Кредо холопа

У Прохора подкосились ноги, но заботливые руки надзирателей подхватили его и быстро повели в лесную чащу. И еще целая гора шашлыка была выброшена на обочину.

Поскольку готовить новую порцию шашлыка было некому (нового повара только вызвали из имения, а старый так и не вернулся из леса, похоже – заблудился) господа заморили червячка печеночным рулетом и пирогом с яблочным вареньем. Пирог пришелся Танечке по душе, и она стала хвалить его, а заодно и повара, который приготовил такое дивное лакомство. Как раз в этот момент из леса вышли оба надзирателя, сопроводившие Прохора в последний путь. Одни из них на ходу счищал с дубинки кровь и налипшие кусочки холопского мозга.

Путь продолжился по лесной дороге. Надзиратели удвоили бдительность, у двоих в руках появились револьверы. Гришу так и подмывало броситься в лес, поскольку жизнь в имении откровенно достала, да и чертов жезл Перуна надо было уже начинать искать, но он прекрасно понимал, что только он дернись, как сразу же получит пулю. Едва ли надзиратели станут делать предупредительный выстрел в воздух. До леса десять шагов, пока будет их преодолевать, двадцать раз убить успеют. И хорошо, если убьют на месте. А если ранят, а потом на пытку. Пытать же надзиратели умели. Гриша видел в воспитательном сарае такие болезнетворные штучки, какие не снились и средневековой инквизиции. К тому же у инквизиторов не было электричества, а у надзирателей было, и они его активно использовали в воспитательных целях. Да и инквизиторы пытали лишь до тех пор, пока с уст обвиняемого не срывалось признание во всех смертных грехах, после чего его гуманно запекали на костре. Надзиратели же пытали ради пытки, цель их – мучения и боль. Тут хоть в чем признайся, хоть какие грехи себе припиши – толку не будет. Как пытали, так и продолжат. Ивашку изувера, что перед господскими покоями испражнениями истек, три недели зверскими пытками пытали. Вряд ли за попытку побега полагалась меньшая кара.

В общем, Гриша решил не горячиться и потерпеть. Он должен был попасть в число дворовых, проникнуть в барский особняк, а уж там или подслушивать, или порыться в бумагах или книгах, но какую-нибудь информацию о жезле Перуна найти. Вот только как стать дворовым Гриша себе даже не представлял. Оставалось уповать на счастливый случай – авось повезет. Методика была проверенная, Гриша всю сознательную жизнь так делал. До сих пор не повезло ни разу. Но это лишь означало, что шансы на счастливый случай с каждым новым обломом только возрастают. По крайней мере, в это хотелось верить.

Спустя полчаса господа изволили сделать еще один привал. Из имения привезли нового повара, и, судя по тому, как у него тряслись руки, несущие самовар, он уже был оповещен об участи своего предшественника.

Пока добрались до церкви, отдыхали и перекусывали еще четыре раза. Один раз Танечка возжелала вздремнуть, и, разумеется, любящий папенька не смог отказать дочке и в этом. Прямо на дороге Танечке поставили кровать, вытащили из фургона перину, подушки, одеяло. Танечка прилегла, сладко потянулась, и сообщила, что хотела бы послушать перед сном песенку.

– Ах, беда! – схватился за голову помещик Орлов. – Певца не взяли!

– Не хочу певца! – закапризничала Танечка. – Пускай мне холопы споют.

– Пускай споют, голубчики, – попросил помещик надзирателя. – Только ты проследи, любезный, чтобы пристойное пели. Они ведь грубые, могут доченьку непотребным словом шокировать.

Надзиратель подошел к толпе холопов, и взгляд его тут же уперся в Гришу.

– Ты! – рявкнул он.

Гриша вспотел и затрясся, прокручивая в голове события недавнего прошлого. Вроде бы никаких косяков за ним не числилось, вел себя образцово. Неужели опять Тит нажаловался?

– Иди сюда! – приказал надзиратель. – Теперь пой.

– Что делать? – пискнул Гриша.

– Пой, животное.

Гриша знал только русский шансон и матерные частушки.

– На зону еду в кандалах… это самое. Как там? А! Ходить ментяре в петухах….

Закончить сольное выступление Грише не дали – на горло его песне наступили дубинкой.

– Этот не подойдет, – проворчал надзиратель, впихивая Гришу обратно в строй. – Других попробуем.

В итоге, отобрали дюжину солистов. На Гришин вкус, все двенадцать пели отвратительно, и на разные лады. Надзиратели потратили десять минут, объясняя им, что значит петь хором. Но даже после интенсивного физического инструктажа, песню звезды большой эстрады затянули как попало, так что слов было не разобрать. При этом минимум четверо пели не ту песню, которую остальные восемь. Слушать этот монотонный сумбур без смеха было невозможно. Гриша улыбался, но чуть заметно, чтобы не получить по башке палкой, зато Танечка залилась звонким хохотом, сбросила на асфальт одеяло, и принялась прыгать на кровати, размахивая руками.

Вот так, с частыми остановками на перекус и культурную программу, шествие добралось до церкви. Та оказалась небольшой, так что холопам, чтобы всем поместиться внутри, пришлось дружно выдохнуть и временно обойтись без кислорода. Помещик Орлов и Танечка поздоровались с настоятелем – неохватным бородатым мужиком в расписном халате, который один вмещал в себе больше биомассы, чем восемь холопов.

Холопы опустились на колени, Танечка и Акулина взяли в руки по свечке, барин схватил сразу две. Началась служба. Надзиратели стояли по углам, и зорко следили за уровнем набожности паствы. Тех, кто молился и крестился недостаточно истово, запоминали, чтобы затем вколотить в них любовь к православной вере.

Стоять на коленях было неудобно и больно – те упирались прямо в жесткие доски пола. Болела спина и голова. Голова разболелась от недостатка кислорода – в церквушку набилось столько холопов, что они в один миг превратили пригодный для дыхания воздух в жуткий смрад. Мало того, у алтаря курились какие-то благовония, которые только усугубляли ситуацию. Рядом с тем местом, где стояли господа, было широко открыто окно, а там, где молился Гриша, топор не удалось бы даже повесить – он бы сгнил в полете.

В то время как все холопы тупо издавали возглас «аминь», Яшка лакей шел своей дорогой. У него был за кого помолиться. Иной раз перекрикивая даже священника, он непрерывно клал поклоны, крестился и блажил:

– Спасибо господи за барина! Спасибо за благодетеля! Ниспошли долгих лет кормильцу!

Ни духовные служащие, ни надзиратели, Яшке замечаний не делали. Все понимали и разделяли его глубокие религиозные чувства, его сыновний порыв. Яшка любил барина – то знали все. Любил не просто больше себя, на себя он чхать хотел, любил больше бога. В своих молитвах он величал барина святым, ангелом, даже сыном божьим. Помещик Орлов поглядывал на верного лакея со слезами умиления. Его очень трогали столь чистые и искренние чувства.

Служба тянулась долго, и, как заметил Гриша, большинство надзирателей вышло наружу, а те, что остались, откровенно зевали и глазели в потолок. Пришла пора действовать. Плана у Гриши не было, он, как всегда, решил положиться на проверенный метод экспромта. Метод ни разу его не подвел – всегда заканчивался обломом, но ведь должно же ему когда-то повезти. Почему бы не сегодня?

– Тит, дружище, – прошептал Гриша на ухо зловонному мужику, – сделай мне большой одолжение: навали в штаны.

Тита не нужно было просить дважды, когда дело касалось столь приятного для него занятия. Он тут же оголил зад, после чего начал стаскивать штаны с Гриши.

– Да не в мои, придурок! – громким шепотом прикрикнул Гриша. – В свои!

В свои, так в свои. Оно и проще и приятнее. Почти без усилий, видно, давно уже просилось наружу, Тит беззвучно, как снайперская винтовка с глушителем, сделал грязное дело.

– Теперь зачерпни говна, и кинь в Яшку, – приказал Гриша, радуясь только что родившейся в голове выдумке.

Тут Тит замешкался.

– В храме божьем дерьмом кидаться негоже, – произнес он, но железной уверенности в его голосе не было.

– Тит, это тайный приказ барина, – стал самозабвенно врать Гриша. – Барин давно уже этого хочет, больше того – мечтает он об этом. Вот вчера подошел ко мне, обнял за плечи и говорит: мечтаю я, Григорий, чтобы кто-нибудь, какой-нибудь верный и преданный мне человек, Яшку лакея в церкви дерьмом закидал. Сплю, говорит, и вижу это. Неужели ты, Тит, не хочешь барина своего осчастливить? Ну и ну. Я был о тебе лучшего мнения. Мне казалось, ты барина любишь, а оказывается, что он тебе глубоко безразличен. Меня буквально потрясает высота той колокольни, с которой тебе наплевать на нашего кормильца. Стыдно, Тит. Очень стыдно. Не по-христиански это.

Обвинения, прозвучавшие в его адрес, заставили Тита прослезиться.

– Ужель я барина не люблю? – шмыгая носом, бормотал он. – Ужель не осчастливлю отца родного? Да я за кормильца и в огонь и в воду.

– В огнь и в воду в другой раз. Сейчас в Яшку. Только смотри, незаметно сделай, и после никому не признавайся, что это ты. Так барин велел.

Тит зачерпнул полную ладонь картечи, прицелился, и бросил. Яшка в этот момент как раз отвешивал поклон, и снаряд угодил ему точно в мишень, размазавшись по всему бамперу и забрызгав соседних холопов.

– Тит, ты снайпер! – восторженно похвалил стрелка Гриша. – А теперь мордой в пол и молись богу!

Тит послушался, а Гриша, прекрасно понимая, что сильно рискует, выступил со своей партией. Он поставил на кон все. Если затея провалится, не видать ему ни двух миллионов, ни блондинок, ни крутой тачки, ни всех прочих радостей жизни. Но и дальше перетаскивать навоз с места на место, медленно превращаясь в тупую скотину (то бишь в Тита) он не мог, да и Толстой, гнида, все настойчивее требовал результатов. И Гриша решился. Все или ничего.

– Господи, да что же это делается? – закричал он истошно, так что все люди, собравшиеся в церкви, повернулись в его сторону. Краем глаза Гриша заметил, что сквозь толпу холопов к нему уже пробираются надзиратели с дубинами, и быстро продолжил:

– Да разве же можно в храме господнем в штаны навалить?

Тут в его плечо вцепились крепкие пальцы, в спину уперся конец дубинки, злой голос надзирателя спросил:

– Что ты разорался, скот грязный? Яйца сильно мешаются? Исправим.

– Не могу молчать! – завопил Гриша. – Грех великий сделался. В храме божьем, при господах, при барыне молодой, в штаны навалил!

– Ты? – зарычал второй надзиратель, хватая Гришу за горло. – Ты, гнида мерзкая, обделался?

– Да не я! – прохрипел Гриша.

– А кто?

– Яшка лакей.