Белая Лилия

– Тебя, Лара, это тоже касается, – продолжала надрываться Лялька, – ноги должны быть прямые и начинаться не от промежности, а сантиметров на пятнадцать выше.

– Стало быть, девчонки, по-быстрому приняли уверенный силуэт с гордо поднятой головой, уверенным взглядом и плавной волнообразной походкой, – заключила Лялька, – и вперёд, и с песней. Вы что не понимаете, что всё это привлекает мужчин и действует на них, как команда «к ноге».

Лялька была права. Как только послышались первые аккорды народного вальса «Амурские волны», всех троих тут же пригласили. Самый приметный кавалер был, пожалуй, у Лили, высокий черноволосый капитан, с погонами и петлицами голубой расцветки. Он, галантно и бережно поддерживая Лилю за талию, быстро кружил её в этом грустном и задумчивом вальсе. Когда его мелодия закончилась, он, призывно глядя на Лилю своими светло-серыми глазами и уже не отходя от неё, попросил разрешения пригласить её на следующий танец. Оркестр заиграл неторопливую и протяжную мелодию вечного шлягера, испанскую песню – болеро «Бесаме мучо». Военный лётчик приблизил Лилю к себе на расстояние, существенно отличающееся от пионерского и, не без уставного оттенка в голосе, шептал ей на ухо:

– Довожу до вашего сведения, девушка, что название этой песни в переводе означает «целуй меня крепче». Я пока не знаю, как вас зовут, но именно это мне хотелось бы совершить.

– Совершать, товарищ капитан, будете боевые вылеты на ваших истребителях, – отстранилась от его объятий Лиля, увидев вдруг, как какой-то, стриженный под бобрик, увалень с продолговатым шрамом через всю щеку насильно тащит Ляльку к выходу, бросая на ходу:

– Я тебе, покажу, шалава, как отказывать в танце королю «Креста», сейчас ты, стерва, будешь у меня отплясывать в другом месте и под другую музыку.

– Прошу вас, помогите, мою подругу обижают, – затеребила Лиля капитана.

– Простите, девушка, я вижу, ваша подруга такая же нецелованная, как и вы, – улыбнулся лётчик, мгновенно растворившись в толпе танцующих.

Лиля, увлекая за собой Лару, бросилась к выходу догонять короля «Креста» (так называли район города, примыкающий к пересечению двух перпендикулярных улиц Пушкина и Киевской), который продолжал волочить Ляльку в сторону синеющих в темноте кустов. За ним не спеша вышагивали три его подельника, предвкушая забаву с эффектной девушкой, которую зацепил их главарь.

– Лара, делай, что хочешь, только быстро приведи сюда милицию, у входа в клетку я видела телефон-автомат, – заорала Лиля, – а я постараюсь их отвлечь.

Она быстро догнала удаляющихся хулиганов и, с усилием вырвав Ляль-кину руку, подбоченившись, вспоминая интернатовскую блатную терминологию, загорланила:

– Эй, фраера, вы, что забыли кому, служите, куда Соньку тащите, хотите иметь дело с Колей Чёрным с Левандовки, ведь Сонька – его шмара, или вам жить надоело, век свободы не видать.

Лилин речитатив по блатной фене, видимо, произвёл впечатление на хулиганскую братию. Пока выясняли, кто такой Коля Чёрный и к какой группировке он относится, вдали послышался свисток и силуэты бегущих милиционеров. Хулиганы не испытывали особого желания встречаться с милицией, на учете которой, наверняка, состояли и ретировались в те же кусты, куда планировали затащить Ляльку. Служители охраны общественного порядка вместо того, чтобы броситься в погоню за хулиганами, как это показывают в фильмах, усадили симпатичных девушек в видавший виды патрульный «газик» и доставили их к общежитию, посоветовав взамен пресловутой клетки посещать такие богоугодные заведения, как театр оперы и балета или городскую филармонию. Выпрыгнув из машины, растрёпанная Лялька прижалась к Лиле и, незаметно проглатывая выступившие слёзы, с трудом выдавила из себя:

– Лилька, никогда бы не подумала, и где ты только таких оборотов набралась, да тебе только в крутых фильмах про зэков сниматься. Да если бы не ты, мне бы точно пришлось навсегда расстаться со своей девственностью в антисанитарных условиях культурного парка.

– А это, всё, Лялька, необратимые последствия твоей походки «от бедра», – иронично заметила Лара, разливая горячий чай, – ну, ничего страшного, девочки, первый блин – он всегда комом.

– Не уж, подруженька, – грустно заключила Лиля, – с меня хватит, если блином ты называешь клетку, то для меня он не только первый, а и последний.

– Блины блинами, – воскликнула, пришедшая в себя Лялька, – а я, всё-таки, была права, когда говорила, что стоит только Лиле глазом моргнуть, как мужиков вокруг неё можно будет штабелями складывать. Чего стоит только этот красавец-лётчик.

– Да ничего он не стоит, – обиженно буркнула Лиля, – сбежал с поля боя, как крыса с тонущего корабля.

Дальнейшие события показали, что Лялькины прогнозы начали сбываться. Ухажёры, как грибы после летнего дождя, стали появляться на Лилиных горизонтах. С одним из них, широкоплечим и коренастым юношей, его звали Володя, она случайно разговорилась на трамвайной остановке. Через несколько дней Лиля заметила, что он пропускает трамвай за трамваем, поджидая её появления. Когда они вместе заскочили в вагон, он, рассмеявшись, радостно сообщил ей:

– Я вас так долго жду, что не ровен час и на работу опоздать.

– А чтобы не опаздывать на место службы, – в тон ему отпарировала Лиля, – надо на работу пешком ходить.

– Согласен, – заверил её Володя, – только при условии, что будем двигаться вместе.

Оказалось, что он работал техником на междугородней телефонной станции, которая располагалась рядом с университетом. Ещё оказалось, что, учитывая, что трамвай не отходил прямо от дома и не подъезжал точно к месту назначения, пешеходное продвижение занимало почти столько же времени, сколько и поездка на городской конке. К тому же, большая часть пути проходила через парк Костюшка, совершать утренний моцион, по аллеям которого ничего, кроме удовольствия, не вызывало. Володя увлечённо рассказывал о службе в армии, учёбе в техникуме связи и об интересной работе по обслуживанию телефонных каналов дальней связи. Родители его жили в Берегово, районном центре Закарпатской области, и Володя не особо скрывал, что они очень хотят, чтобы их сын женился на скромной и порядочной девушке, критериям которой, как он неумело намекал, Лиля полностью и бесповоротно удовлетворяет. Володя был простым, работящим, честным и бесхитростным парнем и даже несколько импонировал Лиле за эти, не очень распространённые во все времена, черты характера. Но их беглому двухмесячному знакомству так и не суждено было перерасти в роман.

Виновником этому был долговязый студент механико-математического факультета Пётр Затула, который каждое утро без пяти минут восемь топтался у главного входа в университет, поджидая Лилю. Заприметив Володю в качестве постоянного попутчика Лили, он, дождавшись, когда за ней закроется парадная резная дверь, не мудрствуя лукаво, соврал сопернику, что она является его невестой и что он не приветствует их совместный утренний променад. Петрусь, как окрестила его Лиля, часто приглашал её в кино, в фойе которого непременно угощал шоколадным эскимо, водил в картинную галерею, в музей прикладного искусства и в украинский драматический театр имени Марии Заньковецкой. Лиля, сама не зная почему, не отказывалась от этих встреч, найдя в его не очень презентабельной особе, прежде всего, скромного и надёжного товарища, с которым чувствовала себя, по крайней мере, безопасно. Петрусь, к своему великому неудовольствию, так и не сумел отыскать ни математическую и ни какую другую корреляцию, позволившую ему приблизить к себе Лилю настолько, чтобы их отношения имели логическое продолжение. Параллельно к Лиле, в полном смысле слова, приклеился ещё один поклонник, длинноволосый блондин, студент иняза, Дмитрий. Он подкарауливал её в академической библиотеке, занимал место в читальном зале, а затем неизменно приглашал на чашечку кофе. В отличие от Володи и Петруся, Дмитрий представлялся вальяжным, даже, в некоторой степени, импозантным типом с претензией на всё модерновое и стиляжное, роскошное и шикарное, помпезное и церемониальное. Вполне понятно, что все его претензии даже близко не пересекались с взглядами и мировоззрением Лили и поэтому их мимолётные встречи не могли иметь перспективы даже теоретически.

Да что студенты-ухажёры, планка Лили с каждым днём поднималась всё выше и выше. Очень уж явные и заметные знаки внимания Лиле стал оказывать молодой преподаватель кафедры физической географии, свежеиспечённый кандидат наук, один из немногих русскоязычных сотрудников университета. Как-то после комсомольского собрания он вызвался проводить Лилю в общежитие. Тротуары городских улиц покрылись плотной коркой льда, который дворники не успели убрать. На высоких каблуках чёрных кожаных сапог, подаренных матерью на день рождения, Лиля скользила, теряла равновесие и несколько раз даже упала, порвав капроновые чулки выше коленей. Когда же они вышли с трамвая, дорога к общежитию превратилась в сплошной гололёд. Молодому учёному, который впоследствии получил докторскую степень и стал проректором Одесского университета, ничего не оставалось, как подхватить стройную и худенькую Лилю и на руках донести её до общежития. Возле входа в него, осторожно поставив её на не скользкую асфальтовую отмостку, он не сдержался, обнял Лилю и внезапно поцеловал её в привлекательную и румяную от мороза щёчку. Она хотела было влепить приват-доценту заслуженную пощёчину, но в это время открылась входная дверь, из которой вывалились Виктор и Лена, которые стали невольными свидетелями случившегося. Лена не удержалась от соблазна подковырнуть Лилю и, нарочито повернувшись к Виктору, съязвила:

– Вы только посмотрите, что делается. При всём честном народе студентки соблазняют преподавателей, и всё это ради того, чтобы сдать непростой экзамен по ландшафтоведению. Это так их там, в деревне, учат.

Виктор замер, неотрывно смотря Лиле прямо в глаза. Придя в себя, он прикрыл Лене губы своей коричневой перчаткой и, схватив за руку, быстро потащил в сторону трамвайной остановки во избежание повтора глупостей, которые могли сорваться с её языка. В спину им неслись слова обиженного доцента:

– Вы правы, студентка Сергачёва, безусловно, сдаст мой экзамен, а вот вам, Вареница, уж поверьте мне, придётся очень нелегко.

Переведя учащённое дыхание то ли от переноски Лили на длинную дистанцию, то ли от своей гневной тирады, преподаватель вежливо и осторожно предложил ей встречаться не только в учебных аудиториях. Не дав ему договорить до конца, она деликатно, но решительно отказалась. Лиля просто не представляла, как можно заводить роман со своим преподавателям, который к тому же на целых восемь лет старше её. К тому же в её сердце ещё оставался Виктор и свободного места там пока не находилось ни для кого.

Проводя своеобразный разбор полётов в своей трёхкроватной девичьей келье общежития, Лялька гневно выговаривала Лиле:

– Можно было отказаться от красавчика-лётчика, забраковать техника Володю, зануду-математика Петруся и пижона-филолога Дмитрия, но отвергнуть перспективного доцента – это уже выше моего понимания истины. Ты, Лилька, просто сумасшедшая, одним словом, права Лена, у тебя, действительно, деревенское мышление.

Стараясь перекричать подругу, закутанная двумя одеялами Лара, весело вопила:

– Главное, девочки, что Виктор, видел, как наш доцент целовал Лилю, а всё остальное чепуха.

– Какая к чёртовой матери, чепуха, – продолжала надрываться Ляля, – а ты, Ларочка, лучше помолчала бы. У тебя, похоже, глаз нету, не видишь, что все свободные девчонки нарасхват, а ты, по-прежнему, как гордая монашка в заброшенном женском монастыре.

Лара молчаливо соглашалась, что свободные девушки в общежитии не засиживаются, продолжая, тем не менее, самозабвенно любить своего курсанта военного училища, находящегося на противоположном конце громадной страны, на Дальнем Востоке. В монастырь, однако, она не торопилась, предпочитая вместо него на зимние каникулы поехать к родителям в Донецкую область. Чтобы окончательно вывести Лилю из уныния и вернуть себе прежнюю весёлую подругу, Лара пригласила её поехать с ней.

Родители Лары жили в небольшом шахтёрском городке, которому, по большей части, были присущи все элементы сельского быта. В центре комнаты, отведенной Ларе и Лиле, громоздилась допотопная русская печь, с которой, казалось, вот-вот соскочит сказочный персонаж Емеля. Как водится в деревне, в хлеву мычала корова, а по утрам горланили петухи. Впрочем, их надрывное пение не могло разбудить девушек, которые забравшись на тёплую печь и зарывшись в сельское пуховое одеяло, спали, чуть ли не до полудня, навёрстывая недосып во время экзаменационной сессии. Хлебосольная и радушная мать Лары кормила их домашним творогом, пирожками с капустой, картошкой, поджаренной на свежем сале, непритязательной, но добротной и вкусной деревенской едой, которая никоим образом не могла конкурировать с опостылевшими столовскими котлетами, которые студенты называли булочками из-за практического отсутствия в них мясной составляющей. Соскучившись по домашней еде, девушки поглощали всё, что можно было положить в рот и прожевать. Один раз так увлеклись, что съели целую буханку ещё горячего хлеба, обильно намазывая его свежим мёдом. Утром результат был налицо, точнее даже, на Лилином лице. Её организм среагировал на избыточное количество мёда, поглощённого вчера так, что глаза заплыли, превратившись в узкие, едва приметные щёлочки. Это было совсем некстати потому, что вчера Лара познакомила её с соседом, симпатичным парнем, с которым уже сегодня вечером было назначено свидание. Лиля очень расстроилась, однако в обед Ларина матушка положила ей на глаза повязку с мазью, сделанной из лекарственных трав, и уже через несколько часов аллергию как будто ветром сдуло. После заката солнца Василий, так звали кудрявого черноволосого парня, осторожно постучал в окно. Так было принято в деревне, наверное, ещё и потому, что в отличие от города, там ещё не успели установить на столбе круглые электрические часы, под которыми влюблённые назначали свидания. Сегодня Василий, как впрочем, и в последующие встречи с Лилей, запряг в большие деревенские сани каурую лошадку для того, чтобы с ветерком прокатить её по сельским вечерним улочкам. Она, набросив на себя, отороченную с двух сторон натуральным мехом, тёплую белую шубку почти на голое тело и просунув босые ноги в войлочные валенки, выскакивала на мороз и как снежная королева садилась в саночную карету. А весёлый и жизнерадостный кучер Василий, обнимая одной рукой Лилю за талию, а другой вожжами погоняя резвую лошадку, катил эту деревенскую карету по заснеженному городку. Его грубоватые черты лица скрадывала мягкая и приятная улыбка, которая никогда не сходила с его лица. В отличие от городских ребят он не нахальничал, не приставал к Лиле, не пытался её целовать и не позволял себе другие вольности, которые университетские ребята считали неким стандартом по отношению к сверстницам. Ему было достаточно, что соседи и все жители городка видели, какую снежную королеву он везёт. Как-то раз он направил сани на деревенскую околицу, а затем на опушку берёзовой рощи, где неожиданно остановился и, повернув улыбчивое лицо к Лиле, размахивая руками, не зная, куда направить их, тихо сказал:

– Понимаешь, Лиля, ты мне ужасно нравишься. Я не очень складно говорю, но очень хотел бы, чтобы ты стала хозяйкой в доме, который я уже начал строить.

– Вася, да никак мне предложение делаешь, – весело прокричала Лиля, – ты хочешь, чтобы мы вместе жили в твоём доме, я правильно поняла.

– Я хочу, не знаю, как это сказать, чтобы мы… поженились, – едва слышно произнёс он, поглаживая лошадку и потупив свой взгляд во взрыхлённый санями снежный сугроб.

Лилю очень растрогали искренние слова Василия, ей было жалко этого простого и доброго парня. Она неожиданно для себя выпрыгнула из саней, подбежала к Василию, приподнявшись на цыпочки, обняла его за шею и поцеловала его сначала в одну щеку, потом в другую, а потом, заглянув в его бесхитростные глаза, прикоснулась своими замёрзшими устами к его шершавым губам. Отстранившись от него, она увидела совсем другого человека, лицо которого сияло от, нежданно свалившейся на него, благодати. Лиля понимала, что Василий совсем не тот человек, которого она мечтала видеть в роли своего мужа. В тоже время, жалея его, она нежно прошептала ему на ухо:

– Вася, милый, мы знакомы-то всего неделю, завтра я уезжаю и обещаю тебе подумать над твоим предложением.

После Лилиного отъезда они более полугода писали друг другу письма, пока Василий сам не догадался, что он не настолько нравится Лиле, чтобы она откликнулась на его предложение.

Цветущие белые свечи, проступающие через зелёную листву львовских каштанов в парках и на бульварах, напомнили студентам – геоморфологам, что время наступления летней практики не за горами. Традиционным местом проведения этой, уже производственной, практики, действительно, были горы, горы Забайкалья. Девушки и ребята предвкушали запах лиственницы и дыма уютного костра, туман в таёжных распадках и маршруты по скалистым хребтам. Однако из деканата стали поступать тревожные слухи о малом количестве заявок, поступивших из Зейской геологоразведочной экспедиции на предстоящий полевой сезон. Слухи подтвердились, через несколько дней, когда заведующий кафедрой профессор Гончар собрал третьекурсников и объявил, что в наличие имеется всего восемь мест на практику в Забайкалье. Он заявил, что по этой причине туда поедут только четверокурсники и то только те из них, кто уже успел собрать часть материала для будущей дипломной работы. Для них эта практика уже будет считаться не производственной, а преддипломной. Профессор Гончар был очень основательным и последовательным человеком, не терпел верхоглядства и дилетантства, возможно, поэтому на республиканских конкурсах студенческих работ в области наук о Земле дипломные работы, выполненные под его руководством, неизменно занимали призовые места.

А ещё все знали, что своих тщательно продуманных решений он никогда не отменял. Но куда же деваться третьекурсникам? В каких местах им набираться производственного опыта? Обстоятельный профессор продумал и это. В группе всего двенадцать студентов. Пятерых, по его указанию, берёт к себе в качестве рабочих геоморфологическая партия научно-исследовательского сектора родного университета. В этом сезоне партии предстоит произвести картирование оползневых склонов Косманского лесничества, которое располагается в Косовском районе Ивано-Франковской области. Места – сказочные, это самое сердце лесистых Карпат, центр гуцульского края. Достаточно сказать, что это, пожалуй, единственное место на Украине, где полностью отсутствуют колхозы. Местные жители занимаются народными промыслами: резьба и выжигание по дереву, вышивание, ткачество и производство кожаных, медных и гончарных изделий. Оставшиеся семеро студентов предполагалось распределить между преподавателями и научными сотрудниками кафедры, которые самостоятельно выезжают на летний полевой сезон. Планировалось, что студенты будут наблюдать за смывом почв на карпатских склонах, определять появившиеся подвижки на оползневых берегах горной реки Прут, выявлять новые карстовые провалы в Приднестровье и размывы берегов рек в сёлах и у шоссейных дорог Закарпатья. Другими словами, собирать экспериментальный материал для кандидатских и докторских диссертаций и различных статей и монографий геологического профиля.

Неразлучная тройка «Л» решила чего бы это ни стоило добиваться быть вместе. Стоило это совсем ни много, так как за них уже всё решили на заседании кафедры. К всеобщему ликованию их взяла под своё крыло доцент Валентина Николаевна Бучинская, единственная женщина с учёной степенью на кафедре. Все три девушки учились довольно прилично, имели хорошую репутацию и пользовались авторитетом на курсе. К тому же иметь женский коллектив в полевых условиях было очень удобно, прежде всего, в плане ночлега и, что там греха таить, в выполнении элементарных гигиенических процедур, которые не предназначались для мужского взора. Сформированной женской бригаде предстояла интересная работа, связанная с осмотром и изучением размыва берегов среднего течения реки Днестр. Виктор же попал в ту пятёрку, что направлялась на Гуцульщину, ему предстояла совсем нелёгкая работа по рытью шурфов в каменистых горных породах Карпат. К концу июля, как геоморфологическая партия, так и экспедиции научных сотрудников кафедры вместе со своими практикантами должны были встретиться в на стационарной базе в селе Синевидное. Там для них были подготовлены палатки, которые освободили первокурсники, проходившие учебную практику. Там же надлежало заняться обработкой собранных полевых материалов, составлением предварительных рабочих карт и подготовкой образцов пород к отправке в лабораторию. Утром девушки вместе с Валентиной Николаевной совершали изыскательские маршруты вдоль речных террас, приводили в порядок полевые записи, а после обеда на рейсовом автобусе ездили в областной центр, в Ивано-Франковск, чтобы превратить плёночные негативы, сделанные во время геологической съёмки, в фотографические изображения. Вечером подруги могли там же обследовать промтоварные магазины, забежать в кинотеатр или посидеть в кафе-мороженое, чтобы обсудить события текущего момента, который, по правде говоря, не изобиловал какими-то особыми эпизодами из их сегодняшнего рутинного бытия.

Некое разнообразие внёс приезд геоморфологической партии, в составе которой прибыл и Виктор с четырьмя парнями из их курса. Одного из них звали Женя Симоненко, который слыл на факультете непревзойдённым бездельником с репутацией дон Жуана, причём в отличие от легендарного испанского распутника, дон Жуаном достаточно примитивным. Невысокого роста, плотный и широкоплечий, с блудливым и сладострастным взглядом, бесстыдно устремлённым на женские прелести, не обладавший, в отличие от Виктора, блестящей эрудицией и быстротой мышления, он производил впечатление разве что на, недавно приехавших из деревни, совсем юных девчонок-первокурсниц. Это впечатление рассеивалось даже у них после недельного общения с ним. Почему Женя Симоненко приглянулся Ляльке, чем привлёк к себе такую видную и неординарную девушку, как она, остаётся загадкой. Единственное, что их объединяло, так это непомерная страсть к пошловатым, на грани фола, анекдотам и бессмысленному трёпу, неизменными спутниками которого являлись бутылка водки и расплывчатые колечки дыма, исходящих от, приобретённых у фарцовщиков возле гостиницы «Интурист», американских сигарет «Camel». Трудно сказать, что повлияло на, искушённую в любовных романах Ляльку, при выборе такого невзрачного кавалера. Однако факт остаётся фактом. Вот и сегодня она направилась с ним к, как его назвали студенты, деревянному мосту любви. При подходе к нему они облюбовали широкую деревенскую лавочку, на которую Женька вместо традиционной «Столичной» водки водрузил бутылку мутного самогона. На немой вопрос Ляльки, мол, какой гадостью ты собираешься потчевать интеллигентную девушку, он сослался на дефицит своего платёжного баланса. По той же причине вместо качественных американских сигарет Ляльке были предложены дешёвые, скорее даже деревенские, чем пролетарские, сигареты «Гуцульские» с изображением на пачке пастушка на карпатской полонине. Они долго сидели этой прохладной ночью на берегу горной речки, согреваясь противным сельским пойлом и пьянея от его сивушного содержимого. Женька рассказывал Ляльке непристойные анекдоты и вульгарные истории, перемешивая их циничными выражениями и похабными прибаутками. Самогон разогрел не только его ненасытное нутро, а и, как это бывает по пьяному делу, вызвал обострённое сексуальное возбуждение. Женя грубо приподнял вверх Лялькин жёлтый свитер и, не обнаружив лифчика, бесцеремонно обхватил её убористые груди, страстно целуя, вызывающе торчащие, розовые соски. Оторопевшая Лялька резко оттолкнула его так, что он медленно покатился с прибрежного откоса в речку. Когда Женька, отряхивая с себя налипший влажный песок, поднялся к скамейке, Лялька заплетающимся языком выговаривала:

– Эй, Казанова чёртов, кто тебя учил так по-хамски и цинично обращаться со скромной девушкой. Потопали ко мне, и я проведу с тобой мастер-класс.

С этими словами, забалдевшая от спиртного, Лялька схватила испуганного Женьку за руку и потащила к себе в палатку. Не столько даже свидетелями, сколько немыми слушателями Лялькиного мастер-класса стали проснувшиеся Лиля и Лара. Слушателями потому, что ржавые пружины Лялькиной кровати скрипели так заунывно, что царапали их сердца в ночной тиши. К тому же с Лялькиного угла до их ушей доносились такие похотливые стоны и сладострастные хрипы, что девушки не спали уже до самого утра. Когда, наконец, Лара догадалась громко и протяжно кашлянуть, в палатке моментально воцарилась тишина, а у выхода что-то зашуршало и снова стало тихо. Утром, когда первый солнечный луч прокрался в палатку, девушки, не дав даже возможности Ляльке выйти в туалет, устроили ей такую взбучку и разнос, что она несколько дней ходила тихая и смирная, послушная и кроткая. Многие сокурсники, зная её необузданный и буйный нрав, думали, что у неё проблемы со здоровьем. Между тем подруги, продолжая выговаривать Ляльке о ночном мастер-классе, не стеснялись в выражениях. Ей безоговорочно было заявлено, что каждый имеет право, хоть это и не записано в Конституции, на жизнь, которая называется интимной. Но никто, кроме занимающихся этим интимом, не должен слышать его резкие всплески, что имело место быть сегодняшней ночью. Да и вообще ограниченное брезентовым материалом пространство палатки является общим, и никто не давал ей права вешать здесь красный фонарь, превращая это пространство в заурядный притон. В заключение обычно тихая и спокойная Лара не выдержала и гневно выкрикнула:

– Если тебе, Лялька, и твоему эротическому партнёру так уж невтерпёж, то у реки имеются замечательные кусты ракита, а в нескольких сотнях метров от палатки находится чудненький сосновый лес. Наконец, всё это, с такими же стонами и вздохами, можно проделывать в палатке, где спит маленький гигант, надо полагать, большого секса, неотразимый Женя Симоненко. Пусть его друзья терпят это.

Всегда деятельная и энергичная, не лезущая за словом в карман, Лялька на сей раз виновато молчала, пока не нашла в себе силы порывисто выдохнуть: