Жизнь вместо жизни

Муж Наташи – капитан Коротков, лётчик – испытатель, погиб за месяц до рождения детей. Родилась двойня, но девочка вскоре умерла… Вот откуда двухместная коляска… Помог затащить всё в квартиры и… не взял с меня ни копейки. Еле уговорил его «угоститься» блоком сигарет…

Пошли первые месяцы моей новой службы. Содержание её, по сути, осталось прежним, только гораздо интересней и ответственней.

Интересней, – потому, что абсолютно новейшая техника, опытная, экспериментальная, как говорится, из-под карандаша конструктора.

Принципиально новый подход к решению проблем скорости, маневренности, управления. Вооружение тоже абсолютно новое. Новые люди, новые впечатления. То, что я принимаю, как аксиому, у них на всё есть обоснования – расчёты, аргументы.

Ответственней, – потому, что вся эта новейшая техника пока в единичном экземпляре, максимум – в двух, трёх. Ни один из них не должен погибнуть, тем более, по моей вине. Рекомендаций по регламентным работам ещё нет – всё надо додумывать, осмысливать самому. Вероятно, мне их придётся составлять. Заводские специалисты и представители КБ помогают, но их помощь чисто теоретическая, совещательная. Они хорошо знают «внутренности» самолёта, но как они поведут себя в полёте и как их «содержать» – ещё не знает никто.

Это и есть наша самая главная задача – научить самолёты летать.

Новый самолёт, – он, как новорожденный ребёнок, его надо учить осторожно, понемногу, шаг за шагом, не причинив ему боли, не повредив его нежное тельце…

Сначала пробежки, торможения. Десятки пробежек и торможений – плавных и резких. Первые подскоки – десятки, сотни. Контроль всех элементов самолёта после каждого подлёта… … И вот – самый волнующий момент – первый взлёт. Плавный набор высоты, лёгкое и осторожное маневрирование, проверка работы всех систем машины, и первая посадка. Это день рождения самолёта.

Потом будут «тысячи» полётов и «тысячи» испытаний, но тот полёт был первый. В этом полёте есть маленькая доля твоего труда, маленькая часть самого тебя. Проходит иногда не один год, прежде, чем самолёт пройдёт весь комплекс лётных испытаний. Ещё столько же времени будут проводить боевые испытания. Его будут учить воевать, учить побеждать страх. Здесь и в Актюбинске… Его будут испытывать на запредельных нагрузках – двух, трёх, пятикратных перегрузках. Иногда ещё больше. Затем испытания в строевых частях – в арктическом холоде и в африканской жаре. Только после этого, будет принято решение о запуске машины в серию…

Новый, 1974год, встретил вместе с соседями. Витюшку уложили спать, обещав ему подарок от Деда Мороза. На проводы Старого и встречу Нового года нам с Наташей хватило по бокалу шампанского. Всю ночь провели за разговорами. Зная вкратце историю её семьи, старался не задавать «лишних» вопросов. С большой осторожностью и деликатностью мне был задан «семейный» вопрос. Получив отрицательный ответ, Наташа удивилась.

– Неужели во всей Прибалтике не нашлось девушки, вскружившей голову молодому офицеру?

– Наверное, девушки были, но у головы не нашлось времени, чтобы закружиться. К тому же и курсант не первой «свежести». Были помоложе…

– А на Дальнем Востоке?

– На Дальнем Востоке были. Даже две.

Я рассказал Наташе, как познакомился с двумя подружками Соней и Людмилой – дочерью комдива.

– Почему не женился на дочери комдива, сейчас бы уже в полковниках ходил?

– Потому, что она дочь комдива.

– А на Соне? Я рассказал ей о Соне. Не всё, конечно. Сказал, что Соня связалась с плохой компанией, и её пришлось отправить в Москву, к приёмному отцу… Рассказывал ей об отдыхе всей зскадрильи, о природе Дальнего Востока и Севера, о Сергее Беркутове и о людях, с которыми познакомился. О полётах в Липецке и Энгельсе решил не рассказывать… Больше всего её обрадовало, что я не лётчик и не летаю, но сделал вид, что не обратил на это внимание…

С возрастом Витюшки я ошибся – ему уже полтора года и с сентября прошлого года, он ходил в ясли. Утром, в кроватке, он обнаружил обещанный подарок деда Мороза – плюшевого чёрного кота с голубым бантом. Он не расставался с ним ни на минуту.

Наташа работала медсестрой в местной больнице. Ранее, когда они переехали в Р….кое, она начала учиться в медицинском институте, пока не оформила декретный отпуск в связи с беременностью… Теперь не до учёбы…

В первую очередь принялся приводить в порядок Наташину квартиру.

Переселив соседей в свою квартиру, отремонтировал и покрасил окна; сколько смог, привёл в порядок сантехнику – по – хорошему её надо было заменить, но было просто нечем. Практически полностью заменил электрику. Вдвоём с Наташей подклеили обои, покрасил полы. Пока я возился в её квартире, Наташа перемыла и выскоблила мою квартиру. Всем, чем мог, я помогал Наташе, всем, чем могла, она помогала мне.

Потом взялся за свою квартиру. Работы оказалось больше, особенно с сантехникой, несмотря на то, что Наташе удалось немного её отмыть. Смесители мне выписали в КЭЧ, на две квартиры, а остальное – только с разрешения генерала. За такой мелочью я к нему не пойду. Постепенно привели наши жилища в более – менее человеческий вид.

Всё чаще стали проводить вечера втроём, чаще всего у Наташи, за чашкой чая, всё больше узнавая друг друга. В такие вечера, «вместе» с Витюшкой, мы отремонтировали его игрушки, в большинстве своём, доставшиеся ему по наследству от других детей. Конечно, подарил ему «несколько» новых игрушек. Парнишка сообразительный, и, что самое главное, послушный и совершенно не капризный.

Иногда, если вовремя освобождался со службы, забирал Витюшку из яслей, это ему очень нравилось. В один из вечеров, мы с Наташей одновременно пришли за ним. Его радости не было предела. Взяв нас обоих за руки, он гордо шагал мимо гуляющей детворы. Неожиданно он остановился, забрался мне на руки, обнял, поцеловал:

– Будь моим папой, пожалуйста, я тебя слушаться буду, всегда, всегда.

Мы с Наташей остановились, повернулись друг к другу в полном недоумении, не зная, что ответить ребёнку… Но отвечать всё равно надо. Только что? Пообещать ему? А если Наташа категорически не захочет? Обещать и не выполнить? Обмануть ребёнка? Ни за что!

– Я тебя очень, очень люблю, но надо спросить разрешения у мамы. – Мама, мама, ты разрешаешь? Мы тебя очень просим! Наташа стояла, едва сдерживая слёзы, в полном замешательстве, не зная, что ответить сыну. Разрешить? Но это влечёт за собой другое согласие, на которое она сама ещё не знала ответа, да и предложения ещё не было. Отказать сейчас? Мальчику нужен отец, чем раньше, тем лучше. Потом может быть поздно. Причин для отказа тоже нет.

– Посмотрим на ваше поведение, – сквозь слёзы пробормотала она и отвернулась, чтобы не выдать себя…

Наташа стала брать ночные дежурства – за них больше платили, оставляя сына у меня. Нужна была ещё одна кроватка и коляска ребёнку была необходима, так как дорога до яслей была не близкой; ходил он ещё неважно… На краю аэродрома стоял заброшенный ангар, в котором догнивали останки двух американских бомбардировщиков В-29, оставшихся ещё с войны и ещё много всякого авиационного хлама. Чумазое племя техников и механиков частенько рылись в этой авиационной «помойке», в поисках кусков «железа» для всякого рода приспособлений и поделок.

В углу этого ангара обнаружил четыре пробковых «корыта» в человеческий рост, обтянутых красивой искусственной кожей. Вероятно, в них поочёрёдно отдыхали члены экипажа, во время дальних перелётов. В наших ТУ-4, скопированных Туполевым с этих машин, такие удобства не предусматривались. Пока ещё смутно представляя, как и куда смогу их приспособить, перетащил их в свой ангар… Короче, к вечеру, у меня была прекрасная «люлька», которую оставалась только поставить на «шасси».

Дежурный по КПП, в обмен на бутылку спирта, не «заметил» эту «люльку» в моих руках.

Остальное было делом техники. Ещё через день, Витюшка имел прекрасное, лёгкое, «импортное» транспортное средство – «Луноход», не «хуже», чем кресла космонавтов в космических кораблях, в котором не стыдно «проехаться» по городу. Остальные «корыта» аккуратно сложил в углу ангара, предварительно упаковав их в брезент и завалив куском железа. Кроме этого, прихватил и спрятал в ангаре два лётных шлемофона, теплей и легче наших.

Оставалось решить вопрос со спальным местом. Не мудрствуя лукаво, поехал в тот же мебельный магазин. На моё счастье, нашёл деревянную кроватку, не такую универсальную и удобную, но всё же… Теперь можно было подумать и о себе.

Несколько ранее, один известный авиаконструктор, в качестве премии, «поделился» с нами двумя цветными телевизорами «Рекорд» – самыми лучшими в то время. Один выделили мне. Оставалось приобрести кресло или диван. Удалось найти диван – кровать «Юность», самый модный. Солдатскую кровать я собирался сдать на склад.

С появлением телевизора просмотр передачи «Спокойной ночи малыши» становится обязательным. Я совершенно не возражаю. Мне с ними хорошо, спокойно. Без них я не нахожу себе места. С Витюшкой мы давно нашли общий язык. Вечерами мы вместе читаем сказки; в выходные дни вместе гуляем. Наташа, если не на работе, обязательно с нами…

Вечерами, когда Наташа на работе, мы с Витюшкой на кухне, готовим нехитрый ужин – для себя и обязательно для мамы. Это закон. Никогда не оставляем за собой грязную посуду. Это закон. Свои носки «мы» тоже стираем сами. Это тоже закон. Мы – мужчины…

На службе всё нормально. Здесь действительно нет звеньев, нет эскадрилий. Здесь бригады. От 5 до 20 человек, в зависимости от числа опытных самолётов на испытании. Бывает один самолёт, бывает три, бывает пять опытных экземпляров одной модели. По четыре человека на самолёт, включая старшего инженера. Руководит испытаниями ведущий инженер. За каждым самолётом закреплён лётчик – испытатель. Они неформальные лидеры – их слово закон. Я старший инженер.

Ведущий инженер составляет графики и планы испытаний, разработка методики испытаний; он же контролирует ход выполнения испытаний и составление отчётов. За мной подготовка испытаний, контроль за подготовкой машины к полёту.

Работа в самом деле интересная. Постоянно новая техника, неожиданные варианты решения самых сложных, казалось, не решаемых проблем. Оригинальные конструкции и настоящие научные открытия воплощались в новом самолёте. Всё это нужно было изучить, осмыслить и запечатлеть в своей голове и… руках – каждый узел, каждый агрегат, чтобы понять сильные и слабые стороны механизмов. Иногда добраться до этих механизмов достаточно сложно – конструкторы не всегда задумывались о том, что их «детища», нужно обслуживать, поэтому все действия нужно было отработать до автоматизма и записать в журнале испытаний… В общем, работать было интересно, сложно и… скучно.

К словам лётчиков иногда прислушивались, любые предложения технического состава «зарубались» на корню. Когда случались аварии, или, не дай бог, катастрофы, приезжали представители КБ и заводов. Они, и тем более, «генеральные» не хотели признавать свои просчёты и ошибки, перепихивая их друг на друга. Но чаще всего «сваливали» всю вину на лётчиков и техников. Так сделал А.Н. Туполев, когда многочисленные аварии и катастрофы его ТУ-16 и ТУ-104 уже нельзя было скрывать.

Ещё когда я только начинал здесь, замечал, что подходит неизвестный мне человек, одетый достаточно просто, но не в рабочей одежде, – что-то осматривает, крутится возле нас. Что ему надо? Что он здесь делает? Может это заводской инженер, или представитель КБ? Он не делает никаких замечаний, ничего не спрашивает. Присматривается ко мне? Нет, крутится и возле других экипажей. Приглядевшись, определил, что эти люди иногда меняются, но ведут себя, примерно, одинаково – слушают и следят. За всеми. Теперь понятно, откуда эти молчаливые люди, одинаково одетые. Кроме них, кругом охрана. Охраняются, даже в служебное время, всё, даже ВПП – бетонная взлётно – посадочная полоса. Зачем? И от кого? Быстрее всего от самих себя.

Ещё одна особенность. После первой здесь, зарплаты, предложил накрыть «поляну», познакомиться. На меня смотрели непонимающими глазами, или только делали вид, что не понимают? Под различными предлогами никто не согласился. Такого недружелюбного приёма я ещё не встречал и не ожидал. В чём дело? Я что-то сделал не так, или не то сказал?…

Вообще здесь все молчали. Молча обедали в столовой, молча выкуривали сигарету в курилке, молча расходились по домам. На работе и в выходные дни – каждый сам по себе. Ни товарищеской взаимовыручки, ни простой, человеческой дружбы. Только сейчас стал понимать – боялись произнести лишнее слово, опасаясь «стукачей». Не исключена вероятность, что каждый писал друг на друга доносы.

Причина была только одна. Здесь правили бал партийные органы и КГБ.

Сроки сдачи «изделий» устанавливались не из технической необходимости, а из предстоящих революционных праздников и юбилеев первых лиц. Как это происходило и чем это кончалось, рассказывать не надо. Гибель лучших людей и дорогостоящей, уникальной техники, и просто разбазаривание огромных средств было не в счёт. Все происшествия и аварии моментально засекречивались. Чтобы заставить свидетелей замолчать, выписывались огромные премии и подачки. Для этого содержалась масса «контролёров»; поэтому люди молчали, боясь произнести лишнее слово. Несогласных и неугодных тут же изгоняли, отправляя их служить в царство снегов, комаров и гнуса, – в Плесецк, на Чукотку…

Случайно встретился с Василием Кропачевым, водителем, привозившим мне мебель из Москвы. Разговорились.

– Как тебе удалось попасть сюда? Сюда попадают только по великому блату, или по рекомендации ГБ.

– Не знаю, блата у меня нет и с ГБ, слава богу, не имею чести сотрудничать. Скажи, как погиб капитан Коротков? Наташа сама толком ничего не знает.

– При заходе на посадку, отказали оба двигателя. Если бы он прыгнул, самолёт точно упал бы на город.