Общая и прикладная этнопсихология

Сущность третьего подхода заключается в приоритетном изучении воздействия на психическую деятельность истории народа: тех событий, которые произошли некогда, но остались в памяти людей, наложив неизгладимый отпечаток на их мировоззрение и мировосприятие. Отсюда и вывод для этнопсихологических исследований: «Расскажи нам свою историю [народ], и мы скажем, какой ты, и что тебя ожидает».

Четвертая, наиболее многочисленная группа методов основана на идее влияния культуры на психическую деятельность членов этноса. Но в данном контексте не менее важной является идея о том, что этнопсихологические особенности не могут не отражаться, не проявляться в характерных чертах материальной и духовной культуры. Следовательно, изучение образцов и явлений материальной и духовной культуры остается для сторонников данного подхода тем материалом, который даёт основание говорить о наиболее существенных психологических характеристиках этноса.

Последнюю группу методов объединяет социально-экономический подход к этнопсихологической реальности. Его сторонники предполагают, что только анализ разнообразных социально – экономических характеристик жизни этноса (соотношения различных социальных групп или классов в структуре общества, особенностей разделения труда, специфики семейных ролевых структур и т. п.) может стать фактором объективного изучения психологии народа.

Таким образом, в большинстве исследований рассматривается влияние на психику либо одного изолированного фактора (или одной группы факторов), либо их комплекса – биологических, экологических, культурных, социально-экономических и исторических параметров в любых возможных сочетаниях. Однако и в том и в другом случае анализ, как правило, выполняется в соответствии со следующей методологической схемой:

Фактор (или их сочетание) ? Этнопсихологические особенности

При работе в рамках подобной методологической схемы получается следующее: из одних и тех же причин (факторов) разными исследователями выводятся различные следствия (психические особенности) и наоборот – подобные результаты объясняются причинами, которые не имеют между собой ничего общего. Ранее уже приводились подобные примеры, число их можно увеличить. Прослеживающаяся неоднозначность и произвольность выводов заставляет искать причину такого положения в несовершенстве исходной методологической схемы.

Недостатки ее связаны не только с тем, что многие исследователи зачастую увлекаются главенствующей ролью только одной группы факторов, игнорируя действие всех остальных, но – и это главное – с непосредственным характером взаимосвязи анализируемых факторов и психических особенностей. В отечественной психологии еще в 1920-1930-е гг. была поставлена проблема преодоления подобного «постулата непосредственности», что вызвало к жизни создание теорий, направленных на ее решение (в частности, теории установки Узнадзе). Одним из наиболее перспективных решений данной проблемы представлялась и представляется идея деятельностного опосредования, развиваемая в трудах Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и их последователей. Преломление этой теории в этнопсихологическом контексте означает, что национальное своеобразие психики является отражением национальных особенностей жизнедеятельности этноса, которая аккумулирует и интегрирует воздействие всего комплекса исходных факторов. Иными словами, выделенная ранее методологическая схема в соответствии с данной идеей преобразуется, принимая следующий вид:

Комплекс факторов ? Жизнедеятельность народа ? Этнопсихологические особенности

На практике это означает, что выявление этнических составляющих психической деятельности невозможно без тщательного анализа специфики целостной структуры и качественных характеристик отдельных элементов жизнедеятельности народа, отражением которой она является.

Конкретные формы деятельности, реализующие одну и ту же потребность у разных народов, могут отличаться тремя параметрами: уровнем развития, конкретным содержанием опосредующих звеньев и своеобразием процессуальной стороны деятельности. Анализ всех этих параметров должен проводиться последовательно [11].

Известно, что в процессе исторического развития формируется ряд всё более усложняющихся форм практической деятельности, в строении которых наблюдаются количественные (изменяется количество опосредующих деятельность звеньев) и, главное, качественные (связанные с принципиально иным содержанием опосредующих звеньев) изменения. Психическое отражение этих разных по уровню сложности форм деятельности неизбежно сопряжено с формированием различных (структурно и процессуально также отличающихся) форм психической деятельности. Естественными являются следующие положения: чем более примитивна по строению и выполнению практическая деятельность той или иной этнической группы, тем более простым будет и её психический коррелят; и наоборот – максимально сложное строение практической деятельности сохраняется и в её психическом отражении.

При рассмотрении эволюции структуры практической деятельности отмечаются возможности её вариаций у разных народов. В этнопсихогенезе действуют подобные закономерности. Психическая деятельность в определённой сфере может отличаться у различных этнических групп при её кросс-культурном исследовании (либо у одного и того же этноса в разные исторические эпохи) следующими параметрами:

а) уровнем психического отражения данной сферы, т. е. тем, какие психические процессы (восприятие, воображение, наглядно-образное мышление, понятийное мышление и т. п.) и в каком сочетании обеспечивают её отражение;

б) качественным содержательным своеобразием опосредующих звеньев (образов, понятий…). Как и в случае с практической деятельностью, анализ данного параметра имеет смысл только при сравнении психических проявлений с одинаковым уровнем психического отражения;

в) процессуальными особенностями психической деятельности.

В этом контексте важно подчеркнуть следующий момент. Когда обсуждается вопрос об этнопсихологическом анализе практической деятельности, то само собой разумеющимся кажется положение о том, что сравнивать можно только подобную деятельность, принадлежащую к одной сфере, удовлетворяющую одну и ту же потребность. В случае исследования психической деятельности данный принцип часто нарушается, – ученые говорят о восприятии или мышлении «вообще», не уточняя того, отражение какой конкретно сферы жизнедеятельности анализировалось, не придавая этому должного значения. Такое недопустимо методологически, а нарушение данного принципа может привести к неоправданным заключениям. Эмпирическое подтверждение этому утверждению можно найти, например, в монографии «Культура и мышление» при обсуждении экспериментов Прайс-Уильямса:

«Один из результатов, полученных Прайс-Уильямсом, заслуживает особого внимания. Когда он подвёл итог обоснованиям, которые дети давали составленным ими группам предметов, он обнаружил, что при группировке животных дети склонны были объяснять составленные ими группы конкретными свойствами типа цвета, величины или места, где они встречаются. При группировке растений те же дети объясняли состав групп главным образом ссылкой на абстрактное их свойство – на съедобность. Эти данные указывают на то крайне важное обстоятельство, что нельзя говорить об абстрактном или конкретном типе мышления в целом. Видимо, степень абстрактности ответов зависит не только от знакомства с классифицируемыми вещами и от способа их физического представления, но и от тех конкретных сфер, к которым принадлежат эти вещи» [с. 145].

В русле обсуждаемого подхода конец последней фразы можно было бы ещё более усилить: «… от тех конкретных сфер, к которым принадлежат эти вещи, и от уровня развития практической деятельности в данной сфере».

Такой подход предполагает существование трех основных блоков этнопсихологических исследований

Первый блок соответствует изучению специфики возникновения и функционирования отдельных психических процессов. Из рассматриваемого подхода следует, что любой познавательный процесс есть специфическая форма отражения внешней деятельности с соответствующим уровнем структурного развития. Таким образом, становится понятно, что изучение такой деятельности в данной, конкретной сфере (особенностей ее опосредующих звеньев и операционального состава) должно лечь в основу заключений относительно изучаемого познавательного процесса.

Второй вид этнопсихологических исследований закономерно вытекает из предложенной схемы. Он реализуется в том случае, если в задачу изучения входит анализ не изолированных психических процессов, а их взаимоотношений. В этом случае, естественно, и объектом деятельностного исследования будет не отдельная внешняя деятельность с определенным уровнем структурного развития (как в первом варианте), а целостная сфера жизнедеятельности этноса, т. е. совокупность «деятельностей», посредством которых можно удовлетворить одну и ту же потребность.

В этом контексте важно подчеркнуть следующее: наличие развитой структуры деятельности в какой-либо (или каких-либо) сферах жизни и потенциальная возможность распространения структуры данного типа на все иные сферы вовсе не означает, что в разных культурах у различных этнических групп она существует во всем многообразии жизнедеятельности. В конкретной сфере жизнедеятельности любого этноса в разнообразной форме и причудливом соотношении переплетаются деятельности высшего и низшего порядка. Следовательно, задача этнопсихологов, работающих в рамках этого направления, заключается в анализе определенной сферы жизни, в которой необходимо выявить и изучить все разновидности деятельностей по удовлетворению данной потребности, исследовать значимость каждой из них, условия и частоту употребления и т. п., их систему, иерархию у конкретного этноса. Эта иерархия внешних практических деятельностей позволит глубже понять и этническую специфику соотношения психических процессов, отражающих данную сферу.

Наконец, последняя разновидность этнопсихологических исследований связана с дальнейшим расширением области изысканий: с изучением не только отдельных внешних практических деятельностей (как в первом варианте) и не только целостных сфер жизнедеятельности (как во втором), а с анализом взаимоотношений, существующих между различными сферами жизни в данной культуре, т. е. анализом профиля совокупной деятельности этноса. Сам по себе набор сфер является достаточно однообразным у всех народов планеты, однако уровень развития деятельности в каждой сфере и их общее соотношение в каждой культуре уникальны. Интериоризация данного соотношения, иерархии в процессе социализации членов этноса формирует в каждом его представителе некую общую для всех иерархию отношений, систему ценностей, которая, несмотря на все индивидуальные преломления, содержит общий этнопсихологический инвариант – ту ось, вокруг которой только и существует веер индивидуальных колебаний системы отношений. Это направление, по сути, близко к исследованиям, изучающим этническую личность, социальный или национальный характер и т. п.

Выделенные направления являются методологической основой конкретных историко-психологических обследований этноса (в процессе его исторического развития), и этнопсихологических кросс-культурных сопоставлений.

Культурно-историческое развитие психических процессов и теория поэтапного формирования умственных действий

Решение проблемы культурно-исторического развития психических процессов предполагает анализ диалектики взаимоотношений универсальных и специфичных законов их формирования. Традиционно, при рассмотрении вопроса об историческом развитии психики внимание исследователей акцентируется на общечеловеческих законах, зачастую абстрагируясь от их культурной или этнической специфики. С другой стороны, при культурологическом или этнопсихологическом анализе акцент преимущественно переносится на выявление особенностей психической деятельности у разных народов. Понятно, что и в одном, и в другом случае это только научная абстракция, в то время как в реальном процессе культурно-исторического формирования оба аспекта сосуществуют в неразрывном единстве.

Вопрос о культурно-историческом развитии психических процессов может ставиться и решаться в рамках самых разных методологических подходов. Одним из наиболее перспективных среди них, учитывающих как общечеловеческие, так и этноспецифические закономерности, является деятельностный подход. Действительно, с одной стороны, он постулирует целый ряд универсальных моментов – генетическую первичность внешней практической деятельности по отношению к любой внутренней, психической; всеобщность процесса интериоризации, т. е. «перехода от внешней деятельности к внутренней», а с другой стороны – предоставляет возможность для объяснения этнического своеобразия психических процессов (Л.С. Выготский, 1930; П. Тульвисте, 1988). Например, показано, что жизнедеятельность этноса в результате влияния комплекса экологических, исторических, биологических, социальных и культурных факторов обретает уникальный, неповторимый характер, поэтому и продукт ее преобразований – психика, как интериоризированная, «превращенная» форма жизнедеятельности этноса – также будет представлять собой специфическое явление.

Остановимся подробнее на некоторых универсальных закономерностях. Можно предположить, что не только кардинальное направление процесса интериоризации совокупной деятельности этноса, но и его основные этапы будут одинаковыми во всех культурах. Такое предположение возникает в том случае, если не исключать подобия наиболее общих закономерностей, действующих в процессе исторического развития психики и в онтогенезе (для онтопсихогенеза такие этапы вычленены и описаны). Действительно, в отечественной психологии процесс взаимопереходов от деятельности к психике и обратно в онтогенезе трактуется в рамках понятий интерио- и экстериоризаций. Достаточно полно эти процессы описывает теория поэтапного формирования умственных действий П. Гальперина [3], которая позволяет увидеть многие виды деятельности ребенка не изолированно, а в их внутренней взаимосвязи – как формы, отражающие различные этапы превращения внешней предметной деятельности во внутренние умственные действия.

Возникает вопрос: насколько возможно использование понятий и схем, разработанных для описания онтогенеза психики в исторической или этнической психологии для анализа культурно-исторического развития психических процессов? Если такую возможность допустить, даже при всех оговорках относительно невозможности полной идентичности, то в жизни любого этноса должны выделяться такие виды деятельности, которые по существу являются культурно-зафиксированными формами «сворачивания» различных типов внешней практической деятельности на их «пути» к внутренним психическим процессам. Более того, эти «этапные» типы деятельности должны быть соотносимы с вычлененными Гальпериным этапами индивидуальной интериоризации.

Согласно теории П.Я. Гальперина, любое психическое действие в процессе своего формирования неизбежно должно пройти этап действий с предметом или его заменителем, во время которого познаются и выделяются характерные качества объекта. И лишь после этого, пройдя последовательно этапы громкой речи и «речи про себя», действие становится собственно умственным. Понятно, что для каждого конкретного психического процесса эта схема наполняется особым содержанием, в одних случаях дополнительно детализируясь, в иных – сохраняя лишь минимальный каркас. Однако общая схема остается неизменной: сворачивание на уровне предметных действий – сворачивание на уровне вербальных действий – сворачивание на уровне психических действий.

Сохранится ли данная схема при изучении культурно-исторического формирования определенных психических процессов? Воспользуемся двумя примерами: одним (являющимся традиционным для теории поэтапного формирования умственных действий) – исследованием развития умственного действия счета; вторым – нетрадиционным, новым для неё – изучением возникновения и становления процесса целеполагания.

Культурно-историческое развитие счета

Процесс формирования и становления действия счета, прежде чем обрести привычные для нас формы, прошел определенные исторические этапы, которые имели как общие для всего человечества, так и специфические для разных культур черты. Давно было высказано предположение [2], согласно которому первичной формой счета в любой культуре был счет при помощи каких-либо частей тела, чаще всего – пальцев. Однако у разных народов этот общий способ принимал разнообразные конкретные формы.

Так, существовали общества, где в основу счета был положен принцип вычислений посредством пальцев одной руки, что, соответственно, стало в будущем базой для формирования пятеричной системы счисления (так, привычка группировать предметы по 5 проявилась уже в первом простейшем приспособлении, непосредственно предназначенном для счета: это был абак, известная еще в Древнем Египте и Греции).

В других культурах в основу был положен иной принцип – счет при помощи пальцев обеих рук, что заложило фундамент для формирования наиболее известной и распространенной в наше время десятичной системы счисления. При этом ученые, в частности М.М. Лузин, отмечали, что «преимущества десятичной системы не математические, а зоологические. Если бы у нас было на руках не 10 пальцев, а 8, то мир пользовался бы восьмеричной системой».

У некоторых народов была распространена двадцатеричная система счисления (счет при помощи пальцев на руках и ногах), остатки которой можно найти и в наше время. Так, в некоторых языках (например, французском), как и у древних греков, числительное «двадцать» формируется не как 2410 (два десятка), а имеет особое название – vingt. Более того, и числительное «восемьдесят» образуется не через действие 8410, а как 4420 (quatre-vingts).

Этнографические исследования демонстрируют широкое распространение и шестидесятеричной системы счисления, одним из известнейших вариантов которой была вавилонская система. Остатки этой системы сохранились до наших дней в способе подсчета единиц времени (1 час = 60 минут; 1 минута = 60 секунд и т. д.). Исследователи долгое время не объединяли принципы существования данной системы с пальцевым счетом, однако в 1955 г. такая гипотеза, базирующаяся на этнографических данных о способах счета у римских легионеров, была предложена (И. Веселовский).

Интересно, что обоснование происхождения шестидесятеричной системы специфическими способами пальцевого счета можно сделать и на основе отечественных исследований. Так, еще в 1929 г. была опубликована статья А. Дорошкевич, посвященная народной математике в Украине, в которой автор детально описывает свои наблюдения за способами счета у крестьян. В контексте данной статьи наибольший интерес представляет способ счета «на суставах». Суть его состоит в том, что подсчет ведется с помощью суставов пальцев на руках, по три на каждом пальце. То есть 345 = 15 – с тыльной стороны ладони, затем аналогично с лицевой. Итого – 30 на одной руке и 30 на другой – в сумме 60, что и следовало доказать.

Счет при помощи пальцев имел тот недостаток, что занимал руки, требовал их обязательного участия, к тому же был ограничен общим количеством пальцев: их не хватало для пересчета больших величин. Самым простым путем решения данной проблемы мог быть путь «увеличения» числа пальцев, что и происходило согласно имеющимся этнографическим источникам. Так, в тех случаях, когда для счета не хватало собственных пальцев, использовали пальцы товарищей, соседей, т. е. приглашали столько людей, сколько было необходимо для пересчета суммарного количества.

Вместе с тем, неудобство этого способа было настолько очевидным, что со временем он был заменен. Процесс счета обрел новые опосредующие звенья, теряя свою телесную «привязку». Этнографические источники говорят о том, что счет при помощи пальцев начал дополняться, а позже и вытесняться, исчислением посредством разнообразных небольших предметов (в несхожих культурах различных) – горошин, фасоли, палочек, колосков и т. п. Такой вариант по сравнению с пальцевым счетом имел то преимущество, что не был ограничен имеющимся природным количеством пальцев, соответственно, обеспечивая большую свободу для тех, кто считал.

Следующий этап в развитии счета, также широко распространенный и хорошо известный благодаря этнографам, связан с развитием группирования. Он заключался в том, что подсчет производился не по единицам, а целостными группами. При этом на конкретный характер подобного способа указывает то, что для разных предметов использовались и различные группировки. Так, в Украине парами считали скот и птицу; тройками подсчитывали нитки в пряже; десятками – яйца, арбузы, тыквы; дюжинами считали платки и посуду; стогами – снопы на поле (стог – 60 снопов) и т. п. Отсутствие универсальной системы подсчета приводило к тому, что человек, который непосредственно не касался какой-либо сферы хозяйства и не был знаком с принятой в ней системой группирования, оказывался беспомощным при необходимости провести нужные операции и расчеты. Именно этим можно объяснить случаи, когда мужчины не могли провести определенных измерений и подсчетов в тех сферах домашнего хозяйства, которыми традиционно занимались женщины.

Со временем описанные способы начали сопровождаться (и вытесняться) использованием более универсальной системы, которая позволяла не только проводить вычисления, но и на длительное время фиксировать [2] любые количества различных объектов. Речь идет о нанесении зарубок, меток и т. п. В этом способе можно было объединить возможности и преимущества предыдущих способов, так как, с одной стороны, количество зарубок было ничем не ограничено, а с другой – с помощью особых зарубок-обозначений можно было считать сразу определенными группами. Такой способ, повсеместно распространенный, имел и определенные этноспецифические особенности, в которых часто воссоздавались в неприкосновенной или остаточной форме черты принятой в данном обществе системы пальцевого счета.

Зарубки, безусловно, были шагом вперед по сравнению с пальцевым и предметным счетом. В то же время сохранялись и существенные недостатки предыдущих систем. Главное, что система не была универсальной, потому что представители разных профессий, разных регионов и разных слоев населения пользовались своими слабо пересекающимися вариантами. Так, некогда на Украине, чумаки, вырезая зарубки на своих возах, тем самым обозначали количество соли: 1 зарубка = 5 пудов; крестьяне зарубками обозначали количество стогов на поле 1 зарубка = 1 стог. Более сложной была система у пастухов на Переяславщине: для подсчета овец в отарах они вырезали на своих палках-посохах такие обозначения: 100 овец = большой крест, 10 овец = маленький крест, 1 овца – простая палочка. У рыбаков в украинской части Добружи также были свои обозначения: в ней сотни обозначались косой линией, десятки – прямой, единицы – также прямой, но более короткой и т. д.

В контексте обсуждаемой проблемы важно подчеркнуть, что, несмотря на определенные этнокультурные особенности в формах проведения счетных операций и в опосредующих эти операции средствах, тем не менее, всеобщим правилом было первоначальное использование наглядных предметно-действенных форм. Со временем эти формы начали сопровождаться (а позже и вытесняться) использованием новых, более зрелых культурных форм – вербальных.

Очень интересный способ такого параллельного предметно-словесного варианта подсчета сохранился до наших дней в форме детских игр, которые носят обобщенное название «сечки». Впервые внимание на них – как на разновидность детского фольклора – обратил Г.С. Виноградов (1930). Суть игры заключается в следующем: кто-либо из детей бросает остальным вызов – не считая, высечь определенное количество зарубок («сечек»), например, 15. Тот, кто знает вариант решения, принимает вызов и начинает декламировать соответствующий стих, сопровождая декламацию ритмичными ударами ножа по дереву. Например, для 15 «сечек» может декламироваться такой стишок:

Секу, секу сечку,
Высеку дощечку.
Честь, перечесть,
Все пятнадцать здесь.

Каждый удар по дереву жестко увязан с отбиванием ритма (единицы которого выступают в данном способе заместителями единиц счета). Количество ритмических единиц строго зафиксировано в этом стихе, специально созданном в народе. Поэтому, естественно, если только ребенок случайно не ошибется, у него получится количество меток, соответствующее условиям задания, что и устанавливается при проверке на радость всем детям.

Таким образом, на примере «сечек» можно познакомиться с очень интересной переходной формой счета, в которой на фоне более ранних культурных способов подсчета – предметно-действенных (счет с помощью пальцев, т. е. частей тела, или их заменителей – предметов, нанесение меток или зарубок), возникают и приводятся в соответствие с исходными более сложные – вербальные формы. В них еще не используются числа, а в качестве опосредующего орудия выступают более простые и одновременно древнейшие варианты – рифмованные ритмические структуры, «музыка подсознательной арифметики» по Лейбницу. Роль и функция «сечек» – не только быть простой забавой для детворы (облагороженной матерями грубой утехой плотников, как считал Г.С. Виноградов) и не только выступать в роли придуманного взрослыми для детей ритмизованного способа облегчения их трудовых процессов, типа детской трудовой песни (как полагает М. Мельников). Можно предположить, что их роль и функция некогда была значительно шире – быть одним из вариантов культурных способов счета, тех способов, которые давно составляли некий этап в историческом развитии счета, позже сохранившись лишь как форма, облегчающая детям в их онтогенетическом развитии задачу овладения более зрелым культурным способом. В наше время эта форма, вытесненная более совершенными педагогическими приемами, встречается все реже, и не исключено, что вскоре вовсе выйдет из употребления.