Параллели. Том II

– Может, и буду, только без большой на то охоты. Вообще, что сейчас об этом говорить, выучусь, увижу, что и как я буду делать. Ты, вон, станешь агрономом, ох и строгая будешь к механизаторам, рабочим, характер у тебя, спуску никому не дашь!

– Не дам! Я люблю, чтобы все добросовестно работали и не отлынивали от работы, понимаешь? А то у нас сколько таких в селе, опять же, ты же знаешь, надо мужиков в ежовых рукавицах держать, а то распустятся, что тогда делать?!

– Нет, Наташ, я думаю, в семье должна быть любовь, а на работе – взаимоуважение.

– Идеалистка ты, Тань, вот тебе Сережка нравится, так?

– Ну, да, – смущенно произнесла Таня.

– Так если твоего Сережку в ежовые рукавицы не возьмешь, он такое натворить может, представляешь. Он же везде независимый, с ним все наши учителя возились. А он, что хочет, то и ворочит.

– Да что они с ним возились? Не меньше и не больше, чем с другими.

– Конечно, ты этого не видела, а я его за одну только гордость да зазнайство бы наказывала каждый день, может, поумнел бы.

– А твой Витя идеален, что ли?

– Нет, не идеален, вот подожди, в мои руки попадёт, увидишь, я из него человека сделаю. Будет уметь вести себя. А то твоего Сережку послушал и сбежал в Целиноград, вот молодец!

– Почему ты думаешь, что он кого-то послушал? Нам же Андрей говорил, что им военком сказал приехать.

– Андрей и не то скажет, чтобы друзей выгородить, ты его больше слушай.

Таня внимательно посмотрела на Наташу, ей почудилось, что перед ней сидит не ее подруга – вчерашняя выпускница, а какая-то умудренная опытом молодая женщина, рассуждающая о жизни вообще и о мужчинах в частности. Она не выдержала и хмыкнула.

– Ты чего? – сердито спросила Наташа.

– Да ты рассуждаешь, как взрослая женщина, все прямо уже знающая.

– Ну, все, не все, но побольше тебя во многом разбираюсь, в селе выросла, не то, что вы, городские!

Наташа скользнула взглядом по столу и увидела стопочку конвертов, озорно предложила Тани:

– Тань, давай друг другу письма напишем, как будто мы уже взрослые женщины, у нас семьи, мужья, давай?

– Зачем? – смутилась Таня, но Наташа настаивала.

Уступив ее напору, Таня ответила:

– Ну, хорошо, давай.

Девчонки взяли по листочку бумаги, по ручке, чтобы не смущать друг друга, разошлись по разным комнатам писать друг другу письма. Ровно через 45 минут, словно в школе на уроке, они уже кричали друг другу: «Я все!», «Я тоже». Вернувшись в зальную комнату Таниного дома, они одновременно протянули друг другу конверты с письмами. Первой письмо озвучила нетерпеливая Наташа.

– О! Ильиной Наташе, вот это да! От кого, от кого, от Никоненко Татьяны, ну, ты даешь, подруга!

Таня, к своему удивлению, тоже прочла на конверте, врученном ей Наташей: «Никоненко Татьяне от Ильиной Натальи». Девчонки одновременно, вместе, громко и безудержно рассмеялись. Потом уселись на диван и внимательно прочли «пришедшие» им письма, где вкратце рассказывали друг другу о своих семьях, работе и, самое главное, о своих мужьях, которые, как выяснилось. не только пока об этом не догадывались, но даже не отпросившись у своих гипотетических жен, уехали в Целиноград. Вдоволь насмеявшись, они вспомнили, что нужно бежать в школу за характеристиками для поступления в вуз. Спрятав письма, они понеслись в школу.

Целиноград встретил Таню по-будничному, обычно, по улицам сновали машины, рогатые троллейбусы, по тротуарам спешили пешеходы. Въезд в город всегда был какой-то немножечко торжественный и необычный, ведь в областной центр атбасарцы приезжали только по делам.

Вот и теперь отец вез ее сдавать документы в педагогический институт им. С. Сейфулина – казахского национального писателя. Отец много с ней разговаривал, давал советы, беспокоился за нее. Впервые его Таня уезжала из дома на учебу в вуз, отцовское сердце подсказывало: «Это начало долгого и трудного пути становления, самостоятельности. Возможно, что после учебы дочка уже не вернётся в родной дом, выйдет замуж, куда-нибудь уедет к мужу». Кадыр смотрел на дочку, жалел ее и отчётливо понимал – все это нужно для ее будущего, для ее счастья. Только б ей было хорошо! А он потерпит, вон какая у него красавица выросла, не обидел бы кто.

Он вез ее к своему давнишнему другу Гиниятову, поживет у них, думал Кадыр, пока учиться будет на подготовительных курсах, заодно они с Гулей и присмотрят, а там видно будет. Таня тоже чувствовала тревожность отца, она всегда его любила и понимала, ей часто его было жалко во время редких ссор родителей, когда напористая и резкая мама не спускала отцу даже мелкую оплошность.

Отец внимательно читал размещённую на панелях стен информацию – приемная комиссия туда-то. Следуя ей, они вошли в светлую аудиторию, расположенную недалеко от входа. В ней по периметру располагались столы, за ними сидели несколько девушек-студенток, принимавших у абитуриентов документы. Это дурацкое слово – абитуриент – совершенно не нравилось Тане, она с трудом его произносила и даже старалась избегать в разговорной речи.

Девушка-студентка, член приемной комиссии, видя растерянность Тани, сама обратилась к ней:

– Девушка, вы хотите подать документы?

Таня, благодарно глядя на нее, ответила:

– Да.

– Вы все собрали? Давайте я посмотрю, присядьте, пожалуйста.

Она указала на стулья перед собой. Таня и отец сели. Таня протянула девушке папочку, в которой были собраны ее документы – аттестат, медицинская справка по форме 048 (учебная), школьная характеристика и 4 фотографии. Девушка внимательно просмотрела документы, попросила Танин паспорт, проверила его и подала бланк заявления для поступающих. Таня неспешно просмотрела бланк заявления и стала его заполнять, трудность у нее вызвало разве что написание термина – «педагогического», это слово казалось еще таким непонятным, а педагогика такой далекой загадочной наукой, что повергала в ступор.

Пока Таня писала заявление, отец все суетился, задавая бесконечно много вопросов девушке, принимавшей у Тани заявление, что та, отложив все текущие дела, вежливо сосредоточилась на ответы ему. Завершив все необходимые формальности, Таня с отцом встали и прошли к столу, где шла запись на подготовительные курсы, записались на курсы и вышли из института с чувством выполненного долга.

– Хорошее дело сделали, – с удовлетворением сказал Кадыр.

– Да, пап, – подтвердила Таня.

– Скоро у тебя опять начнётся учеба, ты занимайся, хорошо?

– Да, конечно, пап, не волнуйся.

– Если что, ты не стесняйся, говори дяде Мише или тете Гуле.

– Хорошо, пап, не переживайте за меня с мамой.

– Кушай, смотри, регулярно, не сиди голодной, хорошо?

Кадыр посмотрел на дочку, Таня улыбалась.

– Хорошо, пап, не волнуйся, буду кушать.

Ей стало грустно, не хотелось оставаться одной здесь, в чужом городе, не хотелось отпускать отца. Кадыру тоже было тревожно расставаться с ней, и хотя он всегда и всецело доверял Тане, уверенный в ее благоразумии, тем не менее, ему было тяжело, слишком он любил эту ласковую, терпеливую и любящую дочку.

Однако дело, ради которого он привез сюда своего ребенка, требовало твердости и, как человек благоразумный, Кадыр продолжил:

– Сейчас завезу тебя к Гиниятовым, и домой, хорошо?

– Хорошо.

Они так и сделали. Высадив Таню у пятиэтажки, где жили Гиниятовы, Кадыр поцеловал ее на прощание и, сев в машину, отправился домой, в Атбасар. Таня еще долго стояла, провожая желтый силуэт их машины, потом выдохнула и поднялась в квартиру, готовиться к учебе и новой, еще не изведанной, жизни.

Экзаменов для поступления в институт было много. Тане необходимо было сдать: историю – устно; русский язык – устно; русский язык и литературу – письменно (сочинение); иностранный язык (английский) – устно. Предстояла серьезная подготовка, высокий конкурс в вуз (несколько человек на место) обеспечивал выполнение «золотого правила» – в вуз поступали только лучшие из лучших. Частой практикой было то, что из класса в 30 или 32 человека в вузы поступали человек пять-шесть и это был хороший показатель. Система высшего образования страны обеспечивала отбор, позволяющий создавать хорошую профессиональную прослойку интеллигенции.