Белое пятно

Белое пятно
Сергей Трофимович Алексеев

«Белое пятно», которое находится где-то на необъятных и диких просторах Сибири, – понятие не только топографическое, это ещё и намёк на непознанное и необъяснимое с точки зрения современной науки.

Действие нового фантастико-приключенческого романа Сергея Алексеева начинается с расстрела «Белого дома» в Москве в 1993 году, и затем читатель переносится в прошлое героя, которое неожиданным образом оказывается связанным с падающими в тайге «звёздами», золотоискателями в Якутии и деятельностью тайной немецкой организации «Аненербе», изучавшей необъяснимые явления и артефакты, чтобы поставить их на службу Третьему рейху.

Повествование насыщено удивительными событиями и приключениями. Здесь честолюбивые амбиции Запада переплетаются с древней культурой и мистическими тайнами Востока. И это столкновение может оказаться трагичным для обеих цивилизаций.

Сергей Алексеев

Белое пятно

От автора

4 октября 1993 года, когда за полдень группы спецназа Альфа и Вымпел вывели нас из горящего здания Верховного Совета, стрельба вокруг еще стояла такая, что двигаться по набережной в обе стороны было опасно. Кто в кого стрелял, не понятно, палили из гостиницы «Мир», с крыш и верхних этажей близстоящих зданий, в том числе, из недостроенного американского посольства. Стреляли и из «Белого дома», хотя его защитники уже сложили оружие, и вышли вместе с нами. Трассеры пронизывали вечереющее небо, рикошетели от земли, пугая осмелевших любопытствующих зевак. Изредка рыкали очередями из КПВТ бэтэры внутренних войск, выплевывая гильзы на асфальт, и работали засевшие где-то снайпера, выбивая бойцов спецназа и просто граждан, выведенных на ступени центрального подъезда и набережную. Все еще пытались завязать гражданскую войну. Однако Альфа и Вымпел, предотвратившие ее, стояли насмерть, и не отвечали на провокации. Они были рядом со мной, в бронежилетах, но открытые для поражения и лишь спокойно водили стволами автоматов.

Когда стрельба усилилась, с другой стороны реки, от гостиницы «Украина» подключились танковые пулеметы, хотя орудия их уже молчали. Зеваки разбежались кто куда, и на набережной под перекрестным огнем оказались всего двое – седобородый старик в пастушьем дождевике и опрятная деревенская старушка в черном полушалке, но в темных очках. Оба с костыликами, ветхие на вид, но стойкие! Пули щелкали по асфальту совсем рядом, рикошет пел в воздухе и рубил стриженные кустики, а они, то ли глухие, то ли слепые – стояли неподвижно и скорбно, как на похоронах. Только смотрели не в землю – на горящие верхние этажи. Женщины, бывшие рядом со мной, сначала махали им руками, кричали, и потом подтолкнули меня, дескать, сбегай, уведи их. Несколько человек в толпе перед Верховным советом уже ранило, а одного альфовца убило наповал. Я подбежал к старикам, попытался столкнуть их с места, однако дед замахнулся на меня палкой.

– Сам иди! – обозлено сказал он. – Нас не тронут.

Не глухой оказался, но, кажется, слепой, и старушка его тоже, ибо в руках обоих были одинаковые палочки, с которыми ходят незрячие. Они вывернулись из моих рук, отошли в сторону, но так и остались на набережной. Тогда подбежали женщины – знакомая депутатша и журналистка, стали уговаривать и оттаскивать их, однако старушенция, весьма бойкая особа, пригрозила своим костылем.

– Прочь! Ступайте прочь! – закричала она с явным немецким акцентом. – Сами вы слепые, знаете ли, что происходит? А происходит то, что я увидела еще сорок лет назад! И флаг американский, и танки!

Последние фразы были не совсем понятны, но почему-то потрясли меня не меньше, чем орудийный обстрел «Белого дома». Женщины не услышали в ее провидческих словах ничего особенного, стали допытываться у слепых, де-мол, вы случайно не заблудились? Знаете, куда идти, где ваш дом? По виду они были явными гостями столицы. Сердитый старик сначала отпихивался, затем бумажку показал, с адресом, дескать, не потерялись мы, только отстаньте. Иногда слепые носят такие на всякий случай.

– Мы из Сибири пришли. – добавила незрячая и говорливая старушка. – На коне ехали, на лодке плыли, в поезде четверо суток тряслись. Чтобы своими глазами посмотреть откровения Прахараваты.

И эта ее фраза зацепила, влипла в сознание, возможно, потому, что отдавала уже не странностью – неким старческим фанатизмом, религиозностью. По крайней мере, в последнем, совсем не знакомом слове, звучало нечто восточное, буддийское, хотя на вид вполне сельские жители среднерусской глубинки.

Нам все же удалось их сместить с открытой набережной в более безопасное место, однако старики там простояли не долго. Потом я несколько раз видел их мелькающие спины – неспешно уходили в сторону моста и щупали дорогу палочками. Это могло бы стать сиюминутным эпизодом в череде других странностей, испытанных перед горящим Верховным советом, однако история получила продолжение.

Нас продержали перед центральным подъездом до самого вечера, затем провели во двор соседнего дома – спрятать от огня, но и там стреляли. Мне с моими женщинами и еще группой защитников «Белого дома» удалось найти пристанище на шестом этаже у сердобольных москвичек, матери и дочери. На утро молодая хозяйка вывела нас к станции метро, и я начал обзванивать знакомых, чтобы спрятаться на несколько дней, пока идет «шмон». ОМОН вылавливал защитников на улицах, вокзалах и метро, было объявлено, что Верховный совет обороняли иногородние боевики, а я приехал из Вологды. После трех звонков стало ясно, что убежище у товарищей, даже очень близких, не найти – отказывали по самым разным причинам. И тут вспомнил про бумажку с адресом у слепого старика, поскольку странная эта пара не выходила из головы. Там была указана улица, номер дома и квартиры, и еще имя – Лаврентий Лукич: то ли старика так звали, то ли хозяина. Тем более, не так и далеко от Краснопресненской.

Через час он и встретил меня на пороге – пожилой, ухоженный человек с начесанным седым коком, сразу видно, бывший партработник высокого полета, но сейчас чем-то сильно расстроенный и мрачный. Дверь он открыл нараспашку, верно, ждал кого-то, однако далее передней чужого бы не впустил, но тут за его спиной появилась слепая старушка и сразу же меня признала.

– Ну и зачем ты сюда приперся? – с немецким акцентом, но как-то очень уж по-русски, как у старого знакомого спросила она. – Пойти больше некуда?

Пока ехал, готовился к этой встрече, думал, представиться писателем, объяснить, как очутился в здании Верховного совета, заинтересовать какими-нибудь деталями произошедшего расстрела. И прежде всего, извиниться за свой вид: нас две недели держали без воды и света, обложив здание стеной из колючей проволоки, за что Верховный совет стали называть первым концлагерем на площади Свободы. Но в тот момент понял, что ничего этого не требуется. Появилось ощущение, что все тут знают, угадывают и так не выгонят.

– Спрятаться надо. – честно признался я. – Дня на два…

Почти следом за мной пришел старик, отстраненный, даже нелюдимый, однако от вчерашнего вида слепца и следа не осталось – зыркал из-под бровей, как филин – тоже признал.

– Что у порога-то держите? – ворчливо спросил он домашних.

Меня проводили в ванную, дали чистую одежду, накормили и сначала уложили спать. В этот же день я услышал историю про Соржинский кряж, узнал, про экспедиции на Тибет общества Аненербе, что такое белое пятно и Прахаравата. Но обо всем этом – по порядку.

1

Особист сразу же показался ему человеком умным, но лукавым, скользким и фамилия соответствовала – Юлианов. Ерема такими людьми восхищался, поскольку сам так не мог, отличаясь прямодушием и тугоподвижностью ума. Слушал подобных говорунов, удивлялся, как у них все ловко и ладно получается, но вовремя вставить лыко в строку не умел и от того вечно расстраивался. Потом, с опозданием, он обычно находил слова, как отбрехаться на острую или вычурную мысль собеседника, и корил себя, мол, эх, надо было так-то ответить, то-то сказать. Однако вместе с восхищением он испытывал нарастающую неприязнь, а порой даже ненависть к таким людям, если по их вине сам вынужден был изворачиваться. Ерема собирался уже в обратный путь, на берегу Соржи лодку смолил, когда за ним прибежал дежурный милиционер. Домой заскочить и переодеться не дал, мол, особист нервный, ждать не любит, срочно требует для беседы, ненадолго, и больше ничего объяснять не стал или не захотел.

Хорошо отец предупредил, дескать, ухо держи востро, лишнего не сболтни. Де-мол, появился у нас тут МГБэшник, уже две недели живет, занял кабинет начальника поселковой милиции и казаков пытает, особенно промысловых, а до чего дознаться хочет – не понятно. И так зайдет, и эдак, похоже, его золото интересует, так прииски еще до войны позакрывались, или вроде китайцы-золотоноши. Ни с того, ни с сего начнет допытываться, кто и где во время войны был, как фронту помогал, есть ли заслуги перед властью, кто сколько пушнины сдал государству. Все вокруг да около ходит, куда клонит, никак не поймешь, больно уж хитромудрый этот капитан.

И почти у всех, с кем говорил, про Ерему спрашивал, похоже, поджидал его, однако сразу к себе не пригласил, а только через сутки, когда надо было готовиться в обратный путь.

А Юлианов в начале надумал в душу проникнуть, но скрыть своего высокомерия не сумел, поэтому полез туда, как разбойник, с ухмылкой, словно с ножом в зубах.

– Говорят, ты романтик, книги читаешь? И у тебя в каждой избушке – библиотека?

– Читаю. – настороженно отозвался Ерема. – Если интересные.

– А где берешь? У вас даже книжного магазина нет.

– Через посылторг выписываю.

Особист ждал чего-то другого, сначала разочаровался, однако блеснул хитроватым затаенным взором.

– А еще, говорят, ты любишь на падающие звезды смотреть?

Вот что бы тогда не отбрить его, сказать:

– Говорят, в Москве кур доят, а петухи яйца несут.

И далее бы вести разговор в том же духе, парируя язвительные нападки, но Ерема сразу набычился, спрятал глаза и почуял жар на лице. На самом-то деле он любил глядеть в звездное небо, считал его самым прекрасным явлением на земле, но об этом знать никто не знал, кроме близких, тем паче, заезжий особист.

– Что на них смотреть? – пробурчал Ерема. – Падают, да и хрен с ними, значит, лишние на небе.

Капитан от неожиданного сурового ответа даже челюстями лязгнул, погоны в звездах изогнул так, что они чуть не обсыпались. Однако лишь плечи воздел и никак более своего неудовольствия не выказал. Не теряя надежды, попытался зайти с другой романтической стороны.

– Расскажи-ка мне, друг любезный, что у тебя в Германии приключилось? Когда в армии служил?

– Ничего не приключилось. – пробубнил Ерема, презирая в себе тугодумие. – Отслужил срочную, пришел, работаю…

– Тебя в сорок пятом призвали?

– Ну да. В пятьдесят втором демобилизовали.

– Семь лет срочной? Разве столько служат?

– У меня не спрашивали сроков…

– Тебе же хотели офицерское звание присвоить?

– Хотели…

Вопрос последовал наводящий и ядовитый:

– Вместо этого из авиатехников перевели в аэродромную охрану? За что?