Диалог о Стене. Любимые песни гуннов

– Добрососедские отношения, значит.

– На госсобрании видел. Сидел как-то в баре, кто-то забыл выключить ящик. Шамеев ему лично выделил особое место рядом, самый престижный район. Чтоб в пределах непосредственной досягаемости. Я смотрю: он – не он? Ну, точно – он, отец родной. Петрушка там как на Золотой Орде, бледный от удовольствия. Такие вещи так просто не выделяются. Мне же Шамеев там ничего не выделяет.

– Чего он там делает, не пойму.

– Смотрит. Хорошо живет. Зарабатывает. «Глаз президента». Присматривает. На случай если што. Много чего. Здесь, брат, все со смыслом. Вам, может, и тысяча лет, но вы только часть собственности Москвы, не забывайтесь. Вам пусть будет хоть десять тысяч лет, только вовремя вспоминайте, кто кому платит 20 миллиардов из своих 30 и отдает 97% нефти. Здесь даже с содержанием, что присматривает один небольшой шелупок, не кто-то там. Не обращал внимания, они сейчас везде подчеркивают, кто чья собственность?

– Чтоб не отрывались, значит. Положим, присматривает вряд ли уже только он один.

– И ведь спросить больше не у кого. Присесть так на край стола, взять его за галстук, смахнуть пыль с плеча: «Отец. Ты тут у нас один – или как?»

– Вообще-то с таким вопросом лучше к их президенту. Не та компетенция.

– Присесть так на край стола. Взять за галстук. Смахнуть пыль с плеча. «Отец. Как жизнь».

– Я дорого бы дал, чтобы только это увидеть.

– Я бы тоже.

– Уже сразу заранее можно гарантировать на несколько тысяч лет вперед, что такому обеспечено место в истории миров. И ценностей цивилизаций. И даже анналы цивилизаций будут вспоминать о нем, только аплодируя стоя. Всего лишь только один вопрос о жизни.

– Да, диктаторов про жизнь лучше не спрашивать.

– Вообще, с этой пылью не все ясно, пища для размышлений. Я бы даже сказал, тема исследований. Кому-то ее надо смахнуть. Если он, скажем, там мешки таскает, то не просто так. Не иначе, с определенной целью. Укрепляет позиции своей страны. Со взмокшим от усилий лицом. Пыль на пиджаке – это актуально. Есть над чем подумать.

– Не знаю, может, он снял его с кого-нибудь. Кого он там убил в последний раз?

– Сегодня это деликатная тема. О ней нельзя говорить, опуская приоритеты.

– В отрыве от конкретного историко-политического контекста.

– С чего бы там бледнеть.

– А у них там черта руководства такая, периодически бледнеть. У нас все хотят спросить, это правда, у вас на домах пишут «Шамеев – проститутка русаков»?

– У нас еще не такое напишут. Свобода печати. По-моему, народ просто не в курсе.

– Как-нибудь поделись.

– Можно.

– Вот последний хит кормушки: система назначений[4 - Согласно ей, выбор национальных президентов в этнических республиках должен делать московский президент.]. Сам смысл-то, только вдумайся. Это что-то с чем-то, больше ни у кого не найти: чтобы мустанг в пределах Территории случаем откуда-нибудь не упал, придумали эту мудотню с назначением. Москва придумала. Она лучше знает, что лучше, а тут все овцы.

– Чтобы у нас не дай бог вообще не объявился такой мустанг. Чтобы только овцы.

– Чтобы только овцы. И чтобы больше вообще не искали. Теперь Москва будет искать, что ее больше устроит. Заранее перекрыла все барьеры.

– Не знаю, что сказать. Нет слов.

– Смотри, как все просто: когда эта система началась? Вся она только ради Территории Урала. Эти назначения другим абсолютно пофигу. Это касается еще только пары республик на Севере. Вспомни, когда все началось? С Беслана. Там бомбилы разбирают школу[5 - Имеется в виду захват чеченскими повстанцами средней школы.], все ждут, что КГБ теперь уже точно сделает из русской федерации зоопарк – у них президент выползает с «предложением», чтобы он подбирал коренному населению президентов, а не само коренное население себе. И все разводят руками, как это может обезопасить Москву от терроризма. Предложил, значит.

– С заботой о судьбах. Называется исключением вероятности нежелательного рецидива.

– Брат, ты не туда смотришь. То есть президент у них, получается, сам того не желая, признал, что терроризм у него не в том, что он вешает, а совсем в другом. Москве нужно, чтобы никто ничего не смог изменить.

– Это совсем не такая мысль, чтобы сразу туда смотреть. Говорят одно, врут другое, делают совсем третье. Ты его выбирал?

– Зачем это. Москве нужно – вот Москва пусть и ходит к себе на выборы. Мне учитель запретил. Выпей, говорит, лучше дома чашку чая за его здоровье. Короче, теперь он берет свой листок, засовывает в зубы конец спички и смотрит: ага. Вот этот безопасен, этот безопасен, этот, этот и этот пустое место. А вот этот не зарекомендовал себя с хорошей стороны, его в списке не будет, а вот у этого для Москвы слишком немосковские взгляды, КГБ докладывает ему. А вот у этого тоже, но сам он не опаснее промокашки при повышенной влажности, только языком чесать умеет, и еще любит хорошо жить – вот его в список демократично внести нужно, чтобы плюрализм. Он у нас будет негром. И все. Пусть выбирают. Вроде одного колхозного похоронного лица Шамеева на все огромное русское правительство и его Кормушку. Классический вариант этнического представителя, работающего у русских негром: вроде же не что-то там, не игрушечный пистолет с пистончиками, президент, да не просто, а прямо непосредственно в святом центре их Кормушки. Да не чтобы там тихо присутствовать – нет, он чего-то там даже на их языке зачитывает и все слушают – а ничего, абсолютно ничего даже с одной латинской графикой сделать для своего языка не может.

Это как выборы у чеченцев: что бы они ни выбрали, выигрывает одна Москва. То есть дело не в самом листке, он даже по идее не обязателен, сама система у них уже перекрыла барьер для мустанга там, тут, у всех. Им теперь больше никто не нужен, у них сейчас только один исторический вопрос, как достать всех нас. Их листок может быть даже бесконечной длины – его еще нет, а главное он уже сделал, мустанга в нем не будет. Ни в одном домене. В Австралии для такого рода мероприятий есть очень точное определение: «Судебное заседание кенгуру».

– Думаешь, пн сюда смотрит?

– А плевать. Мы у себя дома. У нас свободные республики. Да кому на фиг тут какое дело, тут теперь всем пофигу любые слова. Каждый сам за себя. Одно КГБ за всех. Если что, развяжем этнический конфликт, сколько можно терпеть.

– Время учит терпению.

– Какое там еще в московскую жопу время.

– Московское. «Только под большой кормой Москвы любая из ваших республик кочевой федерации сможет обрести свой родной дом».

– Это откуда? О-очень хорошие стихи…

– Девиз «Единого Куска».

– Сжато и понятно. По самой сути. Свободная пресса тебя может неправильно понять.

– Свободная пресса когда что-то могла понять правильно? Настоящие трудности начнутся, когда она что-то начнет понимать правильно. Ты вообще что-нибудь тогда понял из их ора по ТВ про ту школу?

– Да где мне понять, мне не до школ тогда было, я был за несколько парсеков. У меня сложилось впечатление, что этого не понимают даже те, кто там был.

– Так и есть. Кто во что горазд.

1

– Давай я тоже попробую от себя внести свой скромный вклад в общую сокровищницу теорий. Сделаю попытку рассказать, как все то же самое выглядело со стороны – не больше чем собственную версию, построенную на чисто одних законах формальной логики, на том, насколько я сам знаю людей, психологии и кое-каких специальных познаниях, – а ты сравнишь ее с тем, что слышал. Начать лучше, по-моему, будет не сначала, а с того, что на русских ТВ стало принято называть моментом «Первого Взрыва». Потому что если начать уходить к началу, то пришлось бы идти непосредственно к моменту Большого Взрыва, а так долго ждать ты и я не можем. В общем, Первый Взрыв в школе. Очередной поворот в истории конкретной страны. Очень поучительно было бы если не понять, то хотя бы попытаться дать разумное объяснение тому, что есть и, особенно, тому, что может быть. Насколько я издали мог судить, как первый раз бабахнуло, так все и началось. Поэтому сразу примем данное положение как одно из наиболее важных.

Так вот, как только все информ-каналы Москвы, как сговорясь, силами всех своих мощностей громко принялись намекать на случайный характер действия сработавшего детонатора, хором склоняя общее мнение к спонтанности в рабочем настроении взрывателей и их склонности к непредсказуемым поступкам, у меня тут уже невольно проснулись большие сомнения в случайности того и всего, что было дальше. На мой взгляд, они просто имеют достаточно смутное представление о том, о чем говорят. Я представляю примерно, как заявления такого рода воспринимают заинтересованные стороны, поэтому буду говорить, ни на чем не настаивая. Потому что я от себя попробую здесь обосновать ту точку зрения, по понятным причинам малоприятную, или, точнее, совсем неприемлемую, что инцидент случайным не был.

К версии случайности в подобных случаях должен толкать чисто один лишь защитный механизм психики сильно напуганных людей, и их хорошо можно понять. Потому что если только это не так, если только допустить возможность сценария совсем другого, то тогда пришлось бы пройти до конца по версии с такой логикой, что ничем хорошим бы экскурсия в те края не кончилась. Но кому-то это надо попробовать сделать. Если больше некому застолбить жилку, сделаю я.

К большому сожалению, я почти ничего не знаю о других версиях того инцидента, у меня нет ни времени, ни желания копаться в газетах, поэтому я здесь просто воссоздам собственную версию эпизода. Трудности с логикой (у меня) начинаются с одного положения, которого, похоже, не произнесет больше никто. Дело в том, что ведь и другую сторону я тоже хорошо мог бы понять. По крайней мере, я догадываюсь, что ими отчасти могло двигать. Поэтому поступим так: я буду рассказывать, а от подробных комментариев мы тут воздержимся. Судя по сбивчивым объяснениям очевидцев, по углу обстрела и периметру перекрытий ведения огня, по тому, как подбиралось число людей и как удавалось такое долгое время поддерживать достаточно высокий уровень дисциплины в такой крайне экстремальной ситуации, принимая во внимание, как были учтены все невыгодные особенности прилегающих строений и зданий, а также параметры времени, места и т.д., – хотя бы из того, как «повстанцы» (определение придумано не мной, а взято из информ-систем Запада) держали оружие и как вели себя под перекрестным огнем, уже можно уверенно сказать, что это были не просто хорошо подготовленные специалисты – профессионалы на своем рабочем месте. Все гипотезы и спекуляции о будто бы имевшей место предварительной наркотической обработке данного персонала, не имея на руках независимых анализов крови, лучше будет оставить самой приоритетной нации и ее толкачам. Вопреки тому, что о них принято думать, профессионалы обычно предпочитают сохранять голову ясной. Попросту так повышается шанс остаться в живых.

Другими словами, многословные намеки русских ТВ (почему «русских», потому что все остальные, насколько мне известно, как один предпочли от комментариев воздержаться) насчет случайности Первого Взрыва лучше оставить самим русским информ-каналам. Трудно поверить, что оснащение там состояло из детонаторов, собранных на кухне. Достаточно вспомнить, сколько часов смертники удерживали оборону здания школы, чтобы любой специалист сказал, что все особенности и детали операции по захвату готовились, проверялись и перепроверялись задолго до ее проведения. Говоря совсем коротко: случайностям тут обычно не оставляют места. Общепринятая, как я понял, на сегодня версия относительно того, что вот два дня один из внешних детонаторов лежал спокойно, а на третий лежать спокойно ему надоело и терпение у него лопнуло, – как минимум вызывает массу вопросов.

Потом. Насколько мне удалось узнать, практически на весь период осады радиоэфир силами п.н. был заглушен целиком – оставлен был лишь очень узкий канал для сотовых телефонов нескольких избранных лиц (чуть не сказал: «гребанных» – даже без всякой задней мысли, чисто бессознательная реакция на рифму): то, что там говорилось, слушал только сам Путин и КГБ (или ФСБ, до сих пор не могу привыкнуть, непонятно, зачем морочить населению голову новыми комбинациями букв, когда и так было все хорошо). Он сам это выдал одной фразой, но так и не сказал, что же он конкретно там слышал. То есть о том, что там было на самом деле, догадывались только совсем немногие лица из числа допущенных. Но о том, что люди те были настроены очень решительно, можно было догадаться даже за несколько тысяч километров и без пояснений. Иначе говоря, этого не знал еще никто, а Москва – и только она одна – уже абсолютно точно знала примерный свод требований «повстанцев». Вот здесь и начинается самое интересное.

Потому что их так больше никто и не узнал и, как можно понять, не узнает уже никогда.