История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха

История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха
Себастьян Хафнер

Воспоминания немецкого журналиста и историка Себастьяна Хафнера (1907–1999), написанные в эмиграции в 1939 году, охватывают период с 1914 по 1933 год. Автор пытается ответить на вопрос, как события этого десятилетия подготовили немцев к принятию власти нацистов, как создавалась и удобрялась многослойная социально-политическая почва, на которой был возведен третий рейх.

Себастьян Хафнер

История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха

Deutschland ist nichts, aber jeder einzelne

Deutsche ist viel[1 - Германия – ничто, но каждый отдельный немец – многое (нем.).][2 - Усеченный афоризм Иоганна Вольфганга Гёте (1749–1832), записанный его другом и начальником, канцлером Веймарского герцогства Фридрихом фон Мюллером (1779–1849) в книге воспоминаний «Goethes Unterhaltungen mit dem Kanzler Friedrich von M?ller» («Беседы Гёте с канцлером Фридрихом фон Мюллером»). Эпиграф полемичен по отношению к нацистской, да и вообще любой националистической идеологии, для которой страна и народ – всё, а отдельный человек лишь настолько что-то, насколько он принадлежит к этой стране и народу. Хафнер с помощью Гёте переворачивает ситуацию. Страна и народ – ничто, каждый из составляющих их людей – многое. Посему свою задачу он видит в том, чтобы рассказать не обо всей стране и не обо всем народе, а о себе. Поскольку он – многое. Однако полемичность эпиграфа заключена еще и в том, что он оборван. Всякий образованный немец с ходу опознавал всю цитату: «Германия – ничто, но каждый отдельный немец многое, однако последние представляют себе ситуацию ровно наоборот. Рассеянным, словно евреи, по всему свету, немцам нужно стать немцами, чтобы развить в себе все то доброе, что в них заложено, на благо всех наций мира». Полемичность усеченности эпиграфа состоит в подразумеваемом восприятии этого эпиграфа идеологическим противником: «Цитата усечена! Вырвана из контекста! Не мог великий Гёте так сказать!» Пожалуйста, вот полная цитата, где Гёте обращает внимание на то, что немцы ровно наоборот понимают ситуацию, сравнивает немцев с евреями и советует своему народу развивать все хорошее, что в нем заложено. Мысль Хафнера о немецких националистах, губящих истинное призвание своей страны, тем самым выносится на первую страницу книги.].

    Гёте (1808)

Zun?chst das Wichtigste: was tun und treiben

Sie eigentlich in dieser gro?en Zeit?

Ich sage: gro?: denn alle Zeiten scheinen

mir gro?, wo sich der Einzelne zuletzt,

auf gar nichts stehend als auf seinen Beinen,

dazu vom Zehengeist halbtotgehetzt,

besinnen mu?, ob nolens oder volens,

auf nichts Geringeres als eben SICH!

Die Pause eines blo?en Atemholens

gen?gt bisweilen – Sie verstehen mich[3 - Наконец важнейшее: чем заняты / вы, собственно, в это великое время? / Я говорю «великое», потому что все времена кажутся / мне великими, в которых человек, в конечном счете, / может опираться только на собственные ноги, / причем, загнанный до полусмерти, до дрожи в пятках, / он вынужден волей или неволей / рассчитывать только на самого СЕБЯ! / Мига передышки / ему порой хватает – вы меня понимаете (нем.).][4 - Отрывок стихотворения немецкого поэта, издателя, переводчика Петера Гана (псевдоним Рихарда Мёринга, 1894–1974) из сборника «Windrose» («Роза ветров»), изданного Ганом в собственном берлинском издательстве «Atlantis» в 1935 году. В 1938 году Ган эмигрировал в Париж. В 1940-м был интернирован. Бежал из лагеря в Испанию. Был и там арестован, год провел в военной тюрьме. В 1946 году вернулся в Париж. Жил в Париже до 1958 года. В 1958-м переехал в Гамбург. Важнейшее в этом эпиграфе для Хафнера – поэтически точное описание ситуации интеллектуала в тоталитарном обществе, когда в конечном счете ты ни на кого не можешь рассчитывать, кроме как на себя. И этим измеряются и твои силы, и твое достоинство. Если бы Хафнер писал свою книгу в русле русской традиции, он наверняка выбрал бы эпиграф покороче: «Самостоянье человека, залог величия его» (А. С. Пушкин).].

    Петер Ган (1935)

Sebastian Haffner

Geschichte Eines Deutschen

Deutsche Verlags-Anstalt

Stuttgart & M?nchen

2000

Перевод с немецкого Никиты Елисеева под редакцией Галины Снежинской

Перевод этой книги осуществлен при поддержке Гёте-Института

Перевод выполнен по изданию: Haffner S. Geschichte eines Deutschen. Die Erinnerungen 1914–1933. Stuttgart/M?nchen: Deutsche Verlags-Anstalt, 2000

© 2000 by Sarah Haffner und Oliver Pretzel

© 2000 by Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart/M?nchen, a division of Verlagsgruppe Random House GmbH, M?nchen, Germany

© Н. Л. Елисеев, перевод, комментарии, послесловие, 2016

© Н. А. Теплов, дизайн обложки, 2016

© Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Пролог

1

История, которую я собираюсь рассказать здесь, – история своеобразной дуэли.

Это дуэль между двумя совсем не равными противниками: невероятно мощным, безжалостным государством и маленьким, безымянным, неизвестным частным человеком. Она разыгрывается не на поле брани, каким принято считать политику; частный человек отнюдь не политик, тем более не заговорщик и не «враг государства». Частный человек все время в обороне. Он ничего не хочет, кроме как сберечь то, что он считает своей личностью, своей собственной личной жизнью и своей личной честью. Все это постоянно подвергается невообразимо брутальным, хотя и довольно неуклюжим атакам со стороны государства, в котором частного человека угораздило жить и с которым ему поэтому приходится иметь дело.

Жесточайшими угрозами государство добивается от частного человека, чтобы он предал своих друзей, покинул свою любимую, отказался от своих убеждений и принял бы другие, предписанные сверху; чтобы здоровался не так, как он привык, ел бы и пил не то, что ему нравится; посвящал бы свой досуг занятиям, которые ему отвратительны; позволял бы использовать себя, свою личность в авантюрах, которые он не приемлет; наконец, чтобы он отринул свое прошлое и свое «Я» и при всем этом выказывал бы неуемный восторг и бесконечную благодарность.

Ничего этого частный человек не хочет. Он совсем не готов к нападению, жертвой которого он оказался. Он вовсе не прирожденный герой и уж тем более не прирожденный мученик. Он обыкновенный человек со многими слабостями, да к тому ж еще продукт опасной эпохи – но всего того, что навязывает ему государство, он не хочет. Вот поэтому он решается на дуэль – без какого бы то ни было воодушевления, скорее уж недоуменно пожимая плечами, но с тайной решимостью не сдаваться. Само собой, он много слабее своего противника, зато увертливей. Мы увидим, как он совершает отвлекающие маневры, уклоняется, внезапно делает выпад, как он увиливает и, в шаге от гибели, избегает тяжелых ударов. Надо заметить: самого себя он держит именно что за обычного человека без каких-либо героических или мученических черт. И все же в конце концов он бросает борьбу или, если угодно, переносит ее в другую плоскость.

Государство – это германский рейх, частный человек – я. Схватка между нами, наверное, заинтересует зрителей, ведь любое состязание интересно. (Я надеюсь, что заинтересует.) Но я рассказываю все это не только для развлечения. Другое, более важное намерение лежит у меня на сердце.

Моя личная дуэль с третьим рейхом далеко не единичное явление. Тысячи и сотни тысяч таких дуэлей, в которых частный человек пытается защитить свое «Я» и личную честь от атак сверхмощного, враждебного человеку государства, вот уже шесть лет разыгрываются в Германии – каждая в абсолютной изоляции, в полной безвестности. Некоторые из дуэлянтов – они героичнее, жертвеннее меня – не отступили и оказались в концлагерях, в пыточных подвалах; им в будущем, несомненно, поставят памятники. Прочие, те, кто слабее меня, сдались много раньше, чем я уехал; сейчас они или недовольно ворчащие резервисты штурмовых отрядов, или уполномоченные нацистской партии в жилых кварталах. Мой случай как раз усредненный вариант между двумя этими крайностями. На нем хорошо видно, каковы шансы у человека и человечности в нынешней Германии.

Следует признать, что они довольно безнадежны. Но они не были бы так безнадежны, если бы этого захотел окружающий Германию мир. Я верю, что окружающий мир заинтересован в том, чтобы они были менее безнадежны. Будь у человека и человечности в Германии хоть сколько-нибудь шансов, удалось бы если не избежать войны (время уже упущено), то хотя бы задержать ее начало на несколько лет. Ибо немцы доброй воли, пытающиеся защитить свою личную свободу и свой частный, приватный мир, защищают, не подозревая о том, еще и нечто большее: мир и свободу всего мира.

Потому-то, мне кажется, следует привлечь внимание мира к этим событиям в не известной никому Германии.

В этой книге я хочу только рассказывать, а не проповедовать какую бы то ни было мораль. Однако здесь все же есть мораль, она – нема, словно «еще одна, более значительная тема», пронизывающая все «Энигма-вариации» Элгара[5 - Сэр Эдуард Уильям Элгар, 1-й баронет Бродхит (1857–1934) – британский композитор. По словам Элгара, сквозь все четырнадцать вариаций на главную тему «Энигма», давшую название его загадочному симфоническому произведению (1898–1899), «проходит, но не звучит еще одна, более значительная тема». Обнаружить ее так никому и не удалось.]. Я не имел бы ничего против, если бы все мои приключения были забыты спустя некоторое время после чтения моей книги. Главное, чего я добиваюсь, – это чтобы не была забыта мораль моего рассказа.

2

Прежде чем тотальное государство, угрожая и требуя, подступило ко мне и показало, каково это – испытать на собственной шкуре большую историю, я уже пережил, прямо скажем, немало того, что называют «историческими событиями». Это могут сказать о себе все европейцы моего поколения, и, конечно, никто в большей мере, чем немцы.

Все эти исторические события, само собой, оставили следы: во мне столь же основательные, как и во всех моих соотечественниках; если не понять этого, то не удастся понять, как могло случиться все то, что за этими событиями последовало.

Однако между тем, что происходило до 1933 года, и тем, что произошло позже, есть серьезное различие: все бывшее до 1933 года проходило мимо нас или проносилось над нами; оно занимало и волновало нас всерьез, кому-то оно стоило жизни, кого-то разоряло, но никого не ставило перед последним выбором совести. Наша внутренняя жизнь оставалась нетронутой в своей глубине. Наращивался жизненный опыт, приобретались те или иные убеждения: но человек оставался таким, каким был. Никто из тех, кто по своей воле или вопреки своему желанию попал в машину третьего рейха, не может сказать того же о самом себе.

Разумеется, разные исторические события имеют разную степень интенсивности. Иное «историческое событие» может остаться совершенно незамеченным в подлинной действительности, то есть в личной, приватнейшей жизни простых людей, – тогда как другое не оставит от нее камня на камне. В нормальном описании исторического процесса различие между, скажем, двумя такими событиями едва ли ощутимо: 1890 год, Вильгельм II[6 - Вильгельм II (Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский, 1859–1941) – германский император и король Пруссии с 1888 по 1918 год. Царствование Вильгельма было связано с превращением Германии в мощную промышленную и колониальную державу и завершилось Первой мировой войной и Ноябрьской революцией 1918 года. Во время революции Вильгельм II эмигрировал в Голландию, где и прожил всю оставшуюся жизнь. Республиканское, а позднее нацистское правительство выплачивало ему пенсию как бывшему государственному деятелю. Вильгельм проводил активную внешнюю политику и резко изменил социальную политику Германской империи. В этом и были корни его разногласий с канцлером Германской империи Отто фон Бисмарком. Вильгельм отменил исключительный закон против социалистов, ставивший вне закона крупнейшую рабочую партию Германии. При нем германские социал-демократы стали одной из самых сильных фракций в рейхстаге. При нем мощно развивалось рабочее законодательство. Вильгельм заявлял: «Я хочу быть королем бедных». Это воспринималось Бисмарком как демагогия. Но главным образом Бисмарк был противником агрессивного, почти авантюристического внешнеполитического курса молодого императора. Более всего старый канцлер опасался войны, и прежде всего войны с Россией, к чему совершенно бестрепетно вел страну Вильгельм II. Все эти разногласия привели к тому, что в 1890 году канцлер Отто фон Бисмарк был отправлен в отставку.] отправляет в отставку Бисмарка[7 - Отто фон Бисмарк (Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, 1815–1898) – германский политический и военный деятель. Первый канцлер и фактически создатель Германской империи под главенством Пруссии. Под его руководством Пруссия победила в войнах с Данией (1864), Австрией (1866), Францией (1870–1871). Бисмарку удалось объединить все немецкие земли. Причем он оставался верным слугой прусского короля, благодаря ему ставшего германским императором, и никогда не помышлял о том, чтобы самому стать диктатором. Конфликт между Бисмарком и Вильгельмом II важен для Хафнера, поэтому он и пишет о нем. Бисмарк для него – проводник консервативной прусской политики, тогда как Вильгельм – тот самый, от которого ведут начало нацистские интенции германской политики: социальная демагогия в соединении с авантюристической внешней политикой. Для парадоксалиста Хафнера важно то, что отставку Бисмарка он помещает в разряд неэпохальных исторческих событий, между тем от этого неэпохального события тянутся корни к событию эпохальному, катастрофическому.]. Само собой, огромная, жирно пропечатанная в немецкой истории дата. Но вряд ли это такая уж значимая дата в жизни любого немца, за исключением узкого круга людей, причастных к большой политике. Жизнь рядового человека шла так же, как она шла и прежде. Ничья семья не была разрушена, никакая дружба не распалась, никто не покинул свою родину. Ничего подобного не произошло. Не было отменено ни одно свидание, ни одно оперное представление. Кто был несчастливо влюблен, тот и остался несчастливо влюбленным, бедные остались бедными, богатые – богатыми… Сравните с этим другую дату: 1933 год, Гинденбург[8 - Пауль фон Гинденбург (Людвиг Ганс Антон Бенкендорф фон Гинденбург, 1847–1934) – немецкий военный и политический деятель. Командующий немецкими войсками на Восточном фронте во время Первой мировой войны (1914–1916), начальник генштаба (1916–1919). С его именем связаны блестящие победы немецкой армии на Восточном фронте под Гумбиненом и Танненбергом. В 1914 году он остановил продвижение русских войск в Восточной Пруссии. В 1919 году был вызван в рейхстаг на заседание комиссии, выяснявшей вину политиков и военных в развязывании войны и причины поражения. Гинденбург категорически отказался признать какую бы то ни было вину немецких правящих кругов в развязывании войны. Что же до поражения, то Гинденбург утверждал, что немецкая армия весной 1918 года была, как никогда, близка к победе и только предательство немецкого общества явилось причиной поражения Германии. Речь Гинденбурга стала основой для появившегося в Германии мифа об «ударе кинжалом в спину» («Dolchsto?»). В 1925 году Гинденбург был выбран рейхспрезидентом. Люди, голосовавшие за него, рассчитывали на то, что консервативный, патриотический политик, прусский аристократ сможет противостоять как крайне правым экстремистам – нацистам, так и крайне левым – коммунистам, но в 1933 году Гинденбург назначил рейхсканцлером Гитлера, чем предопределил путь Германии в нацистскую диктатуру. С 1933 года Гинденбург стал фактически ширмой для захвата нацистами власти. После его смерти Гитлер отменил должность рейхспрезидента и остался единоличным диктатором. Хафнер рифмует ситуации. Незаметное для большинства событие – отставка Бисмарка приводит спустя много лет к катастрофическому событию: Гинденбург назначает Гитлера рейхсканцлером. Причем рифмовка сделана безукоризненно. В отставку отправляют верного прусского служаку, чтобы спустя много лет другой прусский верный служака привел к власти безответственного авантюриста.] назначает Гитлера рейхсканцлером. Землетрясение, разразившееся в шестидесяти шести миллионах человеческих жизней!

Как уже было сказано, научно-прагматическая историография ничего не говорит о различии в интенсивности исторических событий. Кто хочет о нем узнать, должен читать биографии, причем не биографии государственных деятелей, но куда более редкие жизнеописания неизвестных, частных людей. И он увидит: одно историческое событие проплывает, как облако над озером, над приватной, частной, то есть по-настоящему реальной жизнью; ничегошеньки не колыхнется, разве что в неподвижной воде промелькнет отражение облака. Другое событие налетает грозой, поднимает страшную бурю, так что озера потом не узнать. Есть и третий тип «исторических событий», они (если продолжать метафору), по всей вероятности, высушивают любые озера до последней капли.

Думаю, что историю воспринимают неверно, если забывают именно это измерение исторических событий (а его-то как раз чаще всего и забывают). Поэтому да будет мне позволено, с моей точки зрения, рассказать о двадцати годах немецкой истории, прежде чем я перейду к заявленной мною теме: история Германии как часть моей собственной, личной истории. Этот рассказ будет недолгим, но он облегчит понимание всего последующего. Кроме того, читатель лучше со мной познакомится.

3