Белая Лилия

– Всё, девочки, поняла! Простите, виновата я-я-я!

Неизвестно, что она говорила своему ночному кавалеру, но Евгений Симоненко к злополучной палатке боялся приблизиться даже днём.

Однако не без его усилий символика красного фонаря в их палатке получила неожиданное продолжение. Так получилось, что буквально на следующий день признаки повышенного внимания к Лиле стал проявлять Женькин приятель Кеша Рыбник. Несмотря на то, что он был чуть умнее и красивее его, по большому счёту, мало чем отличался от своего друга. По вечерам он начал приглашать Лилю, выражаясь языком парижан, на рандеву. Чувства французской галантности Кеше были неведомы, да и, по правде говоря, аналогом Эйфелевой башни в селе Синевидное служила десятиметровая пожарная каланча, а вместо мопассановской Сены проворно катила свои воды горная речка Быстрица. От вселенской вечерней скуки, а скорее даже, чтобы досадить Виктору, который проживал с Кешей в одной палатке, она позволила себе несколько раз прогуляться с ним по берегу этой карпатской речушки. Неизвестно, что возомнил себе Кеша, но Лиля относилась к этим, с позволения сказать, рандеву, словно к дружеским прогулкам в пионерском лагере. Собеседник Кеша был никакой, как и его друг, в своих монологах он использовал стандартный, видимо, заранее заготовленный, арсенал скабрезных и вульгарных историй, на которые Лиля просто не реагировала, автоматически пропуская их мимо ушей. Надо заметить, что Кеша всё-таки не был окончательным идиотом, чтобы не почувствовать полную никчемность своих развлекательных опусов и отрешённое равнодушие Лили к его персоне. Он, как только мог, старался расположить Лилю к себе, но разве его вина, что природа не наделила его таким набором качеств, как, например, у его однопалаточника Виктора. Вернувшись как-то около полуночи с очередной прогулки, Кеша предложил посидеть ещё несколько минут на скамеечке у кухонного навеса. Лиля не возражала, она хотела посмотреть, как с небосклона падают шальные августовские звезды, и, может быть, даже загадать заветное желание. Сославшись на прохладную ночь, она сказала ему, что на минуту зайдёт в палатку взять тёплую куртку. Оглянувшись по сторонам, Кеша приоткрыл брезентовый полог и воровато проскользнул в палатку вслед за ней. Было тихо, Лялька и Лара уже спали. Увидев вдруг Кешу внутри, Лиля, приложив указательный палец, к губам, а другой рукой, в которой держала куртку, указала ему на выход. Новоявленный ловелас, сделав вид, что не понял этого жеста, по-хозяйски развалился на её кровати. Лиля похолодела и содрогнулась от пронзившей её мысли, что скажет ей Лялька, обнаружив Кешу в Лилиной постели. Лиля ещё раз молча напомнила ему, где в палатке выход. На настойчивый её призыв Кеша отрицательно покачал головой и, скабрезно улыбаясь и плутовато подмигивая, похлопал ладонью по подушке, как бы приглашая Лилю прилечь рядом с ним. На какое-то мгновение Лилю просто остолбенела, кровь прихлынула к побледневшему лицу и она подумала:

– Вот к чему приводят Лялькина фривольность. Понятно, что болтливый Женя, наверняка, похвастался своим друзьям, что побывал в постели у Ляльки в палатке неразлучной троицы. Поэтому туповатый и глупый Кеша и решил, что достаточно небольшого напора, и он повторит Женькин успех.

Не помня себя от нахлынувшей ярости, Лиля перестала контролировать себя и, схватив Кешу за длинные волосы, чуть ли не волоком протащила к его к выходу из палатки, благоразумно стараясь при этом не разбудить мирно посапывающих подруг.

Утром после завтрака Лиля подошла к палатке, где жили ребята, чтобы отдать коробку цветных карандашей, которую брала накануне для раскраски полевой геологической карты. Осторожно постучала в альпеншток палатки, полог приоткрылся и оттуда вышел Виктор с намыленным лицом и безопасной бритвой в руках. Увидев Лилю, глаза его широко раскрылись, в них показались огоньки плохо скрываемой злобы и неприязни. Его, и так не басовитый голос, сорвался на фальцет:

– Зачем пожаловали, мадам? Кеши нет дома, до сих пор не может отойти от бурной ночи с тобой. Надеюсь, мадам, ему, в отличие от меня, удалось разбудить в вас женщину.

– Как тебе не стыдно, Виктор, – растерянно пролепетала Лиля, – какая ещё бурная ночь, какая женщина?

– Как раз об этом я и хотел спросить вас, мадам, – продолжал звереть Виктор, – а может быть это я, а не он выходил из вашей палатки нынешней ночью.

Лиля посмотрела на Виктора, таким она его никогда не видела, он весь дрожал от накатившего бешенства, лицо побагровело, глаза горели лютой ненавистью. Обильные горючие слёзы тотчас же брызнули из её больших зелёных очей и вместо того, чтобы гневно выкрикнуть:

– А какое тебе, собственно, дело до всего этого, беги к своей Леночке и развлекайся с ней, как можешь, – она, закрыв лицо руками, рыдая, сломя голову, бросилась бежать в сторону речки. Только рассыпанные карандаши остались лежать у ног обескураженного Виктора, напоминая о незапланированном инциденте. Проплакав несколько часов в зарослях орешника на берегу реки, Лиля нашла в себе силы подняться, взяла себя в руки и вернулась в лагерь. Через некоторое время, умытая, причёсанная и накрашенная, предстала перед доцентом Бичевской, которой сказала, что обработку полевых материалов она в принципе завершила и ей необходимо срочно ехать домой. Возражений со стороны руководителя практики не последовало, и к вечеру Лиля уже переступила порог отчего дома.

Начался новый учебный год и суетливая, порой беззаботная, но всегда насыщенная интересными эпизодами, поступь студенческих буден продолжалась как во времени, бег которого никто не замечал, так и в пространстве, которое изобиловало разнообразными декорациями. Так получилось, что место в общежитии в этом учебном году Лиле не дали, и она снова переехала к милой и одинокой старушке, у которой квартировала раньше. И снова получилось, что она стала жить напротив дома, где проживал Виктор. Четверокурсники, Виктор и Лиля, по сути дела, функционировали в одном нечётко обозначенном пространстве, хаотично передвигаясь в разных его интерьерах. Пространством этим являлся не только университет, а и уличный экстерьер в котором они, помимо своей воли и даже сознания, вынуждены были сталкиваться друг с другом, Виктор опасался приближаться к Лиле, сдержанно здоровался при встрече. Лиля холодно и сухо отвечала едва заметным кивком головы. Лишь один раз на стандартный и безликий вопрос, заданный Лилей в кругу общих знакомых, – «Как дела?», – он неожиданно начал говорить о болезни отца, об операции на кишечник, которую тот перенёс. По всему было видно, что Виктор выглядит растерянным и расстроенным. Лиля не знала, что причиной тому была не только болезнь отца, а и его размолвка с Леночкой. Лиля не догадывалась, что Виктор и Лена больше не встречались и что отношения между ними были разорваны окончательно и бесповоротно. Она и понятия не имела, что в один, далеко не прекрасный для Виктора, день Леночка не пришла к нему на свидание на излюбленное ими место, в баре «Вечерний Львов» возле городской оперы.

Не на шутку встревоженный Виктор, прождав её более получаса, схватил такси и помчался в общежитие, чтобы узнать, что случилось с его пассией. Он застал свою возлюбленную возле зеркала, перед которым Лена наводила последние штрихи вечернего макияжа.

– Леночка, что случилось, милая моя, ты, куда так принарядилась, – надрывно выкрикнул Виктор.

Лена, которая была одета в элегантное чёрное платье с большим вырезом на груди и ярко-красные туфли на высоченных шпильках, вызывающе взглянув на него, разделяя каждое слово, отчеканила:

– Я, может быть, и милая, Виктор, но, увы, уже не твоя. Как говорят наши итальянские друзья, финита ля комедия. Я ухожу от тебя, и мы остаёмся просто хорошими знакомыми.

Виктор хотел было что-то возразить, но Лена, схватив его под руку, молниеносно выставила его за дверь. В коридоре сумрачно горела всего одна, ещё не перегоревшая лампочка, из дальнего его конца доносился запах жареной картошки, а в горле у Виктора застрял горький комок, который плавно перекочевал в область сердца, вызывая в нём тупую и ноющую боль. Позже он узнает, что Леночка познакомилась с одним из представителей «золотой молодёжи» города стильным и франтоватым сыном начальника городского управления торговли. У неглупой Леночки хватило ума сообразить, что в социалистическом государстве, которое исповедовало принцип «от каждого по возможностям и каждому по труду», распределение благ далеко не всегда было пропорционально затраченному труду. В большинстве случаев текущего бытия мирское процветание напрямую зависело именно от торговли, которое, как известно, является двигателем прогресса. Леночка, разумеется, совсем не возражала быть приближённым к тем, кто двигает этот прогресс. Отец её очередного избранника входил в обойму высокопоставленных партийных руководителей города, имеющий прямой доступ к ценностям, которые создавали люди, которыми он как раз и руководил и этими ценностями аккурат не обладающими. Семья нового поклонника проживала в пятикомнатной квартире элитного дома в парковой зоне города. Интерьер квартиры состоял из множества импортных мебельных гарнитуров, даже сантехника в ванной и туалете поражала искушённый взгляд городского обывателя. Всё это даже близко не могло конкурировать с тем, что было в активе у Виктора. Даже априори Леночке было ясно, что стоит затратить усилия, чтобы разбить сердце очередной жертвы, которая вскоре приобретёт статус её воздыхателя. В ход была запущена тяжёлая артиллерия, которая включала внешнее обаяние, чары, шарм, харизму, коварство и даже, в известном смысле, демонизм Лены. Понятно, что в одночасье Виктор перешёл в разряд отверженных воздыхателей, и уже не представлял для неё интереса, как в текущий момент, так и светлом будущем, которое она целенаправленно выстраивала.

Несколько месяцев Виктор не находил себе места, полагая, что потерял девушку, равная которой по красоте и интеллекту вряд ли отыщется на всём белом свете. Он не спал ночами, стал выкуривать пачку сигарет в день, употреблять крепкий алкоголь, который вызывал у него не только рвотный эффект, а и чувство непомерной тоски и непомерную депрессию. Неизвестно сколько бы Виктор продолжал ещё находиться в прострации, если бы как-то Лялька, насмешливо усмехаясь, не выпалила ему:

– Ну что, Витёк, не слышал, что твоя бывшая зазноба выходит замуж за сына какого-то крупного торгаша. Не слышал разве, как она разглагольствует, что приберёт к рукам и квартиру, и сберегательные книжки, и, вообще, всё ценное, что есть в этой семье.

Огорошенный Виктор отрешённо молчал, тупо вглядываясь в бежевый паркет университетского коридора. Безжалостная Лялька продолжала добивать его, язвительно вопрошая:

– А ты, Витёк, разве не приглашён на свадьбу, – и, не дожидаясь ответа, продолжила, – ай, яй, яй, как же Леночка тебя забыла, даже мы с Лилей приглашены, вот уж повеселимся.

Лялька, игриво виляя крутыми округлыми бёдрами, давно убежала в сторону деканата, а Виктор, как истукан, продолжал стоять посреди коридора, неистово проклиная себя и выговаривая вслух:

– Какой же я всё-таки идиот, только такой кретин, как я, мог променять верную, надёжную и покладистую Лилю на сумасбродную и вероломную Лену.

Прошло ещё несколько дней. Виктор, как бы очнувшись от кошмарного бесовского сна, стал искать встречи с Лилей. Он, будто невзначай, подходил к группе девушек, среди которых она находилась, и задавал ей какие-то незначащие вопросы, жалостливо и умилённо заглядывая ей в глаза. А иногда, разумеется, совершенно случайно, оказывался в студенческой библиотеке за столом неподалёку от неё, несмотря на то, что дома у него была отдельная комната и полный комплект необходимых учебников. Если ещё вчера, увидев Виктора издалека, Лиля переходила на другую сторону улицы, то уже сегодня в этом отношении наметился небольшой прогресс: она усилием воли заставляла себя идти ему навстречу, отводя взгляд в сторону и набрасывая на лицо как можно больше равнодушия и безучастности. Когда же они оказывались друг против друга, Виктор приветливо здоровался и заводил разговор о том, что сожалеет об их размолвке, сбивчиво просил прощения и как-то сумбурно раскаивался в содеянном. Лиля, избегая смотреть ему в глаза, выбирала на фронтоне здания заметную точку и устремляла туда свой неподвижный взор, не произнося в ответ ни единого слова. Они не понимали, что они отталкивались, словно два положительных или, возможно даже, два отрицательных заряда. В тоже время не отдавали себе отчёт в том, что в данный момент, согласно тем же законам физики, отрицательные деяния Виктора и положительный потенциал Лили имели тенденцию к взаимному тяготению. Просто не признавались друг другу и, тем более, самим себе, что их по-прежнему тянуло быть вместе. Как-то после вечерних занятий в астрономической обсерватории так сложилось, что они вышли из университета вдвоём, прошли молча рядом минут десять, распрощались и разошлись. Через несколько дней они случайно столкнулись у кинотеатра, сам бог велел Виктору пригласить Лилю в кино. Когда после фильма шли по улице вдвоём, казалось, что они только познакомились, поскольку всё время молчали или, в лучшем случае, перекидывались стандартными, ничего не значащими, фразами. В один из светлых майских дней, когда в городских парках начала цвести сирень, они возвращались вместе из университета. Отломив по дороге наиболее распустившуюся гроздь, он протянул Лиле цветок и неожиданно предложил:

– Послушай, приходи ко мне вечером, поговорим по душам, накопилось много, заодно послушаем новые записи, попробуем новое венгерское вино.

Впервые за долгое время она заглянула Виктору прямо в глаза: они излучали теплоту и нежность. Лиля, неопределённо взмахнув рукой, ничего не ответила и побежала к подоспевшему трамваю. Присев у себя в комнате за стол, она задумчиво смотрела в окно. Через него хорошо просматривалась булыжниковая брусчатка, покрывающая перекрёсток двух улочек. На противоположной стороне улицы три больших окна на третьем этаже были зашторены красивыми ажурными занавесами из белого тюля. Это были окна квартиры Виктора. Её взгляд как бы проникал сквозь толстые портьеры, гадая, что сейчас делает Виктор. Она неотрывно смотрела на эти окна, колеблясь, принять приглашение Виктора или нет. Раненое сердце её рвалась туда, как бы выстукивая аритмично, мол, время – оно всё лечит, а трезвый ум в противовес возражал, а как же быть с памятью, из неё-то ничего не стёрлось. В тоже время из самых глубин подсознания прорывался внутренний голос, который надрывно кричал:

– Ну, ладно, попробуем ещё один раз, сердцу ведь не прикажешь.

Пока она страдала, терзалась и изводила себя, настенные часы пробили девять часов вечера. Бой часов настроил Лилю радикально, она решительно набросила на себя плащ и выскочила из дому. Осталось только перебежать дорогу, приоткрыть старую решётчатую польскую браму и по скрипучей деревянной лестнице подняться на третий этаж. И вот она уже у знакомой двери, несмело нажимает на кнопку переливчатого звонка и ждёт, ждёт довольно долго, целую вечность, пока не решается позвонить ещё раз, в ответ – тревожная тишина. Лиля уже повернулась лицом к лестнице, собираясь уходить, как раздался звук открываемой двери. У порога тяжело дыша, как после бега на марафонскую дистанцию, стоял хмурый Виктор. Вид у него был какой-то растерянный и совершенно неадекватный, казалось, что он смотрел не на Лилю, а как будто сквозь неё, в дальний тупик лестничного пролёта. Вместо того, чтобы радушным голосом хозяина пригласить долгожданную гостью в квартиру, невнятно и удивлённо прошептал:

– А это ты, ну проходи, – всем своим видом показывая, что гостья пришла как-то не вовремя.

Лиля растерялась и смутилась, почувствовав неладное, складывалось впечатление, будто что-то происходит не по задуманному сценарию. Однако отступать было некуда, и она осторожно прошла в направлении комнаты Виктора. С правой стороны коридора, по которому она двигалась, располагались две двери. Одна из них, это была дверь ванной комнаты, резко распахнулась, и из неё стремительно выскочила Наташа Виноградова. Лиля сразу опознала в ней одноклассницу Виктора, с которой он её когда-то знакомил. Именно она устроила Лилю в удобную и дешёвую квартиру с очень душевной и интеллигентной бабулей, внук которой, кстати, имел статус Наташиного жениха. Жгучая брюнетка, которую всегда можно было выделить среди толпы, с выразительными искрящимися глазами, стройная и всегда ухоженная Наташа на сей раз походила на взлохмаченную курицу. Растрёпанные волосы требовали немедленного парикмахерского вмешательства, одна из пуговичек на средине блузки была расстёгнута, а слегка примятая мини-юбка была явно сдвинута на бок, на капроновом чулке на левой ноге длинной прорехой топорщилась вытянутая стрелка. Наташа, не взглянув на Лилю, быстро набросила на себя сиреневую куртку и не попрощавшись покинула квартиру. Когда дверь за ней захлопнулась, пришедший в исходное состояние Виктор, решил, что даже самое неудачное нападение лучше самой превосходной защиты. Он не стал оправдываться и, моментально ринувшись в атаку на совершенно беспомощную и уязвлённую Лилю, закричал:

– Я, понимаешь, жду тебя с шести часов вечера, накрыл стол, всё приготовил, а ты, небось, специально, заставляешь себя ждать, цену себе набиваешь, думаешь, что я из железа сделан.

Ошеломлённая, ожидавшая чего угодно, только не такой неприкрытой и ничем не оправданной грубости, Лиля молчала, глотая про себя, навернувшиеся на глаза, слёзы. Разъярённый Виктор, не отдавая себе ни малейшего отчёта в том, что он сейчас совершает, продолжал вопить:

– Не подумай только, что Наташу я приглашал специально, она сама пришла, зашла случайно. Но получается, что она намного приветливее, можно сказать, отзывчивее тебя. А, когда женщина понимающе и сострадательно относится к тебе, то всё труднее и труднее сдерживать себя.

Сейчас уже Лиля не сдерживала себя, слёзы мощным водопадом брызнули из её глаз, меняя их зелёный цвет на мутный. Несколько минут, закрыв лицо руками, она безмолвно рыдала от тупой боли, пронзившей её сердце, пока не нашла в себе силы глухо вымолвить:

– Как же так можно, Виктор, что ты такое говоришь, бог тебе судья. Мне казалось, что наши отношения стали налаживаться, только казалось, значит. Всё, с меня хватит, настрадалась, и что только в тебе такого есть, что я должна всё прощать тебе. Да что я уже совсем убогая, чтобы не найти в себе силы не покончить с этим. Всё кончено, кончено навсегда. Прощай.

С колотящимся сердцем и лихорадочной дрожью во всём теле Лиля поднялась к себе в квартиру. Она хотела незаметно проскользнуть к себе в комнату, принять снотворное, чтобы забыться от очередного вероломного и кошмарного предательства Виктора. Но не тут-то было, в дверях она столкнулась с бабушкой, которая выходила выносить мусор. Увидев заплаканную Лилю, она быстро отставила ведро в сторону и, подхватив её под руку, участливо спросила:

– Лилечка, что стряслось, да на тебе лица нет, пойдём, дорогуша попьём чайку, ты мне всё расскажешь, авось и полегчает.

Вытирая то глаза, то нос, глотая подступившие к горлу горестные комки, Лиля сумбурно и сбивчиво поведала бабуле о происшедшем. Бабушка Лиза была мудрая женщина, она, как могла, успокаивала Лилю, приговаривая:

– Успокойся, родная. Мужики, они ведь из другого теста сделаны, у них это бывает. А кто же это глаз положил на твоего Виктора, ты-то хоть знаешь её.

– К сожалению, знаю, – тяжело вздохнула Лиля, – она знакома с ним ещё с детства, они вместе учились в школе, да и живёт она здесь, на соседней улице, величать её Наташа Виноградова.

Бабушка Лиза вдруг переменилась в лице, с горечью выдавив из себя:

– Вот стерва, да как же так можно к парням на шею вешаться. Внук-то мой, Сашка, невестой её называл: она же обещала из армии его дождаться. Вот я завтра всё ему и напишу, открою глаза на эту благоверную.

Несмотря на две таблетки принятого снотворного, Лиля всю ночь не сомкнула глаз. Она чувствовала себя не только безвозвратно обманутой, брошенной и никому не нужной в этой жизни, она ощущала себя чужаком на этой старинной улочке, где в крайнем окне третьего этажа дома напротив угрюмо бледнели тюлевые занавески комнаты Виктора. Но что было делать, если её понятия о достоинстве, чистоте и искренности взаимоотношений не соответствовали взглядом человека, которого она любила и которого, кажется, несмотря ни на что, ещё продолжала любить. Утром следующего дня Лиля не нашла ничего лучшего как сложить свои нехитрые пожитки в, видавший виды ещё интернатовский, чемодан, заплатить добродушной старушке за квартиру и, сославшись на то, что ей неожиданно предоставили место в общежитии, покинуть эту тихую улицу, чтобы до максимума уменьшить вероятность пересечения с Виктором. Она, действительно, вернулась в общежитие с той лишь разницей, что проживала там «зайцем», по партизански деля по ночам с Лялькой, не очень широкую и явно не предназначенную для двоих человек, одинарную кровать. В общежитии было веселее, да и время там текло намного быстрее. Среди девчонок оно тянулось не так медленно, как в отдельной комнате бабушкиной квартиры. Пришлось, правда, заново привыкать к очередям по утрам, чтобы добраться до туалета, умывальника и даже до кухни в конце коридора. Там голубоватым пламенем горели четыре газовые конфорки, на которых покоились, видавшие виды, закопчённые кастрюли и сковородки. Запах, исходивший от них, меньше всего напоминал ароматы изысканной французской кухни. А, когда на революционные праздники, студенты из братского Вьетнама жарили там просоленную селёдку, то аборигены из Украины плотно задраивались в своих комнатах и молча проклинали своих соседей, не мешая им готовить свой национальный деликатес исключительно из-за обострённого чувства пролетарского интернационализма, воспитанного на семинарах по научному коммунизму. Бытовые неудобства с лихвой компенсировались душевным покоем, который был сейчас Лиле намного важнее, чем мелочи жизни, доставлявшие дискомфорт, когда кто-то стучал в дверь туалета с настойчивой просьбой освободить его в то время, когда ты ещё не справился с тем, что надлежало совершать в отхожих местах.

Очень кстати грянула летняя сессия, напряжённый ритм которой давал возможность не только не вспоминать предательство Виктора, а и, пожалуй, забыть хоть на время о его существовании. Чего лишь стоит экзамен по курсу «Геоморфология СССР», за два семестра доцент Зарицкий начитал им столько материала, что при конспектировании он едва уложился в две толстые тетради. На своих насыщенных лекциях он неоднократно подчёркивал, что после экзаменов его подопечным предстоит преддипломная практика в разных уголках СССР и они, студенты, должны чётко представлять особенности геологии и форм рельефа каждого из этих регионов необъятной страны, достойно поддерживая добрую репутацию старейшего вуза страны – Львовского университета. Результатом сессии Лиля осталась довольна: ни одной «тройки», правда и «пятёрки» отсутствовали, но пять «хороших» оценок в зачётной книжке гарантировали на следующий семестр, как стипендию, так и общежитие. Но сейчас не это было важно, после сдачи последнего экзамена замаячили горизонты будущей практики. Причём, эти горизонты были настолько близки, что надо было уже сегодня отправляться в городское агентство единственной авиакомпании СССР «Аэрофлот» с тем, чтобы приобрести билет на самолёт, следующий транзитным рейсом: Львов – Москва – Усть-Каменогорск.

Купить билет на нужный авиарейс в те времена отнюдь не означал свободно пройти к окошку кассы, протянуть кассиру требуемую сумму денег и получить взамен зеленоватый бланк с указанием номера рейса, даты вылета и буквенно-цифрового обозначения места. Идеологи марксизма-ленинизма всегда подчёркивали, что строители социализма и коммунизма никогда не ищут лёгких путей в реализации этого строительства. Теория подтверждалась жизненной практикой. Зачем, спрашивается, гражданину СССР брать пример с гражданина США, которому достаточно набрать номер телефона нужной авиакомпании и тут же заказать билет. Позвольте, господа капиталисты, это же слишком просто. У нас же, господа буржуа, красной нитью проходит лозунг, что мы не ищем лёгких путей. Именно поэтому, очередь за авиабилетами начиналась не в просторном помещении агентства, а далеко за его пределами и зачастую вытягивалась в живой серпантин, длиной в несколько сотен метров. Однако главный сюрприз поджидал кандидата на воздушное путешествие, когда он, после многочасового стояния, достигал вожделённого окошка кассы. Там, какая-нибудь очаровательная блондинка в голубой форме служителя монопольного «Аэрофлота» радостно сообщала, что на данный рейс и на данную дату билетов нет. И никого не интересовало, что ты летишь на похороны ближайшего родственника или в командировку для выполнения ответственного производственного задания, на научный симпозиум или, наконец, в законный, регламентированный Конституцией, отпуск, который ограничивается соответствующими датами убытия и прибытия. Самое удивительное, что когда пассажир, обладающий счастливым билетом, проходил в салон авиалайнера, он непременно замечал свободные места уже после подъёма самолёта в небо. Далеко не все догадывались, что это были места, забронированные как раз теми, кто не предвещал лёгких путей, на случай войны, падения метеоритов, землетрясений и других катаклизм. Катаклизмы почему-то не происходили, а места, предназначенные для простых коммунистов и беспартийных, сиротливо пустовали. Лиля, которая не обладала бронью VIP-работников, простояла в очереди целый день. В итоге ей сообщили, что билет на Усть-Каменогорск из Москвы она может приобрести, а вот билеты из Львова в Москву раскуплены на ближайшие три месяца. Как всегда, помогла закадычная подруга, энергичная и пробивная Лялька. Её дальняя родственница уже много лет работала в аэропорту начальником почтового отделения и знала там всех, всё и вся. Без особых усилий она организовала Лиле билет на Москву на нужную дату. Правда, за него пришлось переплатить целых десять рублей, что даже не в студенческом исчислении считалось немалой суммой. Но кто виноват, что так работала система, созданная искателями нелёгких путей достижения цели. Невдомёк было этим создателям, что тем самым они породили другую систему, систему дефицита, коррупции и взяточничества.

Уже через неделю Лиля с громадным абалаковским рюкзаком за спиной прибыла на рейсовом автобусе из Усть-Каменогорска в Лениногорск. Там она отыскала домик геологической экспедиции, где её вместе с другими геологами посадили на грузовик, который должен был доставить их к месту расположения геологосъёмочной партии на живописной горной речке Уба. Машина не спеша продвигалась по изъезженному и разбитому выбоинами асфальтовому тракту. Лёгкий свежий ветерок игриво обдувал кузов грузовика, вокруг открывался великолепный вид на желтоватую степную равнину, за которой вдалеке угадывалась зелёная стена сибирской тайги. Ещё через несколько часов совсем вблизи замаячили заснеженные шапки горных вершин и ослепительно голубое небо над этими синеющими шапками. Такое сочетание природных красот, когда низкое горное солнце влезает прямо в твой рюкзак, а совсем рядом извивается журчащий клубок таёжной речушки, окаймлённой лиственницами и пихтами, носит краткое, но ёмкое название Алтай. Все сокурсники Лили, включая Виктора, находились сейчас в составе Зейской экспедиции в Забайкалье, которая, по сути дела, уже давно стала производственной базой университета в части проведения преддипломных практик студентов. Только Лилия Сергачёва, чтобы не попасть в одно место с Виктором, сумела нарушить устоявшуюся традицию и поехать на практику в такое уникальное место как Алтай. Лиля необычайно гордилась тем, что, ей на зависть её однокашникам, удалось совершить невозможное, создав для этого, как говорят, юристы, прецедент для других. Соседка бабушки Лизы, у которой она жила, узнав, что Лиля – будущий географ, поведала ей, что её сын работает в геологической экспедиции на Алтае. С её разрешения Лиля написала ему длинное письмо, в котором изложила, что знакома с горным туризмом, увлечена геоморфологией и побывать в таком уникальном месте как Алтай – это просто хрустальная мечта её нелёгкого детства. В заключение письма, Лиля слёзно попросила бывалого геолога не отказать впечатлительной и романтичной девушке в просьбе посодействовать в организации её преддипломной практики на Алтае. Видимо, нетривиальное письмо тронуло бывалого геолога, и уже через месяц Лиля с радостью вынимала из почтового ящика зелёный конверт с бордовым логотипом Министерства геологии СССР. Внутри конверта помещался запрос-приглашение на производственную практику на Алтае. Весь курс завидовал Лилиной удаче, а она тихо радовалась, что добилась своего и будет проходить практику в диком и заповедном месте вдалеке от Виктора, и это поможет ей напрочь вычеркнуть его из своего бытия.

Место, где разбила свои палатки геологическая партия, было, действительно диким. Признаки цивилизации здесь не просматривались даже в мощный артиллерийский бинокль: в радиусе около сотни километров трудно было отыскать не то что крошечные посёлки, а даже неприметные охотничьи заимки. Лиля жила в одной палатке со светловолосыми литовками, девушками-практикантками из Вильнюсского университета. Стройных и симпатичных уроженок Прибалтики звали Гражина и Каролина. При знакомстве они обратились к ней на родном языке, приняв белокурую Лилю за литовку. Как и Лиля, девушки попали на Алтай волею случая. Просто один из геологов партии был коренной литовец. Женат же был на красивой весёлой и работящей сибирячке. В родной Каунас почти не выезжал, однако имел обыкновение, к большому неудовольствию своей, кровь с молоком, супруги вызывать на практику своих не столько даже земляков, сколько светлокудрых землячек. В этом году бывший житель Литвы особенно преуспел, пригласив на практику двенадцать своих соотечественниц. Поэтому литовская речь распугивала медведей в окружающей тайге даже больше, чем русская. Гражина и Каролина по-русски старались не изъясняться, делая исключение только для Лили. Может быть, поэтому Лиля ходила в маршруты с Мирославой, которая пять лет назад закончила геологический факультет Львовского университета. Попав по распределению на Алтай, разбитная украинская дивчина непредсказуемо влюбилась в уроженца этих мест сурового геолога Эдуарда Коршунова, за которого точно также скоропостижно вышла замуж. Из Эдика и Мироси получилась красивая пара, в которой прекрасно сочетались крутой, почти аскетический характер потомственного сибиряка с всегда весёлой и покладистой гуцулочкой из Закарпатья. Эдуард, кроме, не отягощающих его, супружеских обязанностей исполнял ещё обязанности начальника партии, в которой работала и его жена. Именно по его указанию, в целях, как он высказался, незабвения родной украинской мовы, Мирослава и взяла шефство над Лилей. Она ненавязчиво знакомила Лилю с удивительной планетой под названием Алтай. Ежедневные геологические маршруты вдоль рек часто поднимали их на изумрудный ковёр благоухающих цветов альпийских лугов, предваряющих заснеженные горы. Тропа изысканий двух молодых женщин неизменно пересекалась с изрезанными оврагами и обрывами, мрачными пещерами, со скрытыми в гуще таёжных зарослей голубыми озёрами и бурлящими порогами шумных речушек. И когда в трудном маршруте Мирослава начинала петь лирические и мелодичные украинские песни, у Лили на фоне этой неописуемой красоты пело не только сердце, а и ликовала и трепетала душа. Когда же Лиля с очередного покорённой горы обводила восхищённым взглядом окружающую высокогорную тундру и зелёное, протянутое до дальнего горизонта, зелёное покрывало сибирской тайги, ей казалось, что в прошлом потеряно мало, а будущее представлялось прозрачным и волшебным. Непрерываемый во времени Лилин романтизм в один из дней нарушил сам Коршунов, предложив ей заняться обыденным приготовлением пищи для вверенной ему партии. Так получилось, что повариха, которая совсем неплохо готовила супы и каши из завезенных круп, попросила у Коршунова неделю отпуска. Понятно, что партия не могла столь долгое время оставаться без горячей пищи, понятно было и то, что шеф-повара из ресторана им никто не пришлёт. Бытовой вопрос, кто заменит повариху, являлся отнюдь не риторическим. Девушки из дружественной Прибалтики сразу отказались, сославшись на то, что никогда в жизни ничего путного не готовили, тем более на тридцать пять геологов, которые возвращались из маршрутов не менее голодными, чем волки, которые выли по ночам не так уж и далеко от палаток. Коршунов, взглянув на Лилю, отрывисто не то попросил, не то приказал:

– Выхода нет, милая дивчина, вся надежда на тебя.

Лиля, устремив свой взгляд, в синеющий таёжный распадок, покорно заявила:

– Ну что ж господа, в отличие от Геннадия Хазанова, кулинарный техникум я не заканчивала, но твёрдо обещаю вас, по крайней мере, не отравить. Не знаю, будут ли моя яства вкусными, но то, что они будут здоровыми, гарантирую.