Общая и прикладная этнопсихология

5. Что характерно для социально-экономического подхода к этнопсихогенезу? Какие его разновидности Вам известны?

6. В рамках какой методологической схемы работало большинство этнопсихологов прошлого? Каковы ее основные недостатки? Как она может быть видоизменена?

7. Что характерно для деятельностного подхода к этнопсихоенезу? Чем отличается базовая методологическая схема, применяемая в деятельностном подходе? Что такое профиль совокупной деятельности этноса?

8. Проанализируйте возможность использования теории поэтапного формирования умственных действий П. Гальперина для изучения культурно-исторического развития психических процессов. Приведите соответствующие примеры.

3. Категориальный аппарат этнопсихологии

3.1. Понятие этноса

Вопрос о том, что такое этнические группы, какова их роль в жизни людей и что является их системообразующим началом, имеет долгую историю, однако и по сей день далек от своего разрешения. Достаточно логичной представляется точка зрения, согласно которой все теории этничности классифицируются в рамках трех основных подходов – примордиалистского, инструменталистского и конструктивистского [5].

3.1.1. Примордиалистские концепции

Все примордиалистские концепции (Ю.В. Бромлея, Л.Н. Гумилева, А. Смита, П. Ван ден Берга и др.) трактуют этнические группы как реально существующие группы людей, которые:

• характеризуются биологическим самовоспроизводством;

• разделяют базовые культурные ценности, выражающиеся во внешнем единстве культурных форм;

• образуют единые поля коммуникации и взаимодействия;

• характеризуются членством, обеспечивающим идентификацию для лиц, входящих в состав группы и признание их другими группами, которое является конституирующей категорией.

В соответствии с этим подходом существование этнической группы определяется как объективное. Этнические группы также непредвзято могут быть дифференцированы от других социальных и биологических общностей, типа классов, сословий, конфессиональных групп, рас, каст и т. д. Этнические группы рассматриваются как базирующиеся на культурном единстве и, следовательно, онтологически реальные. В рамках данного подхода теории подразделяются на две группы – группу, в которой этничность рассматривается как природно-биологический феномен, и группу, где акцент ставится на культурно-исторической природе этничности. Предполагалось, что объективные и воспринимаемые членами контактирующих групп различия служат основанием для выработки групповой идентичности. При этом возражение, что далеко не каждая культурно-специфическая группа имеет этническую идентичность или сознание групповой принадлежности, было снято с помощью введения понятий «латентной» (скрытой) или «дремлющей» этничности.

В отечественной литературе долгие годы доминировала точка зрения с акцентом на культурно-исторической природе этносов. Наиболее популярной была исторически-стадиальная типология различных форм этноса. В ее рамках основными этническими формами выступали «племя», «народность» и «нация». Понятие этнос было более широким и фактически включало в себя все эти варианты.

Утверждалось, что существование этносов в форме племен наиболее характерно для первобытнообщинного строя. Их главной характеристикой было то, что объединяющим типом социальных связей были родовые связи и отношения, когда родовая экзогамия сосуществовала с племенной эндогамией, т. е. поощрялись брачно-половые отношения между родами, но в пределах племени. Типичной была небольшая численность членов общности и слабое развитие производительных сил. Племенное самосознание базировалось на представлении о единстве происхождения всех членов племени от какого-то одного, как правило, мифического предка. Племенная общность не связывалась ни с единым языком, на диалектах которого обычно говорило несколько племен, ни с единством территории, которая постоянно изменялась ввиду выраженной племенной миграции.

Предполагалось, что по мере исторического развития племен, их союзы трансформируются в народности, «этнические общности иных докапиталистических формаций». В отличие от племени объединяющим принципом народности выступали не брачно-родственные отношения, а территориально-политическое устройство. Понятно, что народность в противовес племени была более разнородной. Последнее было связано как с количеством людей, принадлежащих к одной народности, так и с расслоением ее на классы и иные социальные группы, что также вносило свою лепту в ее неоднородность.

Считалось, что становление капиталистической формации сопровождалось переходом от народности к новому типу этнической общности – нации. Как и народности, нации объединены не семейно-родственными связями, а общей территорией. Однако в обеспечении единства нации более важную роль и значение, чем территориально-политические связи, начинают играть связи экономические. Внутренние культурно-информационные связи в нации также становятся более интенсивными, что приводит к размыванию локальных различий в языке и культуре, способствуя большей однородности общности.

Основными признаками этноса, таким образом, в разных формах его существования были следующие: наличие кровно-родственных связей и отношений; общность территории и политического устройства; язык и экономические связи. Полемика о возможности включения психического склада в основные признаки этноса не ослабевала в Советском Союзе достаточно долго и определенную точку в ней поставила дискуссия, которая развернулась в 1966–1967 гг. в журнале «Вопросы истории». После этой полемики на страницах научных изданий доминировали формулировки, среди которых одним из наиболее типичных было определение, данное Ю. Бромлеем:

«Этнос – устойчивая совокупность людей, которая исторически сложилась на определенной территории и имеет общие, относительно стабильные особенности языка, культуры и психики, а также осознание своего единства и отличий от иных подобных образований (самосознание), зафиксированное в самоназвании (этнониме). Характерной чертой этой общности является также преимущественное установление эндогамных браков» (Ю. Бромлей, 1987).

В подобных формулировках, как правило, отмечалось, что ни один из признаков не может играть роль главного определителя для всех этнических общностей, однако этноспецифичным является их неповторимое соединение. Последнее предостережение было явно не лишним и совершенно оправданным, поскольку на фоне усиления динамизма в развитии разных обществ и «утраты» ими когда-то устойчивых, простых и понятных критериев-характеристик, которые традиционно считались этноформирующими, в некоторых трудах отрицалось даже само существование этносов на современном этапе в классическом понимании этого слова. Анализируя этносы с точки зрения классических признаков, авторы не находили их в современных условиях, что толкало некоторых из них на выводы об отмирании этносов в классических формах и возникновении новой исторической общности – человечества. Характерным примером подобного рода является следующее высказывание:

«Вместе с новым мировым экономическим рынком формируется новая форма сосуществования на Земле – человечество. Развитие гуманитарных связей и транспорта снимает пространственные ограничения и территориальную изоляцию. Частота контактов разрушает языковые барьеры. Развитие средств массовой информации размывает контрасты национальных особенностей психики, смягчает страхи и враждебность народов. Интернационализируется быт, одежда, кухня, обустройство жилища, внешний вид и т. п.» (В. Хазиев, 1991).

Понятие этноса в концепции этногенеза Л.Н. Гумилева

Несколько иной тип представлений о том, что такое этнос, бытовал в рамках биологизаторских взглядов на природу этничности. В частности, этнос мог рассматриваться, как аналог биологической общности, а различные народы могли отождествляться с биологическими видами. Сторонники перенесения эволюционного учения в сферу этнографии и этнологии начинали переносить и приспосабливать его ключевые идеи и понятия к пониманию этноса и межэтнических взаимоотношений. В частности, утверждалось, что основные этнические признаки передаются по наследственности, что в человеческом обществе продолжает действовать естественный отбор; отношения между этносами понимались как варианты борьбы за существование, которая существует здесь в виде межэтнических конфликтов, войн, экономической конкуренции; эта борьба за существование вечна и неизменна; в ее результате гибли и будут гибнуть более слабые и неприспособленные этнические группы, а выживали и будут выживать более сильные этносы. Это также вечно и неистребимо, а значит, естественны и оправданы любые захватнические войны, колонизации, дискриминационная политика и т. п.

Одним из современных вариантов природно-биологизаторских взглядов на этнос является теория этногенеза Л.Н. Гумилева [2]. Данная концепция, ввиду ее определенной несовместимости с распространенными и популярными в Советском Союзе взглядами на природу этноса, долгое время не была опубликована. Так, только через 20 лет после написания и депонирования Гумилевым рукописи «Этногенез и биосфера Земли», эта обобщающая работа, представляющая его концепцию, смогла увидеть свет. Выраженные в ней идеи вызвали широкие дискуссии как в среде профессионалов, так и у более широкой публики. Остановимся на них подробнее.

Прежде всего, необходимо отметить, что Гумилев рассматривает этнос как природную форму существования вида Homo sapiens. С точки зрения автора, различия между этносами определяются не языком, не расой, не религией и не культурой, а «только стереотипом поведения, который является высшей формой активной адаптации человека к ландшафту». Последнее означает, что именно разнообразие ландшафтов выступает в качестве одного из основных факторов, определяющих палитру вариантов стереотипов поведения, а значит и палитру этнического разнообразия. Однако это фактор не единственный. Разнообразие ландшафтов, по Гумилеву, задает вектор изменений стереотипов поведения в пространстве, но последние изменяются не только в пространстве, но и во времени – возраст этноса также влияет на динамику стереотипов поведения. Для того, чтобы осмыслить, что означает для Гумилева понятие «возраст этноса», необходимо разобраться в его взглядах на этногенез.

Дело в том, что, исследуя трехтысячный период в истории человечества – в интервале с XII столетия до н. э. до XIX столетия н. э. («от падения Трои до поражения Наполеона»), Гумилев обратил внимание на то, что в этот период этносы возникали не равномерно и последовательно, а спорадически и бессистемно («вспышками», по образному выражению автора), определенными группами в разных регионах Земли. Ученый писал, что «складывается впечатление, как будто время от времени кто-то бьет кнутом земной шар» и на местах «рубцов» возникают новые этнические группы. Эти полосы-«рубцы» шириной около 300 километров пролегали как в меридианном, так и в широтном направлении. Они возникали нечасто (2–3 раза в тысячелетие). В частности, на протяжении упомянутого трехтысячного отрезка времени Гумилев насчитал девять таких полос. Как правило, они никогда не проходили через одно и то же место дважды.

Что же это за «полосы», и как они возникают? Согласно теории, данные образования имеют космическое происхождение. Так, определив время возникновения этих «полос», исследователь сравнил найденную последовательность с данными американского астронома Джона Эдди, который, изучая активность Солнца, построил график солнечной активности за пять тысяч лет. Оказалось, что время появления «полос» хронологически совпадает с минимумом солнечной активности или с периодами ее снижения. На основании этих данных Л.Н. Гумилев сформулировал гипотезу о том, что в период уменьшения солнечной активности снижаются защитные свойства ионосферы и отдельные кванты или пучки космического излучения достигают земной поверхности. Иными словами, упомянутые «полосы» – это места на поверхности Земли, куда упал поток жесткого излучения из космоса во время минимальной солнечной активности.

Поток космических лучей обуславливает, в свою очередь, усиленный процесс мутагенеза на пораженных излучением территориях. В результате микромутаций у определенного числа индивидов (не у всей популяции) возникает «ген пассионарности», который не влияет на анатомические особенности или физиологические процессы, но деформирует стереотип поведения. Пассионарный признак, по Гумилеву, является рецессивным генетическим признаком, который дает возможность индивидам, обладающим геном пассинарности – «пассионариям» – абсорбировать биохимическую энергию из внешней среды, что фенотипически проявляется в виде повышенной активности и гипертрофированной работоспособности. Таким образом, пассионарность имеет энергетическое происхождение, а на психическом уровне эта гиперэнергия может проявляться в разных формах: в зависимости от места, эпохи, предыдущих норм и стереотипов поведения и т. п. Пассионарной энергии хватает на то, чтобы преодолеть инертность старых стереотипов поведения и сформировать новые, что и является основным критерием рождения нового этноса.

Пассионарность, согласно Гумилеву, не является полезным приобретением для индивида и его близких, поскольку связана с ослаблением инстинкта самосохранения у ее носителей. Поэтому данный признак, как скорее вредный с биологической точки зрения, не задерживается долго в популяции, а отбраковывается в результате естественного отбора. С каждым поколением количество особей, которые обладают геном пассионарности, уменьшается. Этногенез сопровождается постепенной утратой системой пассионарности. Если графически социогенез традиционно описывается спиралью, то этногенез – специальной кривой изменения пассионарного напряжения этнической системы, которую автор образно описывает как кривую «сгорания костра», «взрыва порохового склада» или «вянущего листа».

По Гумилеву, этногенез является дискретным процессом, который продолжается в среднем около 1200 лет. Все этносы оригинальны и неповторимы, но процесс этногенеза по характеру и направленности всегда идентичен. Этносы в своем развитии проходят ряд фаз, которые влияют на временную динамику стереотипов поведения. Для фиксации этнодинамики и выделения фаз этногенеза автор предлагает психологический индикатор – отношение этноса как целостности к категории времени. С помощью данного индикатора выделяются 4 последовательные фазы этногенеза:

• Первая фаза называется «пассеизм». В ней доминирует отношение к прошлому. Большинство членов этноса чувствует себя продолжателем дела предков, к которому они пытаются что-то добавить в самых разных сферах и направлениях (еще один шаг, еще одна победа, еще одно достижение). Для этого периода характерна массовая самоотдача и самопожертвование («подвиги героев, которые отдают жизнь за Родину, встречаются всегда, но в начальных стадиях этногенеза их больше»). Пассионарность выражена максимально. Как только процент пассионариев в обществе уменьшается, наступает вторая стадия этногенеза – актуализм.

• Актуализм. Акцентируется настоящее. Большинство членов этноса забыло о прошлом и не хочет думать о будущем. Все хотят жить сегодняшним днем – сейчас и для себя. Популярны следующие лозунги: «хоть день – да мой!»; «после нас – хоть потоп» и т. п. Наследство, оставленное жертвенными предками, быстро растрачивается, что со стороны воспринимается как буйство достатка и считается расцветом. Продолжающееся падение уровня пассионарности обуславливает наступление следующей фазы.

• Данная фаза не имеет определенного названия. Она характеризуется автором таковой, где доминируют мысли о будущем. В этой стадии прошлое давно забыто, современность – неприемлема, поэтому большинство членов общества живет только надеждами и мечтами о будущем. По Гумилеву, эта фаза настолько пагубна для этнической системы, что этнос или погибает сам, или уничтожает «мечтателей», либо же провозглашает мечту осуществленной и возвращается к акту ализму.

• Если три первые фазы отражают три стадии этнической динамики, то последняя фаза отвечает статичному состоянию этноса. Для нее характерно игнорирование времени вообще. В этот период начинают доминировать обывательские настроения. По образному выражению Гумилева: «Историческое время останавливается, а земля лежит под паром», ожидая новых энергетических вспышек, которые «разбудят» пришедшие на смену поколения людей, придадут им энергии, активности и инициативы для осуществления будущих свершений и формирования новых стереотипов поведения, а значит, и новых этнических групп.

Концепция Гумилева постоянно противопоставляет этнические реалии социальным, а весь ее понятийный аппарат лежит в континууме биологически-природного – психологически-субъективного полюсов, несколько отклоняясь к первому из них. Последнее ярко проявляется не только в постоянном подчеркивании принципиальных отличий между этногенезом и социогенезом, не только в использовании в качестве ведущих естественно-природных категорий и определений («ген пассионарности», «стереотипы поведения как высшая форма адаптации к ландшафту», «психологические критерии при определении фаз этногенеза» и т. п.), айв большинстве оснований-аналогий, на которых построена концепция. Так, этносы, как и все биологические организмы, «рождаются, развиваются и умирают». Как биологические организмы требуют для своего рождения двух родителей, так и этносы всегда возникают на границе двух (или более) этносов, поскольку именно в этих местах этнические стереотипы поведения, ввиду усиленного взаимовлияния этнических групп, не столь жестки и, соответственно, именно в этих местах легче возникнуть новым стереотипам поведения. Как большинство биологических организмов имеет скелет, так и у этносов функцию скелета выполняет их «мозаичность» – обязательная, по Гумилеву, для всех этносов внутренняя дифференциация целостного этноса на какие-либо структурные элементы – племена, роды, субэтнические группы, землячества и т. п.

Понятие этноса и представление о суггестии у Б.Ф. Поршнева

К концепциям, которые объясняли процесс возникновения и функционирования этносов с помощью определенных биопсихических явлений и закономерностей, относят и теорию Б.Ф. Поршнева [4]. Существенное место в ней отводилось феноменам внутриэтнической суггестии и межэтнической контрсуггестии. Какое же содержание вкладывалось автором в эти понятия?

Сущность внушения, согласно Б. Поршневу, состоит в том, что при наличии абсолютно полного доверия у того, кто слушает, к тому, кто говорит, у слушающего блокируется работа собственной первой сигнальной системы и возникают образы и представления, целенаправленно вызванные словами говорящего. Эти образы и представления, в свою очередь, требуют таких реакций и действий, как это бывает тогда, когда они вызваны собственными ощущениями и восприятием, а не опосредованно – через другого человека. Обратим внимание на то, что под термином «суггестия» исследователь понимал не гипноз или суггестивное вмешательство во время сна, а внушение, которое происходит в состоянии бодрствования, причем только его вербальные формы (для невербального «заражения» он пользовался термином «подражание»).

Суггестия (вербальное внушение) являлось для Б.Ф. Поршнева исходным субстратом любых социально-психологических отношений между людьми. Согласно его представлениям, человечество начало свое развитие, уже имея суггестию как продукт предыдущего видообразования, но человеческие характеристики оно начало обретать лишь при возникновении механизмов, которые давали возможность затормозить процесс суггестии, активно противодействовать ему.

Б.Ф. Поршнев считал, что первобытные люди начали противодействовать суггестивным механизмам с помощью наиболее простых способов, например, избегая контактов. Когда же скопление людей в местах первичных поселении достигало критической величины, наши первобытные предки испытывали чувство психологического дискомфорта «ввиду появления и развития груза межиндивидуального давления». Они искали спасения в бегстве от контактов, следовательно, в постепенном расселении на пустых, никем не занятых территориях. При этом скорость расселения людей по всем уголкам земного шара (таких темпов не демонстрировал, по Поршневу, ни один вид животных) была для ученого еще одним доказательством и подтверждением мысли о непереносимости для наших предков «груза» суггестии и активного поиска способов борьбы с ним.

Среди форм противодействия – контр суггестии – Б.Ф. Поршнев выделял феномен формирования недоверия как один из первичных защитных механизмов. Так, разделение общности на авторитетных и неавторитетных членов было одним из способов, дающим реальную возможность уменьшения числа тех, кто мог «запускать» суггестивный процесс. Критическое отношение, существовавшее «а priory» ко всем членам, не обладающим авторитетом, противодействовало или, по крайней мере, существенно ослабляло суггестивное воздействие с их стороны. В этом же русле лежит и принцип выдвижения из массы лидеров – признанных авторитетов в каком-либо обществе (вождей, пап, президентов и др.). Представляется, с точки зрения автора, что за этими действиями стоит такая бессознательная логика масс: «пусть слово одного будет обладать огромной силой, это не такая большая плата за возможность не слушать или не признавать всех остальных».

Разделение человечества на этнические группы Б.Ф. Поршнев также рассматривал в данном аспекте – как способ ограничения суггестии. И дело здесь не только в том, что дифференциация людей на тех, кто принадлежит к этносу («наших»), и тех, кто не принадлежит («чужих»), количественно ограничивает число потенциальных суггесторов. Процесс суггестии в данном случае усложняется еще и тем, что подобное разделение обуславливает и качественную несовместимость – непонимание друг друга из-за разных языков, нетождественности культурных норм и обычаев и т. п.

Б. Поршнев считал, что при всей вариантности форм общностей, они всегда конституируются через противопоставление «Мы» и «Они». Позже из этой исходной оппозиции развивается представление о «Вы». «Вы», с одной стороны, не является представлением о «Мы», поскольку это внешнее по отношению к «Мы», а, с другой стороны, это и не «Они», поскольку тут наблюдается не противопоставление, а определенное взаимное тяготение. Из «Вы», по Поршневу, постепенно выделяются «Он» и «Она» и только на последнем, наиболее позднем, завершающем этапе – «Я».

Этот генезис непосредственно не касается темы определения этнических групп, но важно подчеркнуть, что для Поршнева социально-психологическое противопоставление («Мы» – «Они») выступает как исходное в индивидуально-психологическом отношении. Что же касается самой исходной оппозиции «Мы» – «Они», то в ней исторически более ранним, первичным был полюс «Они». Первым актом социальной психологии Б.Ф. Поршнев называл возникновение представлений о «них». Представление о своей общности вторично, оно развивается с помощью механизма контрсуггестии через противопоставление «своих» – «чужим», и первое представление о «Мы» формируется как представление о том, что «Мы не такие, как они» (но не наоборот: «они – это те, кто не мы»). Впоследствии понятие «Мы» все более и более кристаллизуется и наполняется конкретным содержанием.

Существенную роль в процессе кристаллизации понятия «Мы» играет механизм контр-контрсуггестии. Как следует непосредственно из принятого термина, контр-контрсуггестия направлена против контрсуггестии. Она является возвращением к суггестивным механизмам, но на ином – более высоком уровне. Если одним из проявлений контрсуггестии, как отмечалось, были этнодифференцирующие процессы, то процессы внутриэтнической консолидации, по Поршневу, непосредственно связаны с суггестией и контр-контрсуггестией.

Так, согласно исследователю, суггестивные процессы всегда интенсифицируются при условии активизации контактов и общения. Именно поэтому во всех этнических группах существенная роль отводится общим народным празднествам, гуляниям, общей племенной трапезе, общему пению и т. п. Результатом такой активизации ощущения контакта и общения являлось усиление суггестивных процессов, снижение критики, повышение доверия к общине, что свидетельствовало об усилении чувства принадлежности к «Мы» (этнической идентификации) и положительно влияло на формирование внутриэтнической консолидации.

Усилению суггестии также благоприятствовали изоляционистские настроения, поскольку они увеличивали вероятность межиндивидных контактов в рамках изолированной от иных обществ этнической группы. Следовательно, использование природных факторов, способствующих отгораживанию общности, или возведение искусственных «стен» как в буквальном смысле этого слова (например, в виде «Великой китайской стены»), так и в переносном значении (вспомним формулировку «за железным занавесом») вместе с усилением замкнутости способствовало развитию консолидационных процессов.

Одним из важнейших способов контр-контрсуггестии Б.Ф. Поршнев считал повторение какой-либо информации. Именно этот механизм, по автору, лежит в основе всех «коллективных представлений». Действительно, любой этнос не может существовать без постоянной репродукции определенных культурных достижений. На этом основываются традиции, обычаи, культы, ритуалы, обряды и т. п. Их постоянное коллективное воспроизведение тяготеет к исключению новаций, а значит, «проторяет дорожки», чтобы облегчить «запуск» суггестивных процессов. Репродукция (и тем самым трансляция любых элементов культуры) формирует комплекс признаков, который отличает один этнос от другого, а также играет роль этноконсолидирующего фактора.

В заключение хотелось бы отметить, что гипотезы Л.Н. Гумилева и Б.Ф. Поршнева имеют как своих сторонников и последователей среди современных этнопсихологов, так и оппонентов. В частности, Н.М. Лебедева использовала идеи о внутриэтнической суггестии и межэтнической контрсуггестии для объяснения результатов собственных исследований и продолжила их развитие в межэтническом контексте [3]. Используют этнопсихологи, особенно Санкт-Петербургской школы, и идеи Л.Н. Гумилева. Некоторые из них прямо заявляют, что «в основу этнической психологии в России надо положить концепцию этнопсихогенеза Л.Н. Гумилева» (М.В. Харитонов, 1992). Однако на сегодняшний день ни одна из этих теорий не стала общепринятой основой этнопсихологических исследований ни в одной из стран постсоветского пространства.