Интересно и легко

– Но всё это ерунда и чушь, понимаешь, самое главное, что я нашёл тебя, я все рассчитал, и всё случилось, как написано звёздами, и теперь мы повенчаны на небесах, и мы всегда будем вместе, понимаешь. Это не слова как в кино, а потом начинаются измены, и семьи рушатся, и дети плачут, и люди держатся друг за друга из чувства вины, превращают свою жизнь в ад, нет. Я единственный настоящий звездочет и я говорю тебе – мы вместе навсегда.

И Надя чувствовала, что всё это так, слова действовали как дурман, обволакивали кальянным дымом таинственной восточной мудрости, и на душе было только спокойствие тепло и счастье. Да, навсегда.

Но вдруг она подумала:

– Ты же можешь сделать что-нибудь хорошее, предсказывать катастрофы.

Вадим посмотрел на девушку с умилением:

– Ты ж моя добрая Надя. Понимаешь, какая штука…

Часы, оказывается, были настроены очень индивидуально, на момент его рождения с точностью до сотых долей секунды, причем по времени и календарю 645-го года нашей эры, когда был построен храм майя в дельте Усумасинты. Часы могли показать, что будет, но исключительно только с ним, с Вадимом, если он сделает что-то, или не сделает. Если какие-то события с ним непосредственно не связаны – их просто нет в предсказании. Можно, конечно, спросить, будет ли завтра землетрясение в Норильске, но ответа не получить. Во-первых, это никак не связано с ним, а во вторых, даже если и произойдет – на него никак не повлияет. Вот такая штука.

– Хорошо, что мы не в Норильске, там сейчас всё время ночь, – сказала Надя, она уже не думала о своем страхе и просто слушала Вадима, как сказку перед сном.

– Вот если я ставлю на матч Испания – Италия, что Италия выиграет пять – ноль. Я не задаю вопрос «Италия выиграет у Испании пять – ноль?», я спрашиваю «Если я поставлю, что выиграет Италия, я стану богаче?» понимаешь. А если я получаю ответ «нет», значит нужно ставить на Испанию, но стоит проверить, конечно, прежде чем расставаться с деньгами. То есть предсказание даёт точный ответ, что произойдет в результате моего выбора. Помнишь, как у богатыря перед камнем, у меня была книжка с картинками, богатырь такой понурый, а на камне ворон, а вокруг кости с черепами навалены и ржавые доспехи. «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – счастье найдешь». Так вот, тут вариантов гораздо больше двух.

– Значит, правда про тебя говорят, что ты учишь всегда один билет.

Вадим сменил выражение лица на удивление:

– Ишь ты, откуда такое? А, это я проговорился девчонкам из соседней группы, было дело, да, а слух-то пополз, ха-ха.

За окном снова начались фейерверки, вторая порция сограждан достигла нужного градуса или поддалась на уговоры ошалевших от бессонной ночи детей. По комнате забегали тени и разноцветные блики.

– Жизнь – это миллион выборов, миллион дорог, каждую секунду – выбор, – говорил Вадим, – сограждане выбирают наугад, вслепую, а у меня есть фонарик, на лбу понимаешь. Я тебе покажу. Машка иди сюда.

Вадим ринулся в угол и извлёк из-под вороха журналов черепаху и понёс её к длинной барной стойке. Древнегреческий атлет в матовом голубом свете фонарей и окон. Ахиллес и черепаха.

– Ты с ней наперегонки бегать будешь?

– Да, нет-нет, иди сюда.

Надя помедлила, и всё-таки накинув на себя лежавшую тут же рядом рубашку Вадима, подошла к стойке.

– Вот смотри, – Вадим положил Машку у края стойки, – так, а здесь будет, – он открыл стоящий рядом холодильник, – вот, яблоко.

Он прокатил яблоко по своей груди и животу «брр!», поёжился от холода, и поставил яблоко на другом конце стойки:

– Сейчас темно, и ни черта не видно. И черепахе не видно. Она может поползти направо, – и Вадим чуть подтолкнул Машку вправо. Черепаха пару раз двинула лапами, и они повисли в воздухе, – и может свалиться вниз. Может поползти налево, – Вадим поднял черепаху и показал, как она плавно пикирует со стойки на кафельный пол, – а может поползти прямо – и найти яблоко, да Машка?

Но черепаха не видит ничего, она в темноте, прямо как люди. Что ждёт нас за этим углом, а в этом подземном переходе, что будет, если вложить в синие фишки, или поступить в вуз на АйТи или на юрфак – это только вероятности, но никогда не стопроцентные. А жизнь-то одна, короткая, и нужно точно знать. Нужен только стопроцентный прогноз, что то, что ты сделаешь, принесёт тебе счастье, ведь не хватит времени попробовать все варианты, тем более, если часть из них тебя, в конце концов, может и убить, верно?

Он снял Машку со стойки и поставил на пол. Черепаха осталась на месте, и Надя подумала, что, наверное, у Машки кружится голова.

Мы видим все пути и возможности, куда ползти, потому что мы – Боги, – говорил Вадим, – ну, для черепахи во всяком случае. Но мы – молчим, это же обычное занятие Бога – молчать, пока черепахи падают в пропасть. Ну, или мы кричим черепахе «Стой, не ползи направо там опасно!» – но она не знает нашего языка, понимаешь, и никогда не выучит. А мы не хотим говорить по-черепашьи. Мы, скорее всего, можем – мы же боги, и можем все, – но не хотим по той же причине. Мы Боги, и делаем, что хотим, а почему мы этого хотим – черепахе не понять.

Надя улыбалась, глядя на Вадима.

– То есть ты выучил язык Бога?

Вадим серьёзно посмотрел на Надю:

– Нет, я научился читать его мысли. Давай снабдим Машку волшебным фонариком.

Вадим грохнул ящиком в кухонном шкафчике, пошарил внутри и извлек брелок в виде патрона с гильзой и резинку колечком. На брелке была кнопка, которая поочередно включала фонарик или лазерную указку.

– Машка, потерпи.

Он снова поднял черепаху с пола, закрепил мягкой резинкой брелок у неё на голове и осторожно нажал на кнопку. Машка чуть быстрее, чем обычно, замотала головой, железная штуковина и резинка на башке ей не нравились. Довольно широкий луч фонарика начал перемещаться от края к краю барной стойки и в центр, показывая на мгновение зеленый бок яблока.

– Теперь она знает, где яблоко, у нее есть фонарик. Она конечно в силу тупости, хоть и древнее животное, не может им пользоваться, и всё равно поползет куда вздумается. Но я-то могу. У меня есть такой же фонарик. Только он еще более точный и пользоваться им сложнее.

Вадим щёлкнул кнопкой, и фонарик превратился в лазерную указку. Теперь по стойке забегала красная точка, то исчезая за краем столешницы, то скользя вперед в сторону яблока, не добираясь до него, то всё-таки останавливаясь на выпуклой зелёной кожице.

Вадим снял с Машки неуютное приспособление.

– Видишь, мой фонарик – это очень тонкий луч, но с его помощью я нашел своё яблоко.

Он подошел к девушке, обнял и прошептал на ухо:

– Я знал, что если мы сегодня проведем ночь вместе, то будем вместе всегда.

Господи, какой же он всё-таки гик, и какую чушь несёт, но какой же красивый и как мне хорошо с ним.

– А ещё, – Вадим поднял голову и сказал быстро, как будто вспомнив занятную деталь, – смерть свою предсказать не могу. У меня сейчас линия жизни, которая выстраивается по расчетам, бесконечная. Но это же не значит, что я буду жить вечно, думаю, у всех молодых это было бы так. Гляди.

Он показал Наде циферблат часов, нажал последовательно кнопки на боковине корпуса, и электронный дисплей загорелся голубым светом, таким ярким, что Надя сначала зажмурилась. По дисплею побежали справа налево белые числа. Вадим покрутил колесико, и бег ускорился, числа слились в одну светлую широкую ниточку.

– Это моя линия жизни, можно крутить хоть час, конца не будет. Здесь бесконечное количество возможностей и выборов, в том числе и бессмертие. Есть и такой вариант, да, потому что просто есть запас здоровья, наверное. Я пока не сделал ничего такого, что может вызвать смерть от болезни или старости. Сердце не шалит, холестерин в норме, понимаешь. Будущее от этого момента и дальше вбирает в себя все возможности. Найти лекарство от старости – это, получается, с точки зрения звёзд, тоже реально.

Может быть, я спрошу однажды: «Если мы полетим в Мумбаи на каникулы, покатаемся ли мы там на слоне?» – и получу ответ «нет» и линия жизни оборвется, это будет значить, что нужно либо вообще не лететь, либо спрашивать уже конкретно про авиакомпании. Для моих часов смерть – это просто возможный побочный эффект моего выбора. Она необязательна, и это самое удивительное.

– Но ведь, если ты узнаешь, что на аэрофлоте в Мумбаи тебе лететь не надо, ты же позвонишь в компанию?

Они снова сидели на белой медвежьей шкуре, и Надя расчесывала его волосы пальцами как гребнем от висков и за уши.

– Ну да, чтобы меня вычислили и обвинили в терроризме, а потом, если самолёт на самом деле разобьётся, чтобы засадили, ведь никто не поверит моим часам, а в то, что я террорист – поверят сразу. Да, и пока у меня не было предсказаний про теракты, они далеко от меня, просто.

И они всю ночь провели на медвежьей шкуре, ощущая себя героями рождественской истории. Может быть, Вадим представлял, что он всесильный волшебник, а Надя, что она спящая красавица, кто знает. Террористы, катастрофы, и люди, молящие о помощи сверхъестественных и вполне реальных сил, становились эфемерными и улетучивались, испарялись как капли пота с горячего молодого тела. Ничего нет, только снежная новогодняя сказка, наполненная радостью обыкновенных людей, на которых свалилось необыкновенное счастье. Может быть дело в том, что счастье сначала делает человека эгоистом, самозабвенным добрым и прекраснодушным эгоистом? Кто знает…

ЧЕТВЁРТАЯ И никуда не деться…

Весной к Танюхе в гости приехала сестра с мужем и двумя пацанами, пятилетними близнецами, Яриком и Сашей, которого для рифмы назвали Шуриком. Ярик и Шурик. У Танюхи было какое-то невероятное количество сестёр, то ли пятеро, то ли шестеро. Во всех рассказах про детство и жизнь с сёстрами неизменно присутствовала фраза: «Батя с нами просто вешался». Отец Танюхи очень хотел сына и старался изо всех сил, но получались одни девчонки. Жена ему говорила: не переживай, настоящие мужики воспитывают дочерей, и он воспитывал и, судя по всему, делал этот хорошо, потому что став взрослыми, девочки дружили и помогали друг другу, хотя общались между собой по-свойски и даже грубовато. «Ну, правильно, чего сопли развозить», – говорила Танюха и звонко смеялась, разговаривая с сестрой по телефону:

– Ты, конечно, приезжай, у меня как раз учёбы выше ушей, и работа ещё по ночам, приезжай и засранцев привози и Толика своего храпящего, я как раз думала, куда мне два часа свободного времени девать, так теперь знаю, приезжай.

Она была уверена, что родственники – это святое, а напускная суровость помогала ей подготовиться к предстоящему сестринскому подвигу.