Пекарь

Так однажды, когда бабушка спала на диване после обеда, я нашел прищепку и закрыл бабушкин нос, чтобы она не храпела. Бабушка подскочила с дивана, слезы лились по ее доброму лицу.

– Ты что, меня убить собрался? Ну-ка иди в угол!

И она поставила меня в угол комнаты, где стояли горшки с цветами. Простояв там час, я соскучился и захотел в туалет, но попросить разрешения боялся (мне было уже три года), а бабушка сидела на кухне и пила чай с вареньем. Мой живот урчал и требовал горшка (в туалет мне запретили ходить после того, как я там заперся и 5 часов подряд спускал воду из туалета, наблюдая за ее таинственным появлением и исчезновением). Я стал исследовать свои возможности, пытаясь побороть позывы живота, но они превратились в выпускание газов, и тогда я понял: ждать нельзя, надо действовать. Рядом со мной стояла бабушкина старая герань в глиняном горшке. Я пристроился на край и покакал прямо в цветочный в горшок. Потом я тщательно перемешал мои две колбаски коричневого цвета с землей, вытер руки о майку и сел ждать. Бабушка появилась мгновенно на пороге комнаты.

– Чем здесь так воняет? Это ты обкакался?

Я обиженно отвернулся.

Она подошла и стала принюхиваться.

– Что за вонь такая? Видно, я воды в герань перелила и она загнила. Хорошо, ты прощен, уходи из угла.

– Можно мне руки помыть в туалете?

– А зачем тебе руки мыть? Бабушка посмотрела на меня внимательно.

– Да от тебя говном несет. Ты что, в штаны наложил?

Стараясь быть как можно правдивым, я сказал на своем детском наречии:

– Нет, только в герань наложил.

– Что??? Ну что ты за ребенок такой! Иди сюда!

И меня потащили мыться с ног до головы под душем.»

Тут я оторвалась от чтения. Пора и мне заварить чай и подумать, что делать с этими записями. Я напилась чаю и пошла к компьютеру. Решение было принято. Я перепечатаю все и попробую собрать в книгу. Если я ее издам, и кто-то заявит о своих правах, то я смогу найти этого Волю.

Я напилась чаю и села за работу. Некоторые слова было трудно разобрать, но я старалась. Работа спорилась, и первая глава была закончена в этот же день.

У меня были каникулы, стоял июль, и я жила одна в лесу, на даче. Что может быть лучше, чем написание новой книги, да еще про необычного мальчика. Я повертела тетрадь. Мне хотелось открыть последнюю страницу, но я пересилила себя – все нужно делать по порядку, не топясь. «Завтра продолжу». И я ушла спать.

Пекарь 3

Утром я проснулась с ощущением, что я теперь не одна. Теперь рядом жил этот таинственный мальчик Воля. Мне захотелось начать немедленно работать над текстом, но я пересилила себя. Что там было в той главе из середины книги? Медитация? И он был голым. Я сняла с себя все. Подошла к зеркалу – еще ничего. Тело крепкое, только вот спина немного… Даа, меня родили без одного правого ребра, и все тело было немного скошено. Ну, ничего. Я расстелила коврик для йоги и стала делать «поклонение солнцу» – " сурья намаскар» – 12 асан, придающих телу гибкость и выносливость и помогающие синхронизировать тело с солнцем. Древняя практика, ключ к долголетию и здоровью.

Я закончила йогу дыхательной прана-ямой, и села в небольшую медитацию, повторяя то, что я вычитала из дневника Воли: руки на коленях в маха-мудре (пальцы вместе, большой и указательный свернуты в кольцо), лицо на правлено вверх. Солнце ударило лучом по моему лбу. В голове стоял шум – музыка сфер. 21 минута пролетели незаметно.

Я встала, попила чай с сухариками и села за работу. Я взяла в руки тетрадь. Открыла на второй главе. Почерк был четким и разборчивым.

Продолжение

«Помню ли я события жизни до трех лет? Да, помню. Но кое-что мне рассказала баба Валя. Так, она мне сказала, что я сидел у мамы в животе не 9 месяцев, а почти десять. Маму клали в больницу несколько раз, но вылезать из теплого живота, наполненного вкусной водой, я не хотел. Наконец, врач решился на последнее средство: маме дали стакан с рыбьим жиром. Ее чуть не стошнило, зато я вылез из живота, или, как говорила бабушка, меня вынесло оттуда, так как рыбий жир пах непереносимо противно. Я выскользнул из живота, но не закричал, так как был опутан пуповиной. Пока меня распутывали, я чуть не умер, но после купания в ледяной воде, я все же ожил. Я был покрыт волосами на спине, и у меня был симпатичнейший пушистый хвостик, поэтому в роддоме меня прозвали «зайчиком».

Но я этого не помнил. Я помнил только лицо кого-то, наклонившееся ко мне, добрые руки. Помнил какие-то звуки, но все это было как в тумане. Когда я осознал себя первый раз, я был очень рад, рассматривая до бесконечности свои руки и ноги. Я пытался их запихнут в рот и пожевать, но кто-то мне этого не позволял. Позднее я стал различать людей вокруг и прислушиваться к их звукам, их было трое: папа, мама и бабушка Валя. Бабушка пела песни, и это меня успокаивало. Я любил эти бесконечно повторяющиеся мелодии: баю-бай, баю-бай, баю-бай. Это были первые мантры в моей жизни. Ааа-а, аааа-а, аааа-а. Просто и понятно. Звук живота и тепла.

Так я родился. Потом я понял, что мне дали кличку, называя Воля. Я иногда откликался, но не всегда. Больше нравилось Баю-бай. Я почти никогда не плакал, так как звуки плача показались мне страшными. Я решил, что плакать никогда не буду.

Потом начались звуки слов. Я пытался изо всех сил повторять эти звуки за бабой Валей, и когда мама пришла однажды домой с работы, то баба Валя с гордостью сказала: «А Волик уже говорит. Волик, скажи что-нибудь!»

– Дай! Бай! Дай! – сказал я.

– Будет бизнесменом, – сказала мама.

– Дай ему! Молодец. Без хватки сейчас прожить нельзя.

Но это все было с рассказов бабы Вали, хотя Дай-бай я помнил. До четырех лет или около того самосознание не сильное, оно только формируется, но после четырех «Я» отделяется и начинает формировать себя. Детство на этом кончается и начинается эго-трип. Мой, мое, твое. Хорошо-плохо, можно-нельзя и тд. Весь мир разделяется и разваливается на куски, но я этого не знал, хотя об этом догадывался.

Я не понимал, почему соседи запирают дверь на 2 замка? Что там у них такое, что нужно охранять? Сокровище? Почему нельзя брать чужой велосипед? Почему в магазине нельзя брать без разрешения? Такие «почему» изводили бабу Валю, а я продолжал мои исследования мира, не надеясь ни на кого.»

Я опять захотела чаю. Положила в чайник апельсинных корок и немного липового цвета. Чай получился густого, солнечного вида и пах очень ароматно. Пора дела перерыв. А что я помню из моего детства? То, что мне не хотелось носить свое имя и я выдумывала каждый день новое имя. Один раз я ляпнула соседке, спросившей, как меня зовут. «Катя Тесемкина.»

– Какая «Катя», почему «Тесемкина»? Это был голос мамы, а соседка покачала головой и посмотрела строго на маму: " А, может, ребенок говорит правду? Не от мужа она у вас?»

Мама затащила меня в квартиру и задала трепку. «Какая „Тесемкина“? Ты с ума сошла?»

Нет, я сошла не с ума, а с той личности, которую мне навязали родители. И до сих пор я выбираю личность, которую хочу. Меняю, как платье из гардероба.

Я хорошо понимала Волю. Но я устала печатать. Надо было переключиться, и я села писать стихи, а Воля был отложен до следующего утра.

Вот каким получился мой стих в этот день:

Бархат темноты

Кругом темным темно – иллюзия лишь свет
И хрупкость бытия, что так легко разрушить.

Горит в лесу далекое окно
Там может быть ответ,
Как песня соловья,
Что радуется ночи или тужит.

Не знаем правды мы – из жизни темноты
Рожденные, мы долго привыкаем к свету,

И нет в нас правды, ни покорной красоты,
А страх, что призывает всех к ответу.

Ответишь ты за мир, за боль и за любовь,
Что  дал или не дал  ты рекам и деревьям,
Коровам, пчелам, белкам, соловьям —
Ведь так легко добиться их доверья!

Кругом темным-темно, и только солнца луч
Нам согревает сомкнутые веки

И хочется глаза открыть – на мир взглянуть,