Белая Лилия

Несмотря на то, что Лиля тоже находилась в состоянии, отличающемся от трезвого, она нашла в себе силы подозвать официантку и оплатить счёт, который был намного больше, что стоил на самом деле. Однако кого это сейчас интересовало. Перед, не очень твёрдо стоящей на своих ногах, Лилей, стояла совсем непростая задача протащить Виктора через весь парк, на территории которого находился ресторан, до троллейбусной остановки. Вдребезги пьяный Виктор, обняв Лилю, орал слова из какой-то вспомнившейся ему песни:

– Я тебя целовал, уходя на работу…, – пытаясь при этом поцеловать её в губы, попадая вместо них в лацкан пальто.

Моросил мелкий осенний дождь, зонта у Лили и Виктора не было, выпитое вино уже не согревало, и они достаточно продрогли пока не подошёл синий окуджавовский троллейбус. Какой-то сердобольный мужчина помог Лиле втащить пьяного Виктора в троллейбус и водрузить его на жёсткое коричневое сидение. Ехать предстояло долго, в другой конец города, где размещалось новое Лилино общежитие. Голова Виктора покоилась на Лилином плече, и оба, разомлевшие, задремали под покачивание колёс городского транспорта. На конечной остановке пожилая кондукторша, воротя нос от винного перегара, исходившего от них, растолкала их со словами:

– И куда это родители смотрят, неужели не знают, чем занимаются их невоспитанные дети.

А дети, поддерживая друг друга, медленно ковыляли по неосвещённой улице новостройки к общежитию. Надо сказать, что в то время провожать девушку в незнакомый район города считалось, чуть ли не гражданским подвигом. Дело в том, что в каждом из них в вечернее время болтались по улицам местные хулиганы, которые наткнувшись на чужака, в лучшем случае избивали его самодельным кастетом, а в худшем могли не только пригрозить, а и ударить самодельной финкой. Вот и сейчас неожиданно путь им преградили двое долговязых парней. Оценивающе взглянув на тщедушного, еле стоящего на ногах, Виктора, один из них, ухмыляясь, обнажая при этом серебряные фиксы на зубах, прогундосил:

– Эй, салага, твою мать, давай быстро нам сигаретку, а не то придётся пересчитать тебе зубы.

– Мужики, зачем так грубо, – заплетающимся языком промямлил, начинающий трезветь Виктор, – да и не курю я, и попрошу не хамить в присутствии дамы.

– А ты не переживай, хлюпик, – отозвался тот же голос, – если нет сигарет, мать твою за ногу, так оприходуем твою дамочку, чтоб ты знал, салага, мы очень любим блондинок.

Долговязый схватил, стоящую к нему спиной, Лилю за талию и развернул лицом к себе, пытаясь поцеловать её. Какая-то неведомая сила, как разжавшаяся пружина, подкинула Виктора вверх, он мертвой хваткой вцепился сзади в воротник хулигана, не давая приблизиться его губам к Лилиному лицу. Тот, отпустив её, не поворачиваясь, освободившимся локтём ударил его в бок, попав в солнечное сплетение. Виктор обмяк, и медленно сползая со спины обидчика, невзначай подсёк его ноги, и они оба рухнули на мокрый тротуар. Лиля не зря провела три года в интернате, там драки между девчонками были совсем не редкостью. Как дерутся девчонки? Ведь не зря бог наградил их длинными волосами. Во время драки они вцепляются друг другу в пышные причёски. Вот и сейчас, следуя опыту, приобретённому в интернате, Лиля схватила дебошира, лежащего на Викторе, за пышную шевелюру модной причёски «а-ля Битлз» и стала мотать её из стороны в сторону точно так, как это делали девчонки в интернате. Второй хулиган хотел было оттащить Лилю от подельника, но тут появилась целая группа рослых студентов, возвращающихся в общежитие, и долговязые вынуждены были ретироваться восвояси. Лиля с трудом приподняла, едва оправившегося от сильного удара, Виктора и чуть ли не на себе поволокла его к общежитию, до которого, благо, оставалось не более двухсот метров. Вместо того чтобы как-то облегчить нелёгкий, в полном смысле, бурлацкий путь своей подруги, он, упираясь разъезжающими ногами в землю, грозно выкрикивал:

– Прошу тебя, милая, брось меня здесь и, пожалуйста, пристрели, чтоб не мучился.

– Да давно бы уже пристрелила, – устало отшучивалась Лиля, – да только нет у меня пистолета.

В вестибюле общежития, до которого они кое-как добрались, их поджидал заслон в виде непременного аксессуара всех общежитий Советского Союза – злополучной механической вертушки, умело управляя которой, дежурная пропускала по другую сторону барьера только тех, кто проживал в охраняемом ею заведении. Спорить с вахтершей, равно как и с инструкциями, ею выполняемыми, было бесполезно. Но не оставлять же пьяного, дрожащего от холода Виктора на улице. Лиля не нашла ничего лучшего, как попросить кого-то из входящих позвать на выход Ляльку, авось она что-то и придумает. Ляля, мгновенно оценив ситуацию, не давая дежурной опомниться, отчеканивая каждое слово, завопила:

– Это вы что же себе позволяете, Пелагея Матвеевна, кто вас наделил такими полномочиями не пускать секретаря комсомольской организации географического факультета, молодого коммуниста Бровченко в общежитие. Я не думаю, что у вас есть острое желание предстать завтра на ковре у секретаря парткома, который, не ровен час, ещё и уволит вас.

Лялька знала слабое место вахтёрши, она очень дорожила местом своей незатейливой работы. Собираясь с последними силами, Пелагея Матвеевна прошептала:

– Да, ведь он, кажется, пьяный, ваш секретарь.

– А каким ещё ему прикажете быть, – продолжала напирать Лялька, – если он вместе с ректором и деканом встречал делегацию иностранных студентов, уж точно не знаю, то ли из Мозамбика, то ли из Никарагуа, а потом, как сами понимаете, был фуршет в ресторане.

Бедная вахтёрша не блистала такими познаниями в географии, как Ляля, а незнакомое слово фуршет вообще слышала первый раз в жизни, возможно, поэтому тирада Ляльки показалась ей более чем убедительной. Она со вздохом приоткрыла вертушку, пропуская немощного Виктора, неуклюже опиравшегося на нежные плечи Лили и Ляли. Войдя в комнату и усадив Виктора на свободный стул, Лялька, приподняв его подбородок, участливо спросила:

– Это где же тебя так угораздило, пьянь ты моя тропическая.

– Молчи женщина, когда джигиты разговаривают, – еле ворочая языком, пробормотал Виктор и, увидев, почти нагую, проснувшуюся Лару, заключил, – сегодня желаю спать с Лариской.

– Я тебе покажу Лариску, трезвенник ты мой, – заорала ему на ухо Лялька, бросая на пол, неведомо, где раздобытый матрас и, снимая с него обувь и одежду, – утром представишь нам полный отчёт о содеянном.

Утром услужливая Лялька кормила Виктора аспирином, чтобы в оставшееся до лекции времени быстро привести его в исходное состояние. Отчёт за утренним кофе давала Лиля, которая, судорожно всхлипывая, заключила его словами:

– Знаете, девочки, этот злополучный день рождения Виктора я, пожалуй, до конца жизни не забуду.

Так или иначе, перипетии вчерашнего дня только укрепили отношения между Лилей и Виктором, и они стремительно, развивались по восходящей линии. Да и с точки зрения геометрии линия стала намного прямее. Этому способствовали авральные сантехнические работы в общежитии, связанные с недоделками во время сдачи объекта. Лиля оказалась в числе студентов, которых декан попросил временно подыскать себе съёмную квартиру. Такое жильё, которое и стоило бы недорого, и было бы близко к университету, в городе найти было нелегко. Помог его величество случай, которым очень грамотно распорядился Виктор. Жениха его одноклассницы призвали на два года в армию в группу советских войск в Монголии. Жил он вместе с бабушкой в трёхкомнатной квартире. Бабушка осталась одна и подыскивала себе квартирантку, скромную и ответственную девушку-студентку. Лиля полностью удовлетворяла её требованиям, да и цена за квартиру была более, чем скромная, всего десять рублей в месяц. А самым главным во всей этой перипетии оказалось то, что дом, в котором предстояло жить Лиле, оказался напротив дома Виктора, на той же улице. Теперь ему не надо было провожать Лилю в общежитие, находящееся в другом конце города, впрочем, и университет был в четверти часа хода от дома, да и свидания их стали более частыми. Лиле было интересно с Виктором, она быстро вписалась в его компанию, состоящую из эрудированных современных молодых людей, относящихся, в отличие от неё, к сословию исконно городских жителей, проживающих не в угрюмых общежитиях, а в комфортабельных квартирах. К хорошему привыкаешь скорее, чем к плохому. Поэтому, Лиле не представило труда акклиматизироваться на весёлых вечеринках с добротным, не таким, как в незадачливом ресторане «Лето», марочным вином и модной музыкой из магнитофонов. Она стала совсем по-другому одеваться, подражая городским девушкам. Денег на модную одежду катастрофически не хватало, однако Лиля приловчилась сама кроить и шить, и получалось у неё это совсем неплохо. Виктор часто водил её на концерты в филармонию, в драматический театр, на выступления вокально-инструментальных ансамблей. Часто они бывали и в политехническом институте в клубе интересных встреч, где выступали поэты, писатели, артисты и учёные разных специальностей. Лиле нравилась такая полубогемная, насыщенная новизной неординарных впечатлений, жизнь. Ещё больше ей нравился сам Виктор, который, собственно, и ввёл её в эту красивую жизнь. Стоило ему куда-то её позвать, как она бросала всё и вся, и на всех парах мчалась к любимому. Как следствие этому, Лиля меньше внимания стала уделять учёбе и оценки её на последней экзаменационной сессии значительно ухудшились. В расхожей студенческой шутке «Если водка мешает учёбе, то брось её, проклятую, эту… учёбу», Лиля слово «водка» преобразовала в лирическое существительное «любовь». Конечно же, из-за любви к Виктору, трансформированной в ежедневные свидания с ним, она не собиралась бросать университет. Но разве можно было отказаться от интересных вечеринок у друзей Виктора, праздных, до поздней ночи, гуляний в молодёжном кафе, где, среди прочего, играли запрещённый джаз, отвергнуть бесшабашное, с ветерком, катание на «Москвиче», который Виктор часто брал у отца или воздержаться от увлекательных поездок большой и весёлой компанией в заснеженные Карпаты.

Поездка в Карпаты начиналась с субботнего, так называемого «снежного» поезда, который рано утром отправлялся с городского вокзала с тем, чтобы через какие-то полтора часа доставить своих молодых пассажиров в горный посёлок Славское, на следующий день, в воскресенье вечером, этот же поезд успешно возвращал молодёжь в город. Разумеется, субботние лекции и практические занятия Лиля и Виктор пропускали. Да и какие могли быть занятия, когда уже при входе в вагон этого «снежного» поезда ты попадал в тёплую атмосферу безудержного и непринуждённого веселья, которое разгорается при большом скоплении молодых туристов. Билетов, конечно, никто не брал, студенческая братия единогласно полагала, что сэкономленные деньги лучше потратить на спиртное, которое считалось важным атрибутом путешествия. При входе в вагон в тамбуре висел страшный, в угрожающих чёрных тонах, плакат. На нём был изображён череп, на его фоне виднелся автомат Калашникова, к курку которого был прикреплён белый квадрат с пугающей надписью «он тоже требовал билеты». Разумеется, плакат был предназначен для контролёров, проверяющих проездные билеты, которых у студентов не оказывалось в наличии. Если контролёр и входил в вагон, то дело, как правило, заканчивалось тем, что кто-то из студентов пускал по кругу шапку, в которую каждый бросал какую-то мелочь. Как говорится, с миру по нитке – голому рубаха. Неизвестно хватало ли собранных денег на рубаху, но заинтересованные стороны оставались довольными. Студенты были без билетов, а контролёр не выписывал квитанции за якобы заплаченный штраф. А тем временем чей-то приятный баритон под перебор обгоревшей у костра гитары выводил:

А люди идут по свету,
Им вроде немного надо,
Была бы прочна палатка
Да был бы нескучен путь.

Путь был, действительно, нескучен. Поистине Лиле не так уж и много надо было. Просто хотелось держать руку Виктора в своей руке, вместе с ним шагать по свету, находить с милым рай, если не в шалаше, то в простой зелёной палатке и в старой, выштопанной горными ветрами, штормовке задыхаться от щемящего чувства, которое вызывают неизведанные дороги, по которым предстоит пройти. Одна из таких дорог пролегала от небольшого полустанка, затерявшегося между лесистыми карпатских хребтами, к горной заимке, которая представляла собой что-то наподобие небольшого хуторка, вмещавшего в себя три избушки, больше похожих на хижины. Одна из этих деревянных избушек, выстроенная в гуцульском стиле, принадлежала давнему другу семьи Бровченко, заместителю главного архитектора львовского горсовета, любезно уступившему её Виктору в новогоднюю ночь. Таким образом, в последний день уходящего 1966 года весёлая компания друзей, поставленная на беговые лыжи, жизнерадостно отмеривала десятикилометровый маршрут от полустанка к хутору, в котором она и намеривалась встретить новый год. Виктор шёл первый, прокладывая в глубоком, девственно чистом, снегу первую, ещё ненакатанную, лыжню. Лиля, полной грудью вдыхая свежий морозный воздух, двигалась вслед за ним. Всё Лилино естество окутало какое-то невиданное безмятежное спокойствие. Ажурные, тихо ниспадающие с небес, снежинки оставляли свой влажноватый след на её куртке, лыжной шапочке и светящемся от тихой радости лице. Лиля наслаждалась солнечными бликами, которые заливали ярким светом заснеженные альпийские луга, восторгалась вполне ощутимым дыханием причудливых, уходящих далеко за горизонт, лесистых куполов карпатских вершин и ликовала, что впереди шёл любимый ею человек, который своей спиной закрывал её не только от редких порывов ветра, а и защищал от всех жизненных невзгод. А любимый человек, отталкиваясь палками и попеременно передвигая лыжи вперёд, уверенно скользил на них мимо вечнозелёных сосен и елей, обсыпанных, серебристым свежевыпавшим снегом. Он думал, как здорово, что Лиля рядом с ним и как хорошо, что они вместе встретят новый год, что его идея отметить зимний праздник в карпатской глуши претворяется в жизнь. Ещё подсознательно Виктор размышлял о том, как в горной хижине, в которую по его расчётам они должны прибыть через два часа, найти заветный уголок, где можно было бы уединиться с Лилей с тем, чтобы заняться с ней самым интимным. Было бы глупым полагать, что ежедневные поцелуи на парковых лавочках и в последнем ряду кинозала во время последнего сеанса тяготили Виктора. Пухлые податливые губы Лили всегда манили его, совместными усилиями они вкладывали в поцелуй нежность, тонкость и остроту чувств, которые невозможно было передать словами. Знаменитый психиатр Зигмунд Фрейд в своих трудах писал, что природой мужчины устроены так, что каждые пять минут они думают о сексе. Виктор не был фрейдистом: ему не приводилось читать исследований австрийского доктора, да и вряд ли их можно было получить в советских библиотеках. Он и не причислял себя к товариществу сексуально озабоченных и, конечно же, каждые пять минут его мыслительный аппарат не воспринимал информацию о том, что избегали говорить в советских школах. Но старик Фрейд был тысячу раз прав, об интимной близости он думал каждый день, как наяву, так и в невероятных эротических сновидениях, от которых он с трудом отходил, принимая по утрам отрезвляющий ледяной душ. Получалось, что интимные отношения с Лилей существовали только в теории, в силу отсутствия места их реализации. До практики, которая, как известно, является критерием истины, дело не доходило. Сейчас, когда лыжи выкатили Виктора на лесную просеку, обрамлённую хвойными ветвями карпатских смерек, он внушал самому себе, что желаемое должно наступить в грядущую новогоднюю ночь, в которую, по преданию, происходят чудеса. Говорят, что в армии в пищу солдат добавляли бром, чтобы снизить сексуальную активность защитников отечества. Виктор в армии не служил, да и вряд ли ему требовалось понижать своё либидо, скорее молодому мужскому организму необходимо было физиологически освободиться от того, что не только заполнило душу, а и то, что теологи, называют словом плоть. Он справедливо полагал, что секс не является извращением любви, наоборот, он есть не что иное, как её украшение, при условии, что корнями нарастающего физиологического мужского возбуждения и страсти являются всепроникающие и глубокие чувства взаимной привязанности между мужчиной и женщиной.

Эротические размышления Виктора прервали возбуждённые крики, следующих за ним друзей. Они первыми заметили желтоватые, радужно контрастирующие с тёмно-зелёной окраской окружающего леса, крыши деревянных избушек. Через четверть часа вся группа, стряхивая с ботинок налипший слой снега, входила в дом. Громогласное «ура» эхом разнеслось на весь верховинский хребет, простирающийся за резным окном, когда друзья, миновав сени, попали в огромную гостиную, венцом архитектурного интерьера которой являлся камин. Посредине гостиной стоял, большой, сделанный из красного дерева, стол. Характерной особенностью этого столярного произведения искусства являлась инструктированная розоватыми мраморными камешками крышка, откинув которую можно было увидеть, подсвечиваемый желтоватой лампочкой бар. Бар не был пустым, он был заполнен тремя бутылками «столичной» водки, бутылкой армянского коньяка и дефицитными штофами джина и тоника. Видимо, знакомый Виктору архитектор знал толк не только в искусстве, а и в спиртных напитках. Ребята тут же высвободили из своих рюкзаков бутылки, пестрящие красочными этикетками, с трудом раздобытого импортного вина и серебрящееся своими узкими горлышками традиционное советское шампанское. Не переводя духа после нелёгкого лыжного перехода, девушки принялись хлопотать у крестьянской печи с тем, чтобы успеть накрыть праздничный стол. Ребята рубили дрова для растопки печи и камина, украшали ватой и серпантином, стоявшую за окном самую что ни есть живую ель и носили вёдра с водой для чая и кофе. Когда из антикварных часов, висящих на стене, выпорхнула кукушка и прокуковала одиннадцать раз, все сели за стол проводить уходящий год. Вспоминали геодезическую практику на реке Быстрица, смешные случаи на экзаменах во время студенческих сессий, рассказывали весёлые истории, делились планами на будущее, пили искристое вино, прощаясь с пережитым и радостным, что уносил в прошлое старый год. Когда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев заканчивал традиционное поздравление советскому народу и через несколько минут из недр старого транзисторного приёмника «Спидолы» должен был начаться перезвон московских курантов, Виктор попросил разлить шампанское и на правах руководителя мероприятия произнёс тронную речь:

– Дорогие девчонки и мальчишки! Я пока не генеральный секретарь нашей партии, поэтому речь моя будет краткой и не высокопарной, да и времени-то до нового года всего две минуты. Итак:

Я не поэт и не Ильич,
Скажу, друзья, короткий спич.
Скажу, ребята очень просто
Вместо напыщенного тоста.
От ног до самого запястья
Желаю всем я только счастья,
Успехов в предстоящей сессии,
Найти себя в своей профессии,
Дерзаний, творчества, застолья,
Мечты полёт, борьбы, здоровья,
Чтоб были в сердце и в крови
Лучи прощенья и любви.
И я, друзья, открытым кодом
Всех поздравляю с Новым годом.

Едва Виктор закончил, как из приёмника послышался бой часов на Спасской башне Кремля. Дружная и сплочённая компания с возгласами «с новым годом» вскочила со своих мест, звон бокалов с шампанским заглушил мажорную тональность гимна Советского Союза, дребезжавшего из уже никому ненужного радио. Ребята нежно целовали своих подруг, вкладывая в поцелуй свежий новогодний привкус. Лиля обняла Виктора за плечи и мягко прикоснулась к его губам своими шелковистыми устами. Виктор крепко прижал её к себе и долго не отрывался от слегка подкрашенных, сахарных и влекущих губ, пока, начинающий пьянеть коллектив его друзей не начал дружно, в едином порыве, забыв, что они находятся не в далёкой горной хижине, а на комсомольской свадьбе, кричать «горько». Смущённая Лиля резко отстранилась от Виктора. Он хотел было что-то выкрикнуть своим друзьям, но его слова потонули в продолжительных аплодисментах, которые прекратились только тогда, когда стройная брюнетка Наташа повелительным взмахом руки не остановила их и, поднимая бокал с вином, торжественно произнесла:

– Ребята, милые, я поздравляю всех с новым годом, достойную встречу которого организовал нам великий украинский поэт Виктор Сергеевич Бровченко. Не зря мы ему так хлопали, и, возможно, совсем не зря так дружно и яростно кричали «горько». Я пью за Виктора и за Лилю, и поэтому ещё раз «горько».

Виктор привстал из-за стола, покрасневшая Лиля незаметно отталкивала его своими маленькими кулачками. Тогда Виктор прошептал ей на ухо:

– Лиля, ну чего ты, здесь же все свои, да и Новый год на дворе, а я так люблю тебя.

Лиля оттаяла и сложила губы трубочкой для одноразового поцелуя, но сообразительный Виктор притянул Лилю к себе и не отпускал её губы, пока подвыпившая компания не досчитала до двадцати. Кто-то из ребят шутливо бросил:

– Я вижу, Виктор, ты уже поднакопил достаточно опыта, чтобы проделать подобное на своей собственной свадьбе.

Чтобы не вступать в прения с неожиданным оппонентом, Виктор грозно скомандовал, обращаясь ко всем:

– Что же вы, товарищи, как старые деды и бабки, расселись по углам в натопленной хате, для чего я вас сюда привёл. Немедленно одеваться и на свежий воздух водить хороводы у наряженной ёлочки.

Друзья высыпали во двор, зажгли бенгальские огни, вверх взлетели разноцветные конфетти, выпущенные из заранее приготовленных хлопушек. Наташа со своим ухажёром Толиком переоделись в костюмы деда Мороза и Снегурочки и схватившись за руки и, увлекая всю компанию, стали кружиться вокруг наряженного зелёного дерева, припевая, знакомую с детского садика, песенку «в лесу родилась ёлочка, в лесу она росла». Кто-то стал разливать в эмалированные кружки подогретое вино, напоминающее глинтвейн, которое возбудило юношей и девушек ещё больше. Немедленно развели костёр, через который все желающие совершали замысловатые прыжки. Веселье лилось через край, излучая бесшабашные и искренние чувства юных сердец. Снова включился транзисторный приёмник, из которого доносилась лёгкая медленная мелодия. Парни, не сговариваясь, пригласили девушек танцевать и вместе с ними не спеша кружились вокруг заснеженных ёлочек, тихо утаптывая рельефной подошвой горных ботинок тонкую корочку ледяного наста. Старая «Спидола» придавала нежному голосу Майи Кристалинской эротический хрип, который напевал «А снег идёт, а снег идёт, и всё мерцает и плывёт, за то, что ты в моей судьбе, спасибо, снег, тебе». Виктор танцевал с Лилей, согревая её озябшие руки и горячо целуя в подрумяненные морозом щёки. Как и в песне, тихо падал снег, над ними сияла яркая луна, на плечах таяли узорчатые снежинки, а в сердце закрадывалось загадочное и умиротворённое спокойствие. Виктор тихо шептал Лиле на ушко:

– Из песни, под которую мы топчемся на этом снегу, слов не выкинешь. Только спасибо не снегу, а тебе, любимая, что ты появилась в моей судьбе. Я очень тебя люблю. С новым годом.

– И я тебя люблю, – растрогалась Лиля, – спасибо тебе за зимнюю сказку, которую ты мне подарил сегодня.

Раскрасневшийся то ли от мороза, то ли от непомерной дозы коньяка дед Мороз, неожиданно разорвал объятия Виктора и Лили и грубо выкрикнул:

– Танцы, шманцы, обжиманцы – это всё фигня, начинаем традиционное новогоднее катание на санках.