Оценить:
 Рейтинг: 0

Иерусалим

Год написания книги
1899
Теги
<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 28 >>
На страницу:
20 из 28
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Да… пока строили, только и говорили: свобода, свобода. А как выстроили, не припомню ни одного свободного слова. Ни одного!

Учитель побагровел. За все время перепалки впервые прозвучал по-настоящему злой и обидный упрек.

– Вот что я тебе скажу, Кольос Гуннар. Все, что ты слышал в этих стенах, – проповедь истинной свободы, той свободы, что завещана нам Лютером. Но свобода проповедовать все, что пришло в голову, – это не свобода, а суета сует.

– Учитель хочет заставить нас поверить, что все новое – ерунда и никуда не годится. Он, мне кажется, ничего не имеет против, когда мы следуем новым методам ухода за животными или, там, покупаем всякие новые машины. Но, оказывается, нам не положено знать, кто и как ухаживает за садами Господними. Не доросли, значит.

Учитель вздохнул с облегчением: возможно, в словах Гуннара и не было такого уж злого умысла. Он улыбнулся.

– Гуннар, возможно, считает, – произнес Сторм, стараясь, чтобы слова его прозвучали как шутка, – то есть Гуннар полагает, что в нашей миссии имеет смысл проповедовать какую-то иную веру? Не лютеранскую?

– Новая вера ни при чем, – Гуннар повысил голос. – Речь не о том, какую веру проповедовать. Речь о том, кто ее станет проповедовать. Насколько мне известно, Хёк Матс такой же добрый лютеранин, как и учитель, и как наш пастор.

Учитель в пылу спора совсем забыл про пастора. Тот сидел совершенно неподвижно, опершись подбородком на рукоятку трости, и неотрывно смотрел на учителя.

Эх, лучше бы я его не приглашал, подумал учитель. Надо же – именно сегодня…

Вдруг его осенило – что-то похожее он уже пережил. И не раз. Такое бывает в школе: обычный день, обычный урок, на дворе прекрасная погода, окна нараспашку – и вдруг на подоконник садится маленькая птаха и принимается петь. И дети, как по взмаху дирижерской палочки, просятся выйти, начинают ссориться, кричать, не слушают ни приказов, ни уговоров. Что-то похожее случилось и сегодня. Явился безобидный Хёк Матс, прочирикал что-то – и все как с цепи сорвались. Что ж – покажу-ка я пастору, как справляться с непослушными учениками.

Сначала пусть ссорятся, пока не устанут, решил учитель и отошел от края помоста. Взял со стола стакан воды, отпил немного, поставил на место и сел на стул. В ту же секунду разразилась настоящая буря. Все старались перекричать друг друга, но соглашались на одном: мы все лютеране, такие же, как учитель. С чего он взялся учить нас, как мы должны поступать, а как не должны?

Можно подумать, что эта мысль пришла им в голову только что. Обиделись, что учитель дал безобидному Хёку Матсу от ворот поворот. Но, оказывается, возмущение зрело давно, чуть ли не самого начала, как только построили миссию. Ну ладно в церкви, но в Сионе-то – почему должен молчать даже тот, у кого есть что сказать?

Учитель не вмешивался в спор. Подождал, пока остынет накал, и решил: самое время. Надо показать им, кто хозяин в доме.

Он встал и ударил кулаком по столу так, что стакан жалобно зазвенел.

– Хватит! Молельный дом не место для ругани и споров. Я ухожу. И вы уходите, мне надо погасить свечи и закрыть на ключ.

Некоторые послушно пошли к дверям – не забудьте: почти все они учились у Сторма и привыкли ему подчиняться. Знали: если уж он по столу колотит, ничего хорошего не жди. Но большинство остались сидеть.

– Учитель подзабыл: мы уже не дети. Мы взрослые люди. Что ж он решил: стукнет кулаком по столу и все разбегутся?

Дискуссия продолжилась. Начали обсуждать, кого бы хотели послушать – последователей Вальденстрёма[6 - Пауль Петтер Вальденстрём (1838–1917) – шведский теолог и проповедник, ставший лидером движения «бесплатная церковь».] или евангелистов.

Учитель смотрел на спорящих едва ли не с ужасом.

Он вдруг сообразил: ведь они уже и в самом деле не дети, не его ученики. Взрослые люди с серьезными, строгими лицами, и никакой власти над ними у него давно нет. Как же с ними говорить?

А спор все разгорался. Кольос Гуннар, Юнг Бьорн и Кристер Ларссон старались перекричать друг друга, вносили все новые и новые предложения. Бедный Хёк Матс, из-за которого все и началось, пытался успокоить спорящих, но его никто не слушал.

Учитель вновь покосился на пастора. Тот словно застыл: сидел неподвижно и не сводил с учителя блестящих от возбуждения глаз.

Наверняка вспоминает тот вечер, когда я его ошарашил – вот, мол, будем строить миссию. Он протестовал, а я упирался: нет, Сион будет построен.

И, похоже, он был прав. Вот и результат: лжеучения, секты, раскол.

Он уже знал, что делать. Выпрямил спину, гордо вскинул голову и достал из кармана стальной ключик от молельного зала. Повернул несколько раз, чтобы на него попал свет. Ключ вспыхнул холодным стальным блеском так ярко, что многим показалось, будто в зале сверкнула молния.

– Я кладу ключ на стол, – сказал он. – И больше к нему не прикоснусь. Потому что теперь вижу: вместо того чтобы закрыть двери лжеучениям и распрям, я сам их открыл.

Положил ключ на стол, взял шляпу и направился к пастору.

– Спасибо, господин пастор, что пришли. Как видите, не приди вы именно сегодня, другого такого случая уже бы не представилось.

Адская охота

Почти все были уверены: Элиас Элуф Эрссон вел такую неправедную жизнь, так скверно поступил с Карин Ингмарссон и ее младшим братом, что покоя в могиле ему не видать как своих ушей.

Намеренно растратил все деньги, и свои, и Карин, – все сделал, чтобы после его смерти ей пришлось туго. Столько долгов, что Карин подумывала расстаться с хутором, отдать его кредиторам. Так оно и было бы, если бы не Хальвор Хальворссон. Хальвор был достаточно богат, чтобы выкупить хутор и расплатиться с долгами. А вот что Элиас Элуф сделал с двадцатью тысячами крон, которые Большой Ингмар оставил маленькому Ингмару, неизвестно. Пропил, проиграл, спрятал – так и осталось тайной. Некоторые утверждали, что взял с собой в могилу. Так или эдак – от двадцати тысяч не осталось и следа. Собственно, никто и не знал, что они пропали; выяснилось только при описи имущества покойного. Искали несколько дней, но так и не нашли.

Когда Ингмару сообщили, что он беден как церковная крыса, он посоветовался с Карин: что делать? Что до него, охотнее всего он стал бы учителем. Попросил, чтобы она разрешила ему продолжать жить в школе, а потом, когда выйдет возраст, поступить в семинарию.

– Там, в селе, – сказал Ингмар, – я могу брать книги и у учителя, и у пастора. И к тому же помогать Сторму учить читать самых маленьких. Это полезная практика, – добавил он важно. Очевидно, повторил запомнившееся выражение учителя.

Карин задумалась.

– Ты, наверное, не хочешь появляться на хуторе, пока не стал хозяином…

Гертруд, дочь учителя, узнав, что Ингмар опять будет жить в школе, скорчила недовольную гримасу. Если уж приглашать в дом мальчишку, пусть это будет красавчик Бертиль, сын исправника, или веселый Габриель, сын Хёка Матса Эрикссона.

Эти двое, и Бертиль и Габриель, очень ей нравились, а что касается Ингмара… Если бы ее спросили, как она к нему относится, вряд ли она смогла бы дать связный ответ. Нет, нельзя сказать, чтобы он ей не нравился: помогал с уроками, выполнял любую ее просьбу. Слушался во всем, будто раб. Но при этом был настолько робок и неуклюж, что она быстро от него уставала. Компаньон для игр – никакой. Конечно, можно им даже восхищаться, это как посмотреть: упорный, трудолюбивый, учится едва ли не лучше всех. А можно и презирать: если ты такой уж умный, так покажи им, где раки зимуют!

У Гертруд голова всегда полна странных фантазий, она охотно делится ими с Ингмаром. Если он исчезает хотя бы на пару дней, начинает беспокоиться – не с кем поговорить. А как появится, тут же пожимает плечами: с чего бы это я по нему скучала?

Девочке было совершенно все равно, богат Ингмар или беден. Ее совершенно не волновало, что он принадлежит к едва ли не самому уважаемому роду не только в приходе, но и во всем уезде. Она обращалась с ним немного свысока. Но вот что удивительно: когда Гертруд узнала, что Ингмар не собирается предпринимать никаких усилий, чтобы вернуть украденное богатство, и хочет стать школьным учителем, она страшно разозлилась.

Что она предполагала, какие планы для него строила – нам не узнать никогда.

Надо сказать еще вот что: дети учителя получили очень строгое воспитание. Они постоянно работали, никакие развлечения не поощрялись. Но ранней весной, когда Сторм перестал читать проповеди в миссии, матушка Стина глянула на него и сказала:

– Слушай-ка, Сторм, хватит. Пусть молодые побудут молодыми. Не стыдно тебе? Вспомни нас с тобой, когда нам было по семнадцать! Танцевали с заката до рассвета.

И повторяла чуть не каждый день: с заката до рассвета.

Как-то в субботу вечером в гости явились Хёк Габриель и Гунхильд, дочь присяжного заседателя.

Еще год… какое там год, даже месяц назад и представить такое было невозможно: в зале миссии устроили танцы!

Гертруд чуть не прыгала от радости – подумать только, танцы! А Ингмар идти не захотел. Взял книгу и присел на решетчатую кушетку у окна. Все попытки Гертруд вырвать у него книгу ни к чему не привели: Ингмар покраснел, помрачнел, но книгу не отдал.

– Сразу видно, древнего рода, – вздохнула матушка Стина. – Говорят, такие никогда и не бывают детьми.

А Гунхильд, Габриель и Гертруд были в восторге. Тут же начали собираться на танцы куда-нибудь еще. Гертруд спросила разрешения у отца, но первой ответила матушка Стина.

– Если пойдете к Дюжему Ингмару – разрешаю, – сказала она. – Я буду спокойна. У Ингмара собираются только известные и достойные люди. Там домик для игр и для танцев. Ты, Сторм, называешь его «бельведер», – почему-то она произнесла это слово с некоторым презрением, выпятив нижнюю губу и выговаривая «е» как «э»: бэлвэдэр. – Какой там бэлвэдэр! Сарай и есть сарай.

– При одном условии, – прервал ее учитель. – Гертруд без Ингмара ни на какие танцы не пойдет. Только с Ингмаром. Он за ней присмотрит.
<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 28 >>
На страницу:
20 из 28