Любимая

Крэндалл внимательно посмотрел на нее. Она была последней из всех его знакомых, кого он мог бы заподозрить в том, что обычный сон мог привести их в состояние безумного ужаса. Впрочем, в последнее время бедняга сама не своя…

– А что за сон?

– Просто плохой сон, – отрезала она и, подойдя к измятой постели, забралась в нее.

На Джулии не было ничего, кроме огромной футболки, на которой было написано, что археологи занимаются этим в грязи, и крошечных трусиков. Но ее это, судя по всему, не беспокоило. Зато это беспокоило Крэндалла – и беспокойство было весьма приятного свойства…

– Знаешь, – неестественно засмеявшись, сказала Джулия, – бывают сны, в которых за тобой гоняются всякие нехорошие типы, а ты никак не можешь убежать… – несмотря на то, что в комнате было жарко и душно, она поежилась. – Все из-за этого поганого дождя. И этой чертовой работы. Скорей бы она заканчивалась! – Безо всякого перехода она вдруг спросила: – Так когда мы займемся архивами?

Церковные архивы были уже просмотрены в поисках карт, на которых были бы обозначены подземный ход и потайная комната, но все впустую. Теперь Крэндалл добился разрешения на работу с деловыми церковными бумагами, относящимися к периоду с 1870 по 1880 год. Он сделал это по наитию, основываясь на том, что из найденных в комнате монет четыре были датированы 1873 годом, одна – 1877, а еще одна – 1880. Подобным приемам не учат в учебниках, но на них, можно считать, держится археология. Крэндалл хотел выяснить, что происходило в соборе в этот период времени. Изучение архивов на некоторое время избавит их от полевых работ. Крэндалл считал, что это пойдет на пользу всем троим, особенно Джулии.

– Завтра или послезавтра, – ответил он на вопрос.

– И что ты рассчитываешь найти?

Он пожал плечами:

– Скажу, когда найду.

Присев на край кровати, Крэндалл спокойно спросил:

– Может, хочешь не принимать участия во всем этом? – Боясь, что Джулия поймет его неправильно, он поспешил пояснить: – Я не только об архивах. О соборе вообще. Если хочешь, можешь собрать вещи и завтра утром уехать отсюда. Да хоть сию секунду, если надо!

Джулия задумалась над этим предложением. Только теперь Крэндалл понял, насколько велико ее отчаяние. Наконец Джулия решилась:

– Нет. Я не хочу. – Она усмехнулась: – Скорее, не могу, – в задумчивости она перебирала вылезшие из старенького одеяла нитки. Наконец Джулия подняла глаза. – Я не в состоянии объяснить этого, но мне нужно быть здесь. Все это не может быть простым совпадением.

Крэндалла озадачило, что эта женщина произнесла вслух то, что он сам давно подозревал. Это показалось ему странным. С самого начала он испытывал чувство, что в город, где он родился, его привела некая неведомая сила. С самого начала ему казалось, что он должен узнать нечто о своем происхождении. Тут ему пришло в голову, что, возможно, все эти факты – обнаружение комнаты, необъяснимое поведение Джулии и данные о его рождении, столь неожиданно попавшие ему в руки, – каким-то образом связаны между собой. Но каким? И как это могло случиться?

Крэндалл отвлекся от своих мыслей: Джулия явно хотела что-то сказать, но стеснялась. Возможно, она не была уверена в том, что ее поймут.

– Знаешь, плохие сны стали мучить меня с того самого дня, как мы открыли ту комнату.

– Что за сны? – спросил Крэндалл, видя, что она не решается продолжать. Джулия ничего не говорила о комнате, если не считать упоминания о том, что ей казалось, что раньше ее держали там пленницей. Крэндалла снедало любопытство, но ему не хотелось грубо вторгаться в мир Джулии.

Он увидел, как она судорожно сглотнула.

– Это кошмары, – женщина говорила тихо, словно боясь высказать все, что ее тревожит.

– Какие? – Не получив ответа, Крэндалл повторил: – На что это похоже?

– Ты решишь, что я свихнулась, – Джулия снова поправила волосы. – Может, ты уже так считаешь.

– Я не считаю тебя сумасшедшей.

– А должен бы. Лично я считаю именно так.

– Уж позволь мне судить об этом самому После недолгих размышлений слова полились рекой, словно она должна была либо выпалить все залпом, либо молчать.

– Я там пленница. Прикована к стене, как дикий зверь. Горит церковная свеча в красном светильнике, и поэтому тени какие-то странные, кроваво-красные. На столе – Библия. Это всегда казалось мне странным в этом сне. И эти люди… Мужчины. Они смотрят на меня словно я выставлена на продажу, – глянув на одеяло, Джулия мельком отметила, что все еще перебирает нитки. Когда она снова перевела взгляд на Крэндалла, в глазах стояли слезы. – Они делали мне больно.

Ничего не объясняя, Крэндалл обнял ее, и женщина прижалась к нему.

– Я боюсь, – прошептала она.

– Тш-ш-ш, – успокаивал он ее, крепче прижимая к себе. Их разделяла лишь тонкая ткань футболки, и Крэндалл прекрасно чувствовал каждый изгиб ее женственного тела. Ему было приятно обнимать ее. Приятней, чем любую из прочих женщин. Ему пришло в голову, что, возможно, это и есть женщина его жизни.

– Не оставляй меня сегодня одну, – взмолилась Джулия, обхватив его за шею и спрятав лицо у него на груди. – Пожалуйста, не оставляй!

Крэндалл сделал то, что казалось ему естественным и правильным: его руки скользнули под футболку Джулии, гладя ее шелковистую спину. Затем он принялся ласкать пышную грудь Джулии, и, ища жадными губами его рот, женщина хрипло прошептала его имя.

А потом они забыли обо всем, окунувшись в яростный водоворот страсти.

Все это время Крэндалл не мог избавиться от ощущения, что тоже боится. Он боялся снова полюбить всем сердцем. Боялся разочаровать Джулию, как прежде разочаровал другую женщину. И страшился того, что может узнать во время своих исследований.

Роуэн боялся. Прошло уже два дня. Было жарко и влажно. Наступил четверг, а он так и не нашел ответа на терзавшие его вопросы. Он не знал точной даты пожара, не знал, сообщить ли Энджелине о надвигающейся смерти, или ему не удастся увезти ее из дома, и не представлял, как помочь ей выбраться из особняка. Он все еще не мог оставаться в прошлом больше, чем на несколько часов. В ту ночь, когда Энджелина была избита, он просидел у ее постели до рассвета, а потом исчез, вернувшись в свое время. Как всегда, собственная беспомощность бесила его.

Кроме того, он не знал, что делать с Хлоей. Она постепенно угасала. Роуэн подозревал, что, говоря о ней, Люки была права. Вероятно, она догадывалась о жестокости Галена, но предпочитала считать, что ошибается. Столкнувшись лицом к лицу с неприглядной правдой, она помрачнела. У нее был еще один приступ. Девушка еще больше побледнела и осунулась.

Роуэн обещал Хлое и Энджелине, что позаботится о них, и теперь молил Бога, чтобы ему удалось выполнить это обещание.

Радовали лишь две вещи. Во-первых, Гален, умчавшийся из дома после того, как избил Энджелину, до сих пор не вернулся. Ходили слухи, что он вместе с месье Дефоржем и Гарнеттом находится в Оук-Мэноре. Роуэна не беспокоило, где обретается этот тип, коль скоро он не находит нужным вернуться в особняк, но его тревожило, что Гален может вернуться в любой момент. И что тогда?

Во-вторых, у Роуэна появилось предположение, потрясшее его. Он не мог быть полностью уверен в своей правоте, но факты казались неопровержимыми. Ему показалось, что он наконец-то открыл способ попадать в прошлое. Пусть не оставаться надолго, но хотя бы появляться там. Он понял, что, безуспешно опробовав все способы, оказался рядом со страдающей Энджелиной в ту страшную ночь лишь благодаря тому, что впервые осознал, насколько любит эту женщину. С того момента он переносился в прошлое всякий раз, как светлое чувство любви овладевало его сердцем.

Так что же произойдет, если Энджелина наконец поймет, что любит его?

– Ваша спина выглядит гораздо лучше, – отметил Роуэн.

Мазь с антибиотиками, которую он приносил, когда появлялся здесь, по своим целебным свойствам далеко превосходила предположительно обладающий волшебными свойствами гусиный жир. Накладывая мазь, Роуэн изо всех сил старался не думать о том, насколько нежна кожа Энджелины, о том, как нежный запах ее духов из розовой воды пленяет все его чувства…

– Скажите еще раз, как это называется? – попросила Энджелина.

Она сидела перед туалетным столиком, завернутая в накидку так, что обнажена была дашь спина. Ей смутно припоминалось, что в ту ночь он полностью раздел ее. Странно, что она настолько спокойно думала об этом избиении. Она относилась к подобному факту гораздо безразличнее, нежели к тому, что Роуэн видел ее тело. При одной мысли об этом Энджелина заливалась краской, ей становилось жарко. Раньше ей не доводилось испытывать ничего подобного. Но новые, доселе неизведанные чувства охватывали ее, когда этот человек прикасался к ней. Вот и теперь она задала глупый вопрос, чтобы не думать об этом…

– Мазь с антибиотиком, – мысли Роуэна витали далеко. Он в тысячный раз недоумевал, как можно причинять боль такому прекрасному созданию, как эта женщина.

– Мазь с антибиотиком, – повторила Энджелина, лениво прикрывая глаза и отдаваясь во власть его ласкового прикосновения, к которому она никак не могла привыкнуть. Сама не заметив этого, она вздохнула.

Неожиданно услышав этот тихий звук, Роуэн взглянул в зеркало. Голова Энджелины склонилась набок под тяжестью волос, убранных наверх и ниспадавших на одно плечо черным бархатным водопадом. Длинные и густые ресницы цвета черного дерева обрамляли глаза, резко контрастируя с бледной кожей. Губы чуть приоткрыты. Роуэну казалось, что она прекраснее любой женщины.

Возможно, из-за внезапно воцарившейся тишины, а может, из-за того, что рука Роуэна неожиданно застыла на полпути, или же из-за того, что направленное на нее внимание Роуэна становилось физически ощутимым, Энджелина открыла глаза. В зеркале их взгляды встретились.

Ее сердце на секунду перестало биться.

Сердце Роуэна тоже.

Время вдруг остановилось. Секунды превратились в вечность.