Молчание доктора Жава

Наверное, это должно произвести на меня впечатление, но что-то не производит. Достаю из стола блокнот, открываю на чистой страничке и смотрю на гостью. А та сидит с застывшим, похожим на маску лицом и смотрит куда-то мимо меня, в пустоту и пускает табачный дым из ноздрей.

– Итак, госпожа Окампо, чем могу вам служить?

– Рейли, дружище, ну, что ты сопли жуешь? Зачем она к тебе явилась, не запылилась, эта дамочка? – спрашивает меня в своей обыкновенной манере сержант Том Полхаус.

Он маячит за меня за спиной, у окна, высокий, брюхатый с маленькими хитрыми глазами и плохо выбритыми щеками. Я хорошо знаю этого копа и не очень-то его жалую.

– Ну, парни, это же мой клиент, – я виновато улыбаюсь, я развожу руками. – Конфиденциальная информация и все такое…

– Ты только посмотри, че, у нас тут, похоже, умник нашелся, – говорит Том своему лейтенанту.

Лейтенант Данди сидит в гостевом кресле, там, где сидела прошлой ночью госпожа Окампо. За окнами шелестит мелкий надоедливый дождь, жалюзи подняты, но в кабинете сумрачно и квадратное лицо лейтенанта с ежиком седых волос и с короткими седыми же усиками надежно спрятано в тени. Он курит дешевую сигару и то и дело извергает из своих легких клубы серого табачного дыма. Сквозь дым злобно сверкают его зеленые волчьи глаза.

– Может быть, ты думаешь, Рейли, я не смогу отобрать твою липовую лицензию? Да, как два пальца об асфальт! Дай только сигару докурю!

Вот такие у меня сегодня гости. Молчу, кручу в руках визитку госпожи Окампо. А что тут скажешь?

– Тут, понимаешь, че, какое дело, тут у нас убийство, че… – бубнит у меня за спиной монотонный голос. Ненавижу эту манеру Тома стоять за спиной и бубнить. – А ты вроде как скрываешь от следствия информацию. Выходит, ты, че, препятствуешь следствию. А ты ведь не конченый идиот и сам понимаешь, чем это пахнет…

– Ну, если убийство, тогда само собой, – говорю, – Раз такое дело, вы, ребята, можете на меня завсегда рассчитывать. Кстати, хотел спросить лейтенант, кого там у вас грохнули?

– Не твое собачье дело, кого у нас грохнули! – рычит на меня Данди, он упирается руками в колени и подается вперед. – Кого надо того и грохнули! А может и не грохнули еще, а вот-вот грохнут, а ты тут Ваньку валяешь!

Мне неприятен вид озлобившегося лейтенанта Данди. Мне никогда не нравилось его квадратное лицо и эти седые пижонские усики тоже не нравились, поэтому я смотрю в сторону, на замечательные пустые стеллажи и фальшиво насвистываю «Город золотой» блаженного Гребенщикова.

– Умник значит, – резюмирует лейтенант. – Ну, смотри, как бы ты сам себя сейчас не перехитрил.

И он снова откидывается на спинку кресла, и тонет, уходит в тень, как субмарина под воду.

– А не хочешь ли получить по морде? – вкрадчиво спрашивает меня сержант Том. – А?

Он выходит у меня из-за спины и нависает над столом. Он бьет себя кулаком по открытой ладони. Получается очень неприятный звонкий звук. Да и свой немудреный вопрос старина Том поставил с такой пугающей прямотой, что я немного опешил. Тут мы вынуждены прервать нашу дружескую беседу, потому что в моей конторе завелась курица и теперь принялась кудахтать.

– Ох, не обращай на него внимания, че, – говорит лейтенант, посмеиваясь и утирая слезы, – от Тома сегодня жена ушла. Правда, по морде, он тебе все же может съездить.

Оказывается, никакая курица у меня в конторе не завелась, и с ума я еще не сошел, а это квохтал наш лейтенант.

– Это будет факт полицейского произвола, – говорю я, беспокойно ерзая на стуле.

– Ну, какой же это произвол, че? – удивляется лейтенант, снова выдвигаясь из тени. – Ну, а даже если и произвол, в конце концов, что тут такого? Копы тоже люди, работа у нас нервная, кругом отморозки и сволочь, тут и сам поневоле оскотинишься.

– Ну, какой же это произвол, че? – поддакивает лейтенанту Том, у него видно кулаки чешутся. – Вот, когда я тебя наручниками к столу пристегну и буду револьверной рукояткой по башке фигачить, тут он как раз и начнется этот твой произвол!

– Ты с нами лучше подружись, – советует лейтенант Данди. – А там, глядишь, и мы тебе что-нибудь подкинем. Мы трудяги, че, мы хорошие копы, с нами реально договориться можно, ты только в бутылку не лезь. Давай, колись, зачем к тебе приходила эта уважаемая сеньора?

И тогда, под угрозой полицейского произвола, я смалодушничал и с чистой совестью сдал копам своего клиента.

– Госпожа Окампо, – говорю, – попросила меня разыскать одну женщину, её сотрудницу. Потом некую рукопись, предположительно гениального романа и уже заодно самого автора.

– Извини, че, что тратим попусту твое время, – усмехается в свои куцые усики лейтенант Данди, – Я гляжу, у тебя дел невпроворот.

Виктория Окампо хмурится и резко меня спрашивает:

– Сколько вы стоите?

– Двадцать пять монет в день плюс расходы. А моя машина девять центов за милю.

– Это ни в какие ворота, – ворчит она, – пятнадцать в день и деньги на стол. Вполне достаточно.

Вот ведь скука какая, думаю я, разглядывая выцветшую столешницу. А ведь я мог благополучно вышибить себе мозги и проникнуть за таинственный полог смерти. И как знать, с чем бы я столкнулся на той стороне? Ничто, пустота? Или преисподняя с чертями и раскаленными сковородками для грешников? Вечность битком набитая всяческими муками и мерзостями? А может статься, я попал бы в яблоневый сад моего детства, осененный утренним июльским светом, с алмазными каплями росы, горящими на каждой травинке и листочке? А может, прямиком из Буэнос-Айреса я шагнул бы в студенческую общагу на Энергетической улице, на веселую пьянку, которая никогда не кончается, а за распахнутыми окнами стоит сиреневый вечер и густое небо чертят толстые майские жуки? Да, че, всякое могло быть.

– Я вас пока еще не наняла, – заявляет госпожа Окампо.

– На счет машины я пошутил, – говорю, – Нет у меня машины. Я уж как-нибудь так, на трамвае. Вы не могли бы перейти к сути дела, а то час уже поздний.

Госпожа Окампо строго смотрит на меня сквозь накладные ресницы и клубы табачного дыма.

– Все так запутано… Даже не знаю с чего начать.

Вздох. Пауза.

– А вы, вот что, вы разыщите для начала мою сотрудницу, она сегодня не пришла в издательство, а я без нее как без рук. И на телефонные звонки не отвечает… Ее зовут Зоя, она русская эмигрантка. Интеллектуалка, умница, и просто красивая женщина…

– Зоя, значит, – говорит со значением лейтенант Данди.

Он отодвигает с грохотом кресло, встает на ноги и стоит, нависая над столом – крепко сбитый не молодой уже мужчина, крутой матерый коп. Он грозит нам с Томом коротким толстым пальцем, его зеленые глаза нехорошо мерцают в полуденном сумраке.

– Вот, что я вам скажу, господа, – заявляет лейтенант Данди, отчетливо выговаривая слова, будто складывает из булыжников стену, – Рано или поздно непременно появляется такая вот Зоя. Русская эмигрантка, а то, как же! Могу поспорить – у нее тонкие щиколотки, копна рыжих волос, в высшей степени одухотворенное лицо, крупный породистый нос, голубая жилка на виске и родинка на шее. Ее серые глаза с поволокой смотрят на тебя печально и строго. Она томно курит папироски, лихо пьет водку не пьянея, читает всякую эзотерику вроде Кастанеды или Коэльо, знает иностранные языки не меньше трех штук, один непременно китайский. У нее пять высших образований, как правило, гуманитарных и незаконченных. Эта ваша Зоя может отплясывать на дансинге до утра. Она умеет молчать, так что у тебя душа цепенеет и уходит в пятки. А еще, она может внезапно рассмеяться хриплым прокуренным смехом и превратится из утонченного ангела декаданса в вульгарную девку из Мытищ, но даже эта безобразная метаморфоза ей к лицу! Не приведи вам Господь повстречать такую Зою на жизненном пути! Бегите от неё, как от огня, послушайте старого ловеласа!

Лейтенант Данди по очереди заглядывает нам с Томом в глаза, потом, одернув на себе пиджак, валится обратно в гостевое кресло. Кресло испуганно скрипит. Подождав, не скажет ли он чего еще, я продолжаю свое повествование.

– Так вы, дорогуша, сходите, проведайте Зою. Если она дома, справьтесь о здоровье. Адресок я вам запишу. Если никто не откроет, расспросите консьержа, соседей, ну, не мне вас учить.

– Тут не много работы для детектива.

– Немного, – соглашается Виктория Окампо. – Но не могу же я сама взять и придти к этой Зойке домой? Я же как-никак глава издательства, влиятельный интеллектуал, мне Игорь Стравинский балет «Персефона» посвятил, мне это западло.

Я делаю пометку в блокноте: Зоя.

– Какая-то подлянка, – уверенно говорит сержант Том, – тебе не показалось, что госпожа Окампо чего-то недоговаривает?

– Мне кажется, вы чего-то не договариваете, госпожа Окампо.

– Не договариваю, – соглашается она и торжественно молчит, глядя за мою спину, предположительно, в окно.

Оглядываюсь и тоже смотрю за окно. Там полным-полно тумана, сквозь туман тускло мерцает немного ущербная луна, а на фоне луны качаются ветви растущего под окном каштана.

– Я, видите ли, сочиняю верлибры, – говорит госпожа Окампо, прервав затянувшееся молчание. – И меня сейчас посетило вдохновение. Извините, буквально пару минут.