Пекарь

Ольга перевела дыхание.

– Дааа. А мы жалуемся на нашу жизнь. Я у себя насмотрелась на таких бабусь. Ходят под себя, жалуются, издеваются над персоналом. Зачем они живут?

– Не знаю, – ответила я. Не знаю. Пока. Может, там дальше разгадка. А все-таки надо было по-порядку читать, а то мы не поймем, почему.

– Не будь занудой! Так читателю даже интересней. Когда человек не понимает, и что-то не совсем логично, вот тогда интерес и возникает. Пошли купаться!

Мы взяли полотенца и отправились к пруду. Мы обычно купались в лесном пруду неподалеку от дачи. Пруд был небольшим, заросшим кувшинками и осокой, где со старых времен сохранился мост для купальщиков. Вода была холодной. Со дна били ключи, но это-то и было прекрасным дополнением к лесному воздуху и березовому лесу с перемежающимися соснами. Мы разделись и прыгнули одновременно с мостика – голые, я – шоколадная от загара, Ольга – бледная от городской работы.

Пекарь 5

Мы пришли с купания, и я поставила оладьи на кислом молоке. А Ольга взяла в руки тетрадь, пытаясь открыть последнюю страницу. Она прочитала вслух: «Самадхи не наступало».

Я перебила.

– Перестань форсировать события! Давай продолжать, где ты кончила в последний раз, ведь глава там не закончилась?

Оля вздохнула, но покорилась.

– Хорошо. Про сумасшедшую бабку опять.

Я открыла Ай-пад. – Диктуй!

– А покушать?

– Ты тоже прожорливая! Подождешь. Обед через два часа, а потом пойдем в лес.

Оля стала диктовать монотонным голосом:

«Вольдемар уже несколько лет преподавал йогу в соседнем клубе. Своей группы у него не было, так как никакого диплома тоже не было, зато он знал йогу лучше, чем эти преподаватели с дипломами из Америки и Германии. Те преподавали какую-то гимнастику, называемую аштангой или другими названиями. Но это была не йога. Он же постигал все сам, и его медленное познание было более целостным и глубоким.

Вольдемар был помощником в группах йоги, и иногда замещал преподавателей. За это ему платили немного, так как все клубы были коммерческими, и занятия стоили дорого. Так проходили его вечера, и приходил он домой около десяти к бабке, не зная, что ждать дома.

В тот день он пришел, и открывая ключом квартиру, почувствовал – а чувствительность его была сильно развита из-за диеты, медитаций и спокойного почти монашеского образа жизни – что-то не так.

Он открыл дверь, но в квартире бабки не было. Он сел в медитацию и соединился с бабкиным астральным телом. Он увидел ее сидящей у церкви. Воля верил своим знаниям, и решил опять проверить себя. Через пол-часа он был около той церкви, которую увидел в медитации. Бабка точно сидела у входа в позе лотоса и просила милостыню. В церкви шла ночная служба, и народ, выходя, бросал ей деньги. Она улыбалась и прятала из в карман.

– Бабусь! Ты чего тут расселась? Ведь в бога не веришь! Коммунисткой была.

– Была, да сплыла, внучек! Смотри, сколько надавали, грешники, и она показала Воле целый карман денег, да еще несколько бумажек.

– Дают, не жалеют.

– Вставай, домой пора! Мне рано вставать утром.

– Знаю, ну вот попробовала. Понравилось. Лучше супа твоего. Сиди себе да собирай деньги-то. Может, курицу мне купишь поесть.

– Нет, не куплю, не проси! Трупы животных есть вредно, да еще в твоем возрасте. Не куплю! Поехали домой.

И Вольдемар потащил свою сумасшедшую бабку к метро. Но она по дороге бузила, скалила зубы и делала рожицы проходящим похожим. В метро она села посредине почти пустого дивана и расставила ноги. Раздался громкий пук.

– Пернула! – заявила громко бабка и рассмеялась. Напротив сидели две молодые женщины, похожие на сестер.

– Ну что на меня выпучили зенки? Пукнуть уж старому человеку нельзя? – сказала старуха глядя на них. Воля сидел рядом и молчал, не вмешиваясь. Бабка закрыла глаза и тут же захрапела, привалившись головой на плечо внука. Тот сидел в медитации с открытыми глазами и, несмотря на грохот метро, не ощущал ничего – ни бабкиного храпа, ни запаха тел людей, сидящих в вечернем метро, ни свое дыхание. Он попал в странное вневременное пространство, и там оставался до выхода на конечной остановке поезда. Но он был сознателен. Когда поезд остановился, он встал, разбудил бабку. Та подпрыгнула, и со сна не могла понять, где они.

– Пошли домой, – мирно сказал Воля, и они поплелись к высотке, где жили вдвоем в бабкиной однушке. До рассвета оставалось еще три часа, а до смены в пекарне -четыре. Это Волю не смущало. Йоговская практика сократила его потребность в сне до 3—4 часов, что было очень удобно.

Но эти секреты он никому не рассказывал – учеников у него не было. Единственное что он делал – вел дневник, да и то не всегда, записывая себе то, что считал пока важным. Пока.»

– Тут какая-то корючка нарисована, – сказала Оля. Я посмотрела в тетрадь. Там был изображен какой-то символ, похожий на скрипичный ключ, лежащий на листке от дерева. Видно, здесь кончалась глава.

Я устала от печатания, и мы пошли на кухню.

Тут Оле позвонили.

– Подружки пригласили меня завтра на концерт. Ты пойдешь с нами?

Она заранее знала мой ответ. Спросила только, чтобы подтвердить свои мысли.