Биф Веллингтон, или На..й готовку

Биф Веллингтон, или На..й готовку
Самара Мо

Внимание! Приведённые в книге рецепты под запретом. Убедительная просьба, не пытайтесь воспроизвести их в домашних условиях.Способен ли человек на жертву, если на кону жизнь ребёнка? Если смерть неминуема и возврата к привычной жизни нет? Но, прежде, чем ответить да или нет, решите для себя, чьей же всё-таки жизнью пожертвовали бы вы сами, будь вы на месте убитой горем матери? Своей или чужой? Жизнь или смерть? Мечта или месть? Биф Веллингтон – блюдо, рецепт которого вы не забудете никогда. Книга содержит нецензурную брань.

Биф Веллингтон, или На..й готовку

Самара Мо

Дизайнер обложки Алексей Мальцев

© Самара Мо, 2020

© Алексей Мальцев, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-4553-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Биф Веллингтон или На**й готовку».

Глава 1. Мальчик и цветки глицинии

– Наконец-то ты пришла! Где тебя носило? – пожилая женщина с покрытым испариной лицом прошмыгнула мимо, всучив мне в руки охапку только что выдранных с корнем лилий. Похожая на огромное красное облако в своём размашистом балахоне она поднялась на веранду прихватив с собой те цветы, что не уместились в моих руках, и небрежно вывалила на стол. Несколько из них покатились по чайному столику и упали на пол. Старушка этого будто и не заметила. Оббежала стол кругом, растоптав белые лепестки, измазанными чёрной землёй ногами и с громким выдохом плюхнулась на широкую качель заложенную мягкими, почти невесомыми подушками. Она вытерла рукавом балахона капли пота выступившие на озабоченном чем-то лбу, а затем выудила из-под подушек секатор, блеснувший на солнце, словно мясницкий нож.

– Вообще-то тётя, если ты не знала, эта грёбаная нога, по милости твоей необыкновенно заботливой сестрёнки, уже много лет доставляет мне массу неудобств и боли. Но… какое тебе собственно дело до моих переживаний? Лучше объясни – что здесь творится? Ты занялась прополкой сада что ли? Зачем ты повыдёргивала столько цветов? – спросила я, бесцеремонно скинув вырванные с корнем растения на землю, после чего отряхнула свою безвозвратно изгаженную почвой белую тунику от Ив Сен Лорана и размяла ладонью ноющую от долгой неудобной прогулки ногу. Негодование и любопытство привели меня в дом тётушки, которая, кстати, тёткой мне вовсе не являлась. Её встревоженный голос озадачил меня ещё во время разговора по телефону, но я и представить себе не могла, что застану её в столь растрёпанных чувствах. Такой взвинченной я не видела её ещё никогда.

Рука её дернулась, сведённая судорогой. По телу пробежала дрожь, от которой женщина сжалась, словно бы пытаясь укутаться в кокон, и закрыла глаза. Несколько секунд она не двигалась вообще, всё больше удивляя меня своим поведением, а потом схватила цветок и резким движением отсекла секатором пол стебля. Не глядя, Офелия кинула изувеченную лилию куда-то себе под ноги. Я пригнулась, ведомая любопытством и увидела стоящую под столиком плетёную корзину, которую и не заметила бы, даже если бы подошла ближе.

– Почему не отвечаешь? – попыталась произнести я грозно, но вышло не очень. – Поднялась по ступенькам из светлого теплого дерева на веранду, стараясь не сильно нагружать ногу. Медленно обошла оставленные босыми ступнями старушки земляные следы. Подошла к креслу, расположенному рядом со столиком и уселась в него, вздохнув с облегчением. Наклонив голову, заглянула в корзину. Оказалось, там уже лежали три срезанные ею лилии, к которым и присоединился тот покалеченный цветок. Судя по всему, она намеревалась проделать то же самое со всеми остальными лилиями. Но зачем?

– Нужно больше цветов. – В подведённых чёрными неаккуратными стрелками глазах читалась дикость. – Я не подозревала, но понадобится больше.

– Что? О чём ты говоришь? – я протянула руку и взяла один из цветков. Поднесла его к носу и втянула в себя угасающий аромат. – Ты раньше никогда не срезала цветы. Сегодня особенный день?

– Как ты можешь говорить подобное? – произнесла она озлобленно, скривив свои красные тонкие губы. – Ты не можешь знать, что я делала раньше. Когда высаживаю их, когда срываю. Тебе это неизвестно. – Отрезанные стебли падали на подол её балахона с ужасающей скоростью. Лепестки, кружась, планировали на пол веранды.

– Ну да. Откуда мне знать? – И это было правдой. Свою двоюродную бабку, я можно сказать почти и не знала. Фактически, она приходилась сестрой той старухи, что воспитывала меня. Но я звала её тёткой. Возможно, причиной тому послужил тот факт, что они со старухой являлись друг другу кровными сёстрами. Эта бездушная особа навещала наш с бабкой дом строго по четвергам на протяжении долгих лет, в течение которых происходило моё ничтожное взросление. Только по четвергам, и ни в какой другой день больше. Что было тому причиной, мне неизвестно. Может когда-то, в далёком детстве, я и спрашивала её, но ответа я не помню. Она вообще всегда была странной женщиной. Никогда не носила обуви. Всегда надевала эти свои балахоны, укутывающие её тело с головы до пят. И все они, были красного, яркого, режущего глаза цвета, различаясь между собой лишь оттенками. Мне никогда не нравился столь яркий цвет её одежд, даже когда я была совсем ещё девочкой. Не нравилась напускная забота женщины, приносящей нам со старухой еду, бережно упакованную в пластмассовые контейнеры. Всегда теплые, словно она приготовила их где-то по пути к нашему дому, дорога к которому, с её то габаритами не могла составлять никак ни меньше часа. Ведь если бы она и впрямь желала бы заботится обо мне, то позвала бы жить в свой дом. В дом настолько красивый и опрятный, что он мне даже снился по ночам. Стены обитые деревянными планками из побелённой сосны. Полы, застеленные мягкими пушистыми коврами, на которые так и тянуло прилечь, и вздремнуть часок другой, прикоснувшись к их пушистой поверхности щекой. Когда-то в детстве, я так и делала, но… не часто. Дом тёти Офелии я посещала всего несколько раз.

Я предпочла бы жить там, а не видеть её тучную переваливающуюся фигуру, приближающуюся к нашему покосившемуся дому, нагруженную пакетами с едой, от которой она скорее всего просто хотела избавиться, чтобы не перенасыщать своё и без того раздутое тело. Нет, я не видела в этом, ни акта милосердия, ни заботы. И всегда хотела крикнуть вслед её удаляющемуся по тропе силуэту: Если тебе что-то не нужно, просто выбрось это на помойку. Нечего таскать всё это к нам!

Но я всегда молчала, и долго плакала, уткнувшись головой в коленки, когда она покидала нас. Каждый четверг. В эти моменты, меня как никогда переполнял гнев, от осознания её состоятельности. От того что она не нуждалась ни в чём и при том не желала поделиться этим со мной. За что она так?

– Так зачем ты меня позвала? – спросила я, наблюдая, как Офелия яростно орудует острым, как бритва инструментом. Мой вопрос наконец-то достиг её мозга. Она остановила работу. Лицо её морщинистое, но вовсе не обвисающее, как это бывает у стариков, разгладилось. Брови, как и прежде, взмыли вверх, словно она вспомнила что-то крайне важное. Вечно выискивающие какой-то подвох глаза сосредоточились на мне, будто она только сейчас осознала моё присутствие.

– Кира, детка, – произнесла она, нереально мягким голосом, так сильно контрастирующим с тем, которым она говорила всего пару минут назад, что мне стало страшно от этого её внезапного спокойствия. Рот её расплылся в нежной улыбке, обнажив белые зубы. Теперь она выглядела такой, какой я привыкла её видеть. Ну… почти такой, если не обращать внимания на тёмную прядь волос, что выбилась из-под ярко-красной атласной ленты, перетягивающей её седые волосы. Эта прядь была единственной, по которой ещё можно было определить первоначальный цвет её волос. Теперь она торчала вверх словно кто-то тянул Офелию за волосы, до того, как я появилась на её пороге. А, может, это сделала она сама? – Ты не замечала чего-нибудь странного с моей сестрой, в последнее время?

Я рассмеялась. Звонко, почти истерично. Просто не смогла сдержаться.

– Странного? Ты для этого меня позвала? Узнать, не происходит ли что-то странное со старухой?! Откуда такое беспокойство?

– На то есть причины. – Спокойно ответила тетка, не отводя от меня решительного пристального взгляда, говорящего мне, что сегодня она выведает у меня все, что ей нужно.

– Что же, ладно. Странного говоришь. С чего бы начать? Может с её одержимости насекомыми, которых я не в состоянии извести, ни спреями, ни ядами, и о присутствии которых тебе несомненно известно. Я слышу их шорох по ночам. Жужжание крылышек, когда они перемещаются по дому. Муравьи, клопы, тараканы, мухи и саранча. В любой угол загляни, и ты найдёшь их там. Они прячутся в темноте, зарываются в пыль, выжидают, охотятся. Они приползают к ней. Я знаю. Эти твари любят ее, и она отвечает им взаимностью. Приманивает их, разбрасывая по полу хлебные крошки. Общается с ними. С живыми то ладно, но как же быть с её непрекращающимися разговорами с мёртвыми тушками бабочек, которыми увешаны стены дома, в котором я вынуждена жить? Она гладит их. Вечно что-то бубнит себе под нос, прижавшись лбом к стене. Да что я говорю? Ты же и сама всё знаешь. Хотя нет. Насколько мне известно, ты предпочитаешь не замечать явных признаков её сумасшествия, ведь ты постоянно только и делаешь, что ругаешься с ней. Там за закрытой дверью гостиной. Думаешь, я не слышала, как вы шипите друг на друга, словно две ядовитые змеи? Думаешь, я об этом не знаю? Не считай меня идиоткой!

– Я и не считаю. – Она нагнулась, не отрывая от меня взгляд, побуждая рассказывать дальше, и выудила из-под стола налитый до верхов бокал с белым вином. Отхлебнула глоток. Скорчилась, но больше ничего не сказала.

– Ничего нового я тебе не поведаю. А, для меня под столом бокал не припасён? Случай то неординарный. Быть приглашённой к тебе в гости…

– Тебе не стоит пить. Мне известно о твоём пристрастии и том, что ты частенько наведываешься в бабкин погреб за бутылочкой другой. Но тебе пора остановиться и прекратить гробить свою жизнь.

– А не пошла бы ты в жопу со своими нравоучениями!

– Просто расскажи всё, что знаешь, и я не стану комментировать твои опухшие глаза.

– Ты только зря отнимаешь моё время. Но если тебе так надо, слушай. Как и прежде она шастает ночами по полям за домом. Иногда, я думаю, довольно далеко углубляясь в чащу леса. Шастает в одной изорванной ночнушке, давно уже не белой. Со взъерошенными распущенными волосами и отсутствующим взглядом. Появляется она под утро с налипшей грязью на босых ногах. Я так понимаю, это у вас семейное. Иногда я замечаю на ней порезы и запёкшуюся кровь. Но что с того? Мне нет до этого дела. Если честно, я удивляюсь лишь одному, как в наших краях ещё не появилось легенды среди местных, о ведьме, выползающей под светом луны. Это просто удивительно!

К тому же она почти ослепла, наверное. Глаза затянуты какой-то белёсой пеленой, но она довольно неплохо ориентируется в доме, и даже за его пределами.

– Конечно. Это же её дом.

– Ага. Бесспорно. Но ты знала, что она врезается в стены, ходит выставив руки вперёд? Мне кажется, она видит что-то временами. Возможно, нечто вроде проекций её больного сознания, до которых она пытается дотянутся, несмотря на существующие преграды. А потом я слышу, как она хнычет, но как-то совсем не жалобно. Скорее зловеще. А, может, она там и не плачет вовсе? Мне плевать. У меня мурашки от неё уже давно. Наверное, с тех пор, как я повзрослела и поняла, что подобное поведение не считается нормальным.

Я не подхожу к ней узнать, что случилось и в чём причина этих её «приходов», если тебе интересно. Никогда. Как бы сильно она ни ударилась. Не хочу во всём этом участвовать. И жалости к ней я не испытываю. После всего того, что она сделала со мной. После всего, что ты допустила.

Когда я закончила рассказывать, руки мои тряслись от гнева. Тем более от того, что тётка заставила меня произнести слова, которых говорить не стоило. Казалось ещё мгновение, и я заскриплю зубами, пытаясь сдержать злость, но Офелия как будто именно злости от меня и добивалась. Ни один мускул на её лице не дрогнул, даже после того, как я обвинила её в травме, нанесённой мне в далёком детстве. Боль, которую я вовсе не стремилась отпускать. И не пыталась прощать.

– Всё то, что ты рассказываешь, мне действительно известно.

– А я о чём? Хватит! Вижу у тебя не было веских причин звонить мне, и приглашать к себе домой. То, что ты и без меня знаешь, ты могла бы выведать и по телефону. Так что идите вы обе куда подальше. Понятно?

Я спрыгнула с кресла, забыв о ноге, не дожидаясь ответа, и тут же поплатилась за это жгучей болью. Желание покинуть её дом повело меня вниз по ступенькам с веранды. Она не попыталась остановить меня, приняв всё то, что я выплеснула на неё. И тут, я увидела её крест, вырезанный из кости какого-то африканского животного, валяющийся на тропинке. Но… как же я не заметила его прежде? Я точно помнила, что дорожка была пуста, когда я поднималась по ступенькам. Никчёмный и забытый он заставил меня остановится. Я подняла его, ощутив холодную тяжесть серебряной цепи, и оглянулась на тётку, всё так же восседающую на еле покачивающихся качелях.

– Эти насекомые всегда были там, но… в последнее время, мне кажется, они стали проявлять ко мне более настойчивый интерес. Будто я их чем-то заинтересовала. Стала пахнуть по-другому, может. А может… – вдруг вспомнила я, сжимая крест в ладони.

– Зачем ты остановилась?! Продолжай. Что, может?

– Может просто время пришло. Это я хотела сказать, хотя и не знаю почему.

– Подойди ко мне, детка. – Пожилая женщина тяжело вздохнула, и поманила меня к себе рукой, с зажатым в ней цветком. – Тебе не нужно уходить. Никто тебя не гонит. Только ты сама. Я не желаю тебе зла и не хочу, чтобы ты ненавидела меня за что-то. Придёт время, и ты всё поймёшь сама. Но, ты не права. Оно ещё не пришло.

К чему обманывать себя? Я хотела хоть ненадолго побыть под её защитой. Вдали от дома, и потому я двинулась обратно, но в кресло садится не стала. Села рядом с ней прямо на цветы. Мне хотелось ощутить теплоту, о которой я не ведала ранее. Хотелось, чтобы она успокоила меня. Я протянула ей крест. Она приняла его, не сказав ни слова.

– Мне кажется, они залезают мне в ноздри, пока я сплю. Залезают мне в уши. Путаются в моих волосах, будто готовят гнездо или муравейник. Я слышу их перебирающиеся по моей коже жёсткие колючие лапки, но двинутся не могу. Не могу проснутся или крикнуть, потому что слышу я не только их. Ещё я слышу голос.

– Что он говорит?

– Поначалу, просыпаясь, я замечала приоткрытое окно и только. Окно, через которое дул прохладный ветерок. Приятный. Вроде бы, чего такого то? Но, я всегда проверяю перед сном, закрыто ли оно. Окно и дверь. Потому как, не могу гарантировать, что под покровом ночи через него ко мне в комнату не заберётся какая-нибудь гадость. Потому, я и обратила на это внимание. Более того, испугалась, от того что знала, кто тому виной. Ни ветер и не моя возможная забывчивость. Она.

Иногда ночью… Я знаю, она пробирается ко мне в спальню, а эти ползающие по мне жуки, они словно пытаются отвлечь меня от её присутствия. Старуха гладит меня по голове и шепчет. Я слышу её приглушённый хриплый голос, вырывающийся из её рта со зловонным дыханием, таким надрывным, что хочется кричать. «У тебя всё получится – шепчет она в мою щёку, – Ты идеальный вариант». Что это значит, тётя?