Отпрыск королевы-ведьмы

– Чепуха! – воскликнул доктор Кеан. – Сэр Элвин Гроувз предвидел это – и я тоже!

– Но есть отчетливые следы давления с обеих сторон трахеи…

– Конечно. Эти отметины не редкость в таких случаях. Сэр Майкл жил на Востоке и заразился какой-то формой чумы. Фактически он умер от этого. Эта штука очень заразна, и избавить организм от нее практически невозможно. На этой неделе в одной из больниц умерла девушка с такими же отметинами на горле.

Он повернулся к сыну.

– Ты видел ее, Роб?

Роберт Кеан кивнул, и, наконец, местный врач удалился, крайне озадаченный, но не в силах возразить такому знаменитому врачу, как доктор Брюс Кеан.

Последний уселся в кресло и подпер подбородок ладонью левой руки. Роберт Кеан беспокойно расхаживал по библиотеке. Оба выжидающе ждали. В половине третьего Фелтон принес поднос с закусками, но ни один из мужчин не попытался воспользоваться гостеприимством.

– Мисс Дюкен? – спросил младший.

– Она только что уснула, сэр.

– Хорошо, – пробормотал доктор Кеан. – Благословенна молодость.

После ухода мужчины снова воцарилась тишина, которая нарушалась, но редко, несмотря на бурные мысли этих двух умов, пока примерно без четверти три слабый звук пульсирующего мотора не заставил доктора Кеана резко подняться на ноги. Он посмотрел в сторону окна. Начинался рассвет. Машина с ревом промчалась по аллее и остановилась перед домом.

Доктор Кеан и его сын переглянулись. В холле послышался слабый шум и торопливый обмен репликами; послышались шаги, поднимающиеся по лестнице, затем наступила тишина. Они стояли бок о бок перед пустым очагом, изможденная пара, уместная в этой пустынной комнате, где желтые лучи ламп тускнели перед первыми лучами рассвета.

Затем, без предупреждения, дверь медленно и осторожно открылась, и вошел Энтони Феррара.

Его лицо было невыразительным, цвета слоновой кости; его красные губы были твердыми, и он опустил голову. Но длинные черные глаза блестели и мерцали, как будто в них отражался свет из печи. На нем было пальто с меховой подкладкой из леопардовой шкуры, и он снимал свои тяжелые перчатки.

– Хорошо, что вы подождали, доктор, – сказал он своим хрипловатым музыкальным голосом. – И вы тоже, Кеан.

Он сделал несколько шагов вглубь комнаты. Кеан испытывал что-то вроде страха, но сильнее всего было желание схватить какое-нибудь тяжелое орудие и раздавить это злобно-женственное существо со змеиными глазами. Затем он обнаружил, что говорит; слова, казалось, с трудом вырывались из его горла.

– Энтони Феррара, – сказал он, – ты читал папирус Харриса?

Феррара уронил перчатку, наклонился, поднял ее и слабо улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – А у тебя есть?

Его глаза были почти закрыты, просто светящиеся щелочки.

– Но, конечно, – продолжил он, – сейчас не время, Кеан, обсуждать книги? Как наследник моего бедного отца и, следовательно, хозяин дома, я прошу вас принять участие …

Слабый звук заставил его обернуться. Прямо за дверью, где свет из краснеющих окон библиотеки касался ее, словно святостью, стояла Майра Дюкен в ночном халате, с распущенными волосами и белыми маленькими босыми ножками, поблескивающими на красном ковре. Ее глаза были широко открыты, ничего не выражали, но смотрели на левую руку Энтони Феррары без перчатки.

Феррара медленно повернулся к ней лицом, пока не оказался спиной к двум мужчинам в библиотеке. Она начала говорить бесцветным, бесстрастным голосом, подняв палец и указывая на кольцо, которое носил Феррара.

– Теперь я знаю тебя, – сказала она. – Я знаю тебя, сын злой женщины, потому что ты носишь ее кольцо, священное кольцо Тота. Ты запятнал это кольцо кровью, как она запятнала его кровью тех, кто любил тебя и доверял тебе. Я могла бы назвать тебя, но мои уста запечатаны – я могла бы назвать тебя, отродье ведьмы, убийца, потому что теперь я знаю тебя.

Бесстрастно, механически она произнесла свое странное обвинение. За ее плечом появилось встревоженное лицо миссис Хьюм, с пальцем прижатым к губам.

– Боже мой! – пробормотал Кеан. – Боже мой! Что…

– Ш-ш-ш! – отец схватил его за руку. – Она спит!

Майра Дюкен повернулась и вышла из комнаты, миссис Хьюм с тревогой вертелась вокруг нее. Энтони Феррара обернулся; его рот был странно искривлен.

– Ее беспокоят странные сны, – сказал он очень хрипло.

– Ясновидящие сны! – впервые обратился к нему доктор Кеан. – Не смотри на меня так, потому что, может быть, я тоже тебя знаю! Пойдем, Роб.

– Но Майра…

Доктор Кеан положил руку на плечо сына, пристально глядя ему в глаза.

– Ничто в этом доме не может причинить вреда Майре, – спокойно ответил он. – Ибо добро выше зла. В настоящее время мы можем только идти.

Энтони Феррара посторонился, когда они вдвоем вышли из библиотеки.

В комнатах Феррары

Доктор Брюс Кеан развернулся в кресле, вопросительно приподняв густые брови, когда в кабинет вошел его сын Роберт. Хаф-Мун-стрит была залита почти тропическим солнцем, но знаменитый врач уже выслал из своего дома тех, для кого небо было затянуто тучами, кого солнце больше не радовало, и группа страдальцев с тревожными глазами все еще ожидала его осмотра в соседней комнате.

– Привет, Роб! Ты хочешь видеть меня, как профессионала?

Роберт Кеан присел на угол большого стола и медленно покачал головой.

– Нет, спасибо, сэр, я в хорошей форме, но я подумал, что вам может быть интересно узнать о завещании…

– Я знаю. Поскольку я был в значительной степени заинтересован, Джермин присутствовал от моего имени; срочное дело задержало меня. Он звонил сегодня утром.

– О, я понимаю. Тогда, возможно, я напрасно трачу ваше время, но для меня было неожиданностью – довольно приятной – узнать, что сэр Майкл позаботился о Майре, мисс Дюкен.

Доктор Кеан пристально посмотрел на него.

– Что заставило тебя предположить, что он не позаботится о своей племяннице? Она сирота, и он был ее опекуном.

– Конечно, он должен был это сделать; но я был не одинок в своем убеждении, что во время… особого душевного состояния… которое предшествовало его смерти, он изменил свое завещание…

– В пользу своего приемного сына Энтони?

– Да. Я знаю, что вы боялись этого, сэр! Но, как оказалось, они наследуют равные доли, и дом переходит к Майре. Мистер Энтони Феррара, – он сделал ударение на имени, – совершенно не сумел скрыть своего огорчения.

– Действительно!

– Да. Он был там собственной персоной, одетый в одну из своих чудовищных шуб – шубу с термометром в Африке! – подбитую циветтой, из всех мерзостей!

Доктор Кеан повернулся к своему столу, постукивая по блокноту трубкой стетоскопа.

– Я сожалею о твоем отношении к молодому Ферраре, Роб.