Все взоры тут же обратились на Яшку. Лакей, побледнев, тут же осенил себя крестным знаменьем и закричал:
– Люди добрые, вот вам крест – не было такого! Барин, отец, да скажи ты им, – пустив слезу, запричитал Яшка, обращаясь к помещику, – не может Яшка такого сделать. Не такой он человек.
Но жалкий лепет оправданий уже мало что значил, потому что и барин, и его дочурка, и все остальные, прекрасно видели огромное коричневое пятно на штанах Яшки. Это доказательство было куда красноречивее любых доводов в защиту преданного лакея, служившего барину верой и правдой и ни разу не замеченного в чем-то предосудительном.
– Фу! Какая низость! – с непередаваемым отвращением произнесла Танечка, и отвернулась.
– Яшка-Яшка, не ждал я такого от тебя, – покачал головой расстроенный помещик. – В святой праздник, в церкви….
И барин махнул рукой, давая понять, что слова тут не нужны – все и так ясно.
Яшка попытался грохнуться на колени, но крепкие руки надзирателей уже схватили его и потащили к выходу.
– Барин! Отец! – орал он, заливаясь слезами. – Оклеветали меня недруги. Не было такого! Ужель не православные?
– Заткнись! – рявкнул на него один из надзирателей, и приласкал Яшку дубиной по зубам. – Весь праздник осквернил своим дерьмом.
Яшка, выплевывая вместе с кровью осколки зубов, попытался опять затянуть речь в свою защиту, но его уже выволокли наружу. Гриша, наблюдая за этим, ликовал. Но когда бугаи схватили его и тоже потащили к выходу, он не на шутку испугался.
– Подождите! Меня-то за что? – закричал он. – Я же ничего не сделал. Я ведь….
– Стойте, – крикнул надзирателям барин. – Оставьте его. После службы отмоете его, переоденете, и вечером приведете в усадьбу. Будет вместо Яшки.
Гришу отпустили, он тут же грохнулся на колени, уткнулся лбом в пол и стал торопливо благодарить барина за оказанную ему высокую честь.
Глава 15
На следующий день после праздника Гриша официально вступил в новую должность. Перед инаугурацией надзиратель выдал ему обновку: штаны, рубаху и лапти. Штаны и рубаха были из паршивой мешковины, лапти, на вид обычные, оказались сплетены из пластиковых прутиков. На их подошве Гриша обнаружил до боли знакомую надпись «сделано в Китае».
Перед облачением в новую униформу Гришу привели к колонке, раздели догола, вручили мочалку, по ощущениям напоминающую наждачную бумагу, и, поливая из шланга ледяной водой, организовали омовение. Лязгая зубами от холода, Гриша тер себя мочалкой, которая вместе с грязью иногда сдирала куски кожи. За время купания он весь посинел, губы вовсе побелели. Вместо полотенца его заставили побегать кругами, чтобы обсохнуть, а дабы сох быстрее, пустили следом злую собаку. Затем новоявленному лакею позволили одеться. В комплекте с одеждой шло предупреждение о том, что эта роба ему выдается на пять лет жизни, и ежели он повредит ее, порвет или износит, за это последует весьма суровое наказание.
Помимо одежды Грише выдали два предмета, над назначением которых он бы сломал голову, если бы не объяснили что к чему. Первый предмет был большой деревянной пробкой в форме песочных часов, а второй шнурком, длиной сантиметров тридцать. Гриша долго вертел в руках эти штуки, даже попробовал пробку на зуб, но так и не смог понять, как они могут пригодиться ему в нелегком лакейском деле. Но тут, на его счастье, инструктировавший его надзиратель, сказал:
– Самое главное запомни, животное: испражняться на территории усадьбы запрещено.
– Всем? – испуганно спросил Гриша.
– Только крепостным, – ответил надзиратель, и ударил Гиршу палкой.
– А как же быть? – потирая лоб, проворчал Гриша.
– Утром пораньше проснешься, сбегаешь наружу – оправишься. И терпи до ночи, пока господа спать не лягут. Тогда можешь еще сбегать.
– Охренеть! – с нервным смешком выдал Гриша. – Тяжела доля крестьянская. Только ведь не всегда вытерпеть-то можно. Иной раз так на клапан придавит, того и гляди сорвет его вместе с резьбой. Да и спереди тоже может протечь, как ни крепись.
– Дабы такого непотребства не случилось, – сказал надзиратель, – тебе даны терпежные принадлежности. Вот это – надзиратель указал на пробку – задняя затычка. А это, – он указал на шнурок, – уддавка. Дабы кал зловонный из тебя в присутствии высоких господ не посыпался, ты с утра пробкой себе жопу затыкай, а уд завязывай шнурком потуже, дабы не протек.
Гриша с ужасом посмотрел на пробку, которую только что грыз. Надзиратель добавил:
– Гордись! Тебе достались терпежные принадлежности Яшки лакея, а ему они достались от его предшественника, лакея Матвея. Вот уж до чего был преданный человек. И умер как герой: у господ званый ужин был, а Матвею в уборную приспичило нестерпимо. Не пошел! Задницу себе зашил капроновыми нитками, и до последнего господам прислуживал. А как барина спать уложил, вышел за ворота усадьбы, перекрестился да и упал замертво – каловым напором ему кишечник разорвало. Вот какой человек был!
С омерзением отплевываясь во все стороны, Гриша простонал:
– Так эта пробка побывала во всех лакейских жопах?
Стукнув Гришу еще раз, надзиратель сказал:
– Гордись, животное! Матвей, Яшка… Да таких холопов днем с огнем не сыщешь. Матвей-то и вовсе был искусник. Барские стегна до блеска вылизывал, никакой бумаги не требовалось. Барин как шел по великой нужде, так и Матвея с собой кликал. Еще и прозвище ему дал заморское – биде.
– Неужели во всей усадьбе нет ни одного туалета? – цепляясь за последнюю соломинку, спросил Гриша, после чего получил по башке в третий раз.
– Какой тебе туалет? – рявкнул на него взъярившийся надзиратель. – Ты что, скотина гнусная, хочешь своей грязной жопой на тот же стульчак воссесть, на который барин свои белы ягодицы опускать изволит? Али хочешь свой кал холопский в тот же унитаз извергать, в какой господин изволит свои кишечные сокровища откладывать? Или же ты хочешь, погань мерзкая, провонять всю уборную господскую? А ежели туда, опосля тебя, барыня молодая зайдет?
– Можно подумать, ее какашки фиалками пахнут, – чуть слышно проворчал Гриша, и в очередной раз получил по лбу палкой.
– Пробку в жопу, веревку на уд! – бескомпромиссно потребовал надзиратель. – И завяжи потуже. Буду проверять.
Громила удалился, на прощание еще раз стукнув Гришу палкой. Скрипя зубами от злости, Гриша прорычал сквозь зубы:
– Десять миллионов долларов, вилла на Канарских островах, самую крутую тачку, какая только есть, и двадцать три фотомодели. Двадцать три! Не моделью меньше! И чтобы все блондинки. Плюс Ярославна на одну ночь. Иначе хрен я соглашусь продолжать этот идиотизм.
Что касалось новых обязанностей, то они были просты, как мычание. Грише надлежало делать все, что пожелает барин. С раннего утра и до поздней ночи лакей находился в неустанном услужении, и только в то время, когда господин отходил ко сну, мог позволить себе заняться прочими делами.
– Какими это прочими? – спросил Гриша.
– Сапоги барские вычистить до блеска, это раз, – стал загибать пальцы надзиратель. – Отнести его одежду и белье прачкам – это два. И самое главное – надлежит тебе усердно и до блеска вылизывать господский унитаз. Наш барин страсть какой чистоплотный, всякой неопрятности не выносит. Особо строг он в отношении унитазной чистоты. Сам говорил, что ничем так чисто и качественно не вымыть унитаза, как любящим холопским языком. Ты уж порадуй кормильца, хорошо вылизывай. Будешь лизать плохо, придется учиться на горячей сковороде.
Хоть тело было и чужое, но Гриша, в каком бы теле он ни находился, не собирался заниматься ничем гнусным, то бишь он сразу решил, что барский унитаз вылизывать не будет. Для этих целей у него имелась одна подходящая кандидатура, самим небом предназначенная для подобных операций.
Поздно вечером, когда господа изволили отойти ко сну, Гриша подошел к ключнику Петрухе с одним деликатным делом.
– Мне помощник требуется до зарезу, – заявил Гриша. – Боюсь, один все не успею.
Петруха посмотрел на Гришу и напомнил:
– Яшка один справлялся.
– Оно и видно, как он справлялся, – кивнул Гриша. – Его уже третий день за хорошую службу так награждают, что по всему имению слышно. Люд сказывает, ему надзиратель намедни кирзовый сапог в жопу засунул. Вместе с ногой. Я так кончить не хочу. Так что или давайте мне помощника, или, если что, я так и скажу честно – Петруха ключник помощника не дал, вот я и не справился.
Петруха, может быть, и считался хитрым по холопским меркам, но в действительности был трусливым тугодумом. Гриша видел этого холуя насквозь, поскольку, в свое время, вдоволь насмотрелся на такие типажи в рядах вооруженных сил. Озвученная угроза подействовала, и, боясь оказаться на месте Яшки, Петруха дал Грише добро взять себе помощника.
– Можешь мальчика выбрать из детского барака, – предложил он нехотя. – Только гляди, выбирай шустрого и смышленого, а еще самого худого, чтобы ел мало. Дворовая служба – благодать господня. Здесь трудиться надобно, а не брюхо набивать.
– А девочку взять можно? – быстро спросил Гриша. – Шуструю смышленую блондиночку лет шестнадцати, худенькую и не прожорливую. Частично беру ее прокорм на себя – посажу на белковую диету. У меня этого питательного белка уже столько скопилось, что, того и гляди, закрома лопнут. Ну, что насчет девочки?
Петруха сердито нахмурился, и Гриша, все поняв, быстро добавил:
– Если девочку нельзя, то и мальчика не надо. У меня уже есть на примете один надежный человек. Ему я всецело доверяю.