой же степени, если б до такой же, я бы почувствовал, правда, рот открылся, видно, у меня значительно, если Борисыч на меня показывает, пальцем тычет, так то от удивления увиденного раскрылся.