Параллели. Часть первая

– Ты чего с собой ничего не приносишь из еды?

Гриша растерялся и, оправдываясь, ответил:

– Приношу, с чего ты взяла?

– Что-то я не видела, чтобы ты ел во время нашей работы!

– Я не люблю есть при всех.

– Ох ты, барин какой! Это что, это мы такие гордые?

– Слушай, Мотя, твое какое дело? Ты что, мне мать родная, чтобы спрашивать?

– Нет, не мать, я вообще хотела бы спросить у нее, что это она тебя на работу без еды отправляет!

– А что это ты у нее спрашивать будешь, ты кто, чтоб спрашивать? И вообще, чего ты ко мне пристаешь? Я же к тебе не лезу.

– Понять хочу, что у тебя за родители.

– Оставь ты моих родителей в покое. Они у меня не хуже твоих будут.

– Я не говорю, что хуже, я хочу понять, почему тебя не кормят?

Гриша вскочил с места.

– Кормят меня, кормят. Отвяжись!

Он раздражённо зашагал на ток. Вечером дома Мотя спросила у отца:

– Пап, у нас на току хлопец работает, Гриша Афанасьев. Так знаешь, он никогда не ест во время работы.

Отец посмотрел на дочь и ответил:

– Не ест? Странно. Он живет у тётки, отец недавно на фронте без вести пропал, а матери у него давно нет, они с отцом жили. Не ест, говоришь, надо с теткой поговорить. Хорошо, что заметила, может, гордый, не хочет у тетки лишний кусок просить. Да, это не порядок, эдак его надолго не хватит. А как он работает, Мотя?

– Так, пап, как раз в этом и дело, работает он хорошо. А чтобы мы не видели, что он не ест, он уходит далеко за ток, там песни поет.

– Что делает?

– Песни поет. Лежит или сидит на траве и песни поет.

– А поет на каком языке?

– На украинском. Иногда на русском.

– Так, ты, Мотя, подкорми пока его. А я с теткой поговорю, узнаю, в чем дело.

– Пап, а почему солдаты без вести пропадают? Ребята, смотрю, потом плохо относятся.

– Мотя, без вести пропасть может любой. Война, она и есть война, там всякое случается. Кого ранило, в плен попал не по своей воле, кого землей засыпало, не найдешь. Кого и вовсе по воздуху разметало. Конечно, бывает, и к врагу переметнуться могут, что и говорить. Только я Василия знал, отца его. Он, знаешь, какой богатырь был. Кувалдой звали. У него кулак был как кувалда большая, мог быка с ног сбить. Здесь его вся округа боялась. Любитель кулачных боев по старой русской традиции «стенка на стенку», так его частенько просили в сторонке постоять, за честностью такого боя посмотреть. С одной стороны, никому не хотелось под его тяжёлую руку попасть, а с другой стороны, никто не осмеливался во время его судейства шельмовать, с ним-то не поспоришь, а за неправду можно было и схлопотать, как говорится! Его в Алма-Ату отправили, там шло формирование 316-й стрелковой дивизии, из наших земляков. Подбирали из комсомольцев и партийных, да крепких мужчин. Вот и Василий, с его ростом 2 метра 2 сантиметра, туда был отправлен. Москву они защищали, там и пропал без вести. Только фашистов мы там разбили, а потерь было много. Может, лежит Василий где-то в земле подмосковной или в госпитале без документов. Знаю одно – такой ни с поля боя не побежит, ни в тыл, ни к врагу. Одним словом, мужик он надежный. А что до кривотолков, так где от них схоронишься, на то они и злые языки, потому как любой чужой беде рады. Гришу мне жалко, но сколько ребят война уже осиротила. А скольких еще осиротит. Стерпеть надо, выдержать, все равно победим, вот и хлеб фронту, во, как нужен. Вот и Гриша, смотрю по твоему рассказу, старается и об отце верно думает. Ждет его, понимаешь?! А ты ему, Мотя, помогай, ты у меня дивчина умная, найди подход, переубеди. Одним словом, шефство над ним возьми, глядишь, и фронту тем поможешь.

Отец ласково провел ладонью по Мотиной голове и вышел заниматься другими делами. Он, может быть, тоже с удовольствием отправился бы на фронт, но только партия его оставила здесь, и это был тоже фронт, и здесь нужно было тоже выполнять требования страны, растить хлеб, обеспечивать и мясом, и шерстью, и кожей. Каждый на своем рабочем месте теперь должен был работать и за себя, и за ушедшего воевать товарища. И эта цепь была неразрывная и влияла как в одну, так и в другую сторону. И за недоработки или невыполнения планов здесь также действовали строгие законы военного времени.

Утром следующего дня председателю удалось встретиться с теткой Гриши. Он спросил ее, почему она не дает Грише еду с собой. Та покраснела и рассказала о том, что Гриша сообщил ей, что их на току кормят, и он потому не будет брать ничего с собой. Разве ж она не положила бы ему, зная правду, что нужно. Затем она рассказала о том, что Гриша очень стесняется, он почему-то вбил себе в голову, что является для них обузой. Вот и старается всячески на себе экономить. Она обещала, что теперь будет следить, как он уходит, и собирать ему с собой.

Следующим днем Мотя решительно пошла вслед за ушедшим Гришей и, подойдя к нему, уселась рядом. Развернув свой сверток с едой, она смело сказала:

– Гриш, давай ешь, я и на тебя сегодня взяла.

Гриша смотрел на нее с изумлением, и, хотя под ложечкой сосало, он ответил:

– Спасибо, Моть, я не хочу!

Мотя подняла на него глаза и сурово спросила:

– Что, уже поесть успел?

– Да.

– Это когда же, позволь спросить? Пока сюда шел, что ли? Что-то я не видела, врешь опять, поди.

– Нет, поел, я тебе говорю!

– И что ты ел?

– Да какая тебе разница!

– Да есть разница, коль спрашиваю.

– Слушай, что ты ко мне все пристаешь, у тебя других забот нет, что ли?

– Нет, у меня теперь одна забота, ты и твоя дурость. Я над тобой шефство взяла, чтоб ты с голоду не упал прям посреди работы. Вот закончим уборку, я сразу же отстану, а пока тебе меня терпеть придется, понял! Давай ешь, перерыв кончается!

И Мотя смело протянула ему хлеб с вареным картофелем, да так ловко, что Гриша и сам не заметил, как оказался с картошкой и хлебом в руках. Он не выдержал налетевшего на него смеха и рассмеялся во все горло. Мотя тоже громко рассмеялась, и они стали есть. Да, думал Гриша, ну и девчонка. Как трактор прет.

Вечером его ждал колкий разговор с теткой, которая много упрекала его, каждый раз приговаривая одно и то же – «что люди подумают». На следующий день Гриша уже принес с собой еду и не стал отделяться от ребят, но он каждый раз ловил на себе взгляд Моти, которая строго следила за тем, с едой ли он пришел, поел ли он. С одной стороны, его угнетало ее внимание к вопросам его питания, с другой стороны, ему это было приятно и, наконец, Мотя ему нравилась, и с каждым днем все больше и больше.

Наконец, он осмелился и как-то после работы решил ее пригласить погулять. Уловив момент, он обратился к Моте:

– Моть, давай погуляем сегодня, ты не против?

– Ты что, меня на свидание приглашаешь, или на прогулку?

– Че сразу на свидание, погуляем просто.

– Потому что, если на свидание, значит, я тебе нравлюсь, а если на прогулку, то ты еще не определился.

– Слушай, Мотя, что ты все время все усложняешь? Нравишься, не нравишься, что, погулять нельзя просто.?