Клетка

– На работу? Что-то я не понял, ведь вы меня арестовали.

Конечно, он был оскорблен до глубины души тем, что инспектор отказался пожать его руку. Но в этот момент Борис почувствовал нечто совсем новое – он теперь все меньше и меньше зависит от этих людей! Кроме того, что он, Борис Илларионович, выше их во всех отношениях, он ведь просто играл с ними. Сейчас они пойдут на улицу, а он догонит их и скажет: «Вот вы взяли и ушли и не выполнили своего предназначения. Вам же поручено другое – вот вернитесь и потрудитесь все-таки по-настоящему арестовать меня». Но они пока что здесь. Поэтому он и сказал с вызовом:

– Как же я могу пойти на работу, если я арестован?

– Ах, вот вы о чем. Попробую объяснить еще раз. Интеллигенция всегда очень туго соображает – образование мешает. Насколько проще иметь дело с рабочим человеком. Тот всегда смотрит в корень. Да, вы арестованы. Но, поскольку идет предварительное следствие по вашему делу, это не должно препятствовать выполнению вами своих служебных обязанностей. И вообще – можете вести свою обычную жизнь.

– Ну, тогда этот арест не так страшен, как мне показалось попервоначалу.

– Вот именно я пытаюсь все время вам объяснить.

– Тогда и сообщать об этой ерунде совсем не стоило, – тихо сказал Борис, вплотную приблизив лицо к лицу инспектора.

– Это была моя обязанность, – еще тише ответил инспектор, глядя прямо в глаза КГ.

– Преглупейшая обязанность, – прошептал Борис.

– Очень даже может быть, – ответил инспектор и отстранился. – Тем не менее, я думаю, вы спешите с оценками. Ведь я еще не выполнил свои обязанности в полном объеме.

Охранники вплотную подошли к Борису и инспектору, все четверо столпились у самого входа в комнату.

– Мы должны отметить вас, чтобы все знали, что вы арестованы, – сказал инспектор.

Димон достал овальный отрезок какого-то липкого материала размером примерно десять-двенадцать сантиметров и плотно прижал его ко лбу Бориса чуть выше правого виска.

– Не двигаться, это недолго.

Все замерли. Секунд через десять наклейку с него сняли. КГ подошел к зеркалу и увидел на правой стороне лба раздражение, напоминающее красноватое родимое пятно.

– Что это, что вы со мной сделали?

– Не волнуйтесь, это довольно безвредный вирус. Он, конечно, паразитирует на коже арестованного, но никаких страданий он вам не причинит. Не вздумайте сами избавляться от него – вы только навредите вашей красивой загорелой коже. Когда придет время, с вас или снимут обвинение или, наоборот, вам огласят приговор, это пятно тут же будет удалено. Безболезненно и без всякого следа. Можете мне поверить. Не обращайте внимания. Многие рождаются с такими пятнами и живут с ними всю свою долгую, иногда даже – счастливую жизнь.

– Но ведь все знают, что у меня раньше не было такого пятна.

– Скажите, что вы ушиблись, что это просто ушиб. А теперь вы вполне можете идти на работу, если хотите, конечно. А чтобы ваше опоздание прошло незаметно, я взял с собой этих молодых людей, ваших коллег, сотрудников НПО. С ними вы и отправитесь на службу. Только не подумайте, что я заставляю вас идти на работу. Это ваше личное дело и нас совершенно не касается. Если не хотите идти в таком виде, залепите пятно пластырем, вот возьмите, мы заранее обо всем позаботились.

КГ подошел к зеркалу и убедился, что пластырь надежно закрыл пятно. «Шрамы украшают мужчин», – подумал он. Потом уставился на двоих юнцов, которые казались ему просто посторонними статистами, беззастенчиво рассматривающими фотографии хорошенькой женщины. Как он их сразу не узнал? Это же молодые специалисты, совсем недавно пришедшие на работу в соседний сектор. Какие же они худосочные и прыщавые. Видимо, они еще не узнали, что на свете есть женщины. Никудышные специалисты и несостоявшиеся мужчины. Никогда не состоятся – ни как специалисты, ни как мужчины.

– Извините, ребята, что не узнал вас, – сказал он после минутной паузы. – С добрым утром.

«Ребята» заулыбались так, словно они специально пришли сюда, чтобы пожелать КГ доброго утра, и очень корректно пожали протянутую руку Бориса.

– Похоже, наши гости внезапно испарились, будто их и не было совсем. – Борис задумчиво потрогал наклейку на лбу. – Получается, что мы вместе отправимся сейчас на работу. Я скажу вашему руководителю, что сегодня утром вы мне очень помогли. Не сходите ли в мою спальню за шляпой? Погода не очень, накрапывает дождь, и мне, пожалуй, было бы удобней в шляпе. Да не бегите вы так, дело не такое уж спешное. Большое спасибо, очень хорошо, – юнцы продолжали улыбаться ему и заглядывать в глаза.

Спустились на лифте, внизу их встретила Евдокия Прокопьевна. На ее лице нельзя было заметить следов смущения или вины. Она открыла входную дверь и подержала ее, пока все трое не очутились на улице. КГ обратил внимание, насколько глубоко пояс лифчика, угадывавшийся под кофточкой, и фартук врезались в ее мощный и непоколебимый стан. Из парадной дома напротив появились старухи, которые все время наблюдали за перипетиями ареста КГ.

– Не смотрите на них, – скомандовал Борис, но потом смутился – какое право он имеет говорить в таком тоне с этими молодыми, но уже вполне взрослыми людьми? – Мы здорово задержались, ребята. Ладно, я угощаю. Сбегайте на угол, поймайте такси, я плачу.

Когда они уже были в такси, КГ вспомнил о том, что сначала не обратил внимания на этих молодых людей, а между тем это сотрудники его предприятия и очень хорошо ему знакомы. А потом, когда уже говорил с ними, он опять не заметил, на этот раз – как исчезли инспектор и два охранника с ним. «Да, – подумал Борис, – плохо дело. Это свидетельствует о том, что ты, Борис Илларионович, теряешь присутствие духа. Обрати внимание. Эти оглоеды так просто твое дело не оставят. Тебя ждут суровые испытания. Ничего, я еще разберусь с этим секретным ведомством, кто они и по какому праву портят жизнь приличным людям».

2

Какой все-таки замечательно интеллигентный и корректный народ трудился на его фирме «Базальт»! Наклейку на лбу Бориса невозможно было не заметить. Но никто ему и слова не сказал. Могли бы и сказать что-нибудь участливое. Типа того – что, мол, случилось? Вы ушиблись, обращались ли вы к врачу, нет ли, к примеру, сотрясения мозга? Ничего подобного. Все отводили глаза и старались поскорее закончить разговор с КГ.

Только начальник отдела Евгений Тимофеевич Полупанов, полнокровный жизнерадостный человек, который очень любил КГ за трудолюбие и исполнительность, а главным образом – за улыбчивость и нежную показную любовь к начальству и даже иногда после работы приглашал его «зайти к полковнику», то есть посетить рюмочную на углу Литейного и «полковника Пестеля», чтобы вместе выпить по рюмке холодной водки и закусить бутербродом с килькой, встретив Бориса в приемной отдела, озаботился его внешним видом и, не спросив ничего о наклейке на лбу, поинтересовался, все ли у того в порядке. Ведь у Бориса, как ему сказали, сегодня день рождения. Почему же он так бледен и не случилось ли чего особенного с ним сегодня утром?

Может так быть, что они все прекрасно понимают смысл наклейки? Может ли быть, к примеру, что для них всех он уже совсем конченый человек, изгой, враг пролетарского государства, а эта наклейка на лбу – все равно что желтая звезда Давида, пришитая к одежде евреев в фашистской Германии?

В таких беспокойных мыслях проходил рабочий день Бориса Илларионовича. Возможно, источником распространения слухов были как раз юнцы из соседнего сектора, которых он подвез сегодня на такси. Они работали по той ОКР, которую вел КГ в качестве технического руководителя, так что он в некотором смысле был их начальником. Смешные, кстати, фамилии у них, будто специально подобранные, – Реликтов и Рецептов. КГ несколько раз – и вместе, и поодиночке – вызывал их к себе с единственной целью: понаблюдать за поведением молодых людей, и каждый раз отпускал их вполне успокоенный.

Крупнейшее в отрасли объединение, колоссальная по размеру и численности фирма, а эти двое – просто мелкая килька, которая растворилась без следа в трюме огромного корабля под названием НПО «Базальт».

Нет, зря он тревожится. Никто ничего не знает. А если кто-то и узнает, вряд ли станет придавать значение этой абсолютной чепухе. Наклейка на лбу, конечно… А под ней родимое пятно. Пугают меня… Завтра утром и следа не останется от этой кожной печати.

Все шло своим чередом. Приходили сослуживцы, поздравляли с днем рождения. Поднесли бокал шампанского. «Боря, Боря, Боря, Боря, пей до дна!»

Приходили от профсоюзной и партийной организации отдела. Тоже поздравляли. С ними – один из старейших сотрудников – Михаил Арзамасович Сокол. На «сокола» совсем не похож. Седенький, скромный, даже застенчивый. Когда все ушли из кабинетика КГ, он почему-то задержался.

– Борис Илларионович, вы приличный, порядочный человек, зачем вам все эти осложнения?

– Что вы имеете в виду, Михаил Арзамасович?

– Давайте говорить напрямую. Почему бы вам не вступить в партию?

– Да меня вроде никто не приглашал пока.

– Вы на хорошем счету. Я дам вам рекомендацию. Знаете, так нехорошо говорить, наверное… Вы перспективный работник, это поможет вашему продвижению по службе. И вообще…

– Что вообще? Что вы имеете в виду?

– Может помочь снять какие-то ваши проблемы.

– Какие проблемы, на что вы намекаете?

– Я, конечно, не знаю, ничего не хочу сказать такого, извините меня, если что не так, – и он выразительно показал глазами на наклейку над виском КГ. – Если я как-то обидел вас, простите меня, старика.

– Что вы, что вы, ваше предложение – большая честь для меня.

Борис подумал о том, насколько было бы опасно принять предложение этого плешивого «сокола». Придется ведь, как говорят, «разоружиться». Хотя за ним ничего нет, но они из всего сделают проблему. На комиссии будет: расскажите то, расскажите это. Позора ведь не оберешься. А сами все знают. Не расскажешь – скрываешь от партии, не разоружился. А расскажешь, все равно в порошок сотрут.

Расскажите, кто ваш отец? Чем занимался? Вы знали, чем он занимался? Почему не сообщили куда следует? На какие средства купили квартиру? Из каких средств доплачиваете вахтерше? А что это за подозрительная связь с девушкой, проживающей на проспекте Обуховской обороны? У нее ведь родители в Америке. Вы что-нибудь рассказывали ей о своей работе? У вас ведь вторая форма, подписку давали. Дело молодое, вы не женаты, это понятно, но надо бы поосторожней быть. С француженкой переписывались. Ну, вы ей не писали. Но она-то вам писала. С какой стати она решила вам написать, вы подумали? Она знала, что вы работаете в режимном учреждении? Рассказывали, чем мы занимаемся? Вы уверены в этом? А мы, например, не уверены. Вас даже в комсомол не хотели принимать. Вам уже было четырнадцать лет, а вы не знали, например, какую должность занимал тогда в нашей стране товарищ Подгорный. Расплакались, вот вас и пожалели. Потому что школьники, неопытные еще комсомольцы. А вы теперь в партию. Не знаем, не знаем… В партию вас… Конечно, нам надо укреплять ряды образованной инициативной молодежью. Но следует все взвесить. В партию вас или правильней на скамью подсудимых… Вот такой может получиться разговор. А если, к примеру, туда, в это ведомство, кто-то кляузу на меня написал, оговорил? У них в парткоме наверняка есть копия. Если сейчас нет, то для комиссии кто-нибудь, какой-нибудь доброхот непременно разыщет и принесет.

Михаил Арзамасович – хороший человек, он, конечно, добра мне желает. Но только вместо защиты все может наоборот получиться. Похоже, КГБ еще не заинтересовался мной. А тут непременно подключат. Сын цеховика, моральное разложение. Кто рекомендовал, Сокол? – Сокола многие не любят. Отчество подозрительное.

И потом неизвестно, что там это ведомство накопало против меня. Подальше мне надо держаться от сомнительных мероприятий, поменьше светиться. Мероприятие оно, конечно, достойное. Вон и Полупанов за рюмочкой намекал мне. И на будущее пригодилось бы. Но не момент.

– Знаете что, Михаил Арзамасович… Я очень вам благодарен за такое предложение. Для меня это большая честь. Но ведь и ответственность. И соответствовать тоже надо. Не уверен, что готов. Все-таки стать членом Компартии Советского Союза… Боюсь, что рано мне. Не дорос еще. Не смогу соответствовать высоким эталонам. Какие мои годы? Думаю, у меня все впереди. А пока… Мне кажется, не потяну. Плохо изучал труды Энгельса, Владимира Ильича. Вопросы языкознания – хотя у Иосифа Виссарионовича и были перегибы, связанные с культом личности, а все-таки он классик, труды его надо знать, да и победа в Великой Отечественной – разве она без Сталина состоялась бы? Нет, я пока не готов. Просто подведу вас. Вы за меня поручитесь, а я вас подведу. Давайте поговорим об этом в другой раз. Через пару лет.