Молчание доктора Жава

– Эй, Иван, ты куда-то пропал! Оле?

– Я так скучаю по Парижу, старина, – говорю я Жоржу, – Как бы я хотел попасть в те сказочные времена, когда мы с тобой были зелеными сопляками, а жизнь казалось прекрасной и удивительной. Пускай только на одну ночь! Я бы сейчас пошел гулять по Елисеевским полям и шатался бы из кабака в кабак до рассвета. Я бы порядком надрался, а с утра… Я так и вижу это утро – пасмурное и жемчужно-серое…. А с утра я бы замечательно похмелился шампанским где-нибудь на скамеечке, возле Триумфальной арки в компании голубей и клошар…

– А потом тебя копы заметут, и мне придется вытаскивать тебя из кутузки, – Жорж зевает, как мне кажется, демонстративно, – Я тебе в прошлом месяце бандерольку с книжками отправил. Пришла?

– Пришла.

– Прочитал?

– Да, прочитал.

Пауза.

– Ну, нормально, добротно так, крепенько. Немного лирики, реализм опять же. Что еще сказать…

Пауза.

– Жорж, ну, не нравится мне этот твой деревенский легаш. Ты же знаешь… Ну разве можно так писать: "Мегрэ встал и пошел напролом"(3)… Или еще, цитирую по памяти: "Мегрэ забыл какая сила в его руках, юноша застонал, вырываясь из железных тисков комиссара" (4). А вот еще перл: "но внезапно Мегрэ переменился. Рядом с Жанвье сидел другой человек – массивный, апатичный, устрашающий монолит"(5).

Пауза. Мне слышно, как Жорж сопит в трубку.

– А Хэму нравиться, как я пишу. Он всего Мегрэ перечитал, когда в Африке охотился.

– Так, то Хэм, а то я.

Пауза.

– Иван? А ты сам-то, как, больше не пишешь?

– Нет, не пишу.

– Ты только не отчаивайся, дружище…

– А иди-ка ты к люлям, дружище! Я не могу больше писать, я уже тебя говорил. И нет никакого Ивана, он умер, выгорел изнутри и я его схоронил. Есть только Догхауз Рейли, частный детектив, и он сидит в своей пыльной конторе в Буэнос-Айресе и старается заработать немножко денег на жизнь, расследуя всякую дребедень… Извини, Жорж, что на тебя накричал.

– Это ты меня извини. Ты же просил никогда впредь эту тему не поднимать. А я тут опять полез…

Пауза. Жорж приглушенно кашляет.

– Слушай, Ванька, если ты просто так звонил, ну, типа, поболтать, то мы вроде как поболтали. Время уже позднее или раннее, это, как посмотреть, и меня тут поблизости ожидает одна дама в пеньюаре. Кажется, она замерзла уже. А завтра мне снова ехать на эту писательскую попойку, а я и так толком не высыпаюсь…

– Да-да, извини. Я вообще-то по делу звоню. У нас объявился один портеньо, эмигрант из России. Литератор. Так мне сказали, он тусовался в Париже. Я и подумал, может ты с ним знаком или слышал что-нибудь краем уха.

– Как имя отрока?

– Шурик Ха.

Пауза. Потому, как прогнулась тишина в телефонной мембране, я понимаю, что Жорж его знает.

– Жорж? – взываю я к тишине. – Оле?

– Да, здесь я, здесь, не кричи! У вас там небось сиеста, всех еще перебудишь… Да, знаю я твоего русского. Премного наслышан. Он объявился в Париже примерно с полгода назад. Засветился в здешней писательской тусовке. Ходил по салонам, хлестал абсент в кафешках, кувыркался в Булонском лесу, напечатал эссе в «Современных записках», там еще Сирин печатался, если помнишь…