Хозяин болота

Хозяин болота
Сергей Трофимович Алексеев

С высоты Алейское болото похоже на человеческий глаз. На Алейское болото прилетают черные журавли. Много чудес на Алейском болоте. И люди в тех местах живут удивительные. Как везде. А еще у болота есть Хозяин. «Все говорят: если увидишь Хозяина на болоте – оторопь берет, больно чудной он, не привычный глазам и нервам. Однако еще, сказывают, счастье большое выпадет тому человеку в жизни. Во всем удача будет…»

У Сергея Алексеева – автора знаменитой серии приключенческих романов «Сокровища Валькирии» – много таежных историй…

Сергей Алексеев

Хозяин болота

1

В ясные лунные ночи над Алейскими болотами слышен тревожный, нарастающий шорох. Он начинается где-то в центре, от большого и глубокого озера, и ползет к лесистым берегам, напоминая утробное ворчание таежного пожара-низовика. Можно было бы сказать, что это ветер разгоняется по неоглядной мари и шелестит жесткой, болезненной травой, но в такие минуты под белым лунным светом замирает даже осиновый лист и камышовый пух со зрелым семенем застывает в теплом, влажном воздухе.

А когда промчится над Алейскими болотами шорох и пропадет в береговом дурнолесье, возникает другой звук, еще более непонятный. Будто огромный зверь крадется по гибким топям, с мучительным трудом выдирая ноги из густого торфяного месива. Каждый раз глухое чавканье приближается к берегам, но неведомый чудо-зверь, видно, не любит сухого места и поворачивает назад. Если в это время или хотя бы рано утром оказаться на болоте, то можно заметить петляющую цепочку оплывающих воронок, из которых пузырится газ, и выдранную с корнями траву. Но чуть запоздай – и хлябь проглотит все следы.

Как-то весной к деду Аникееву пришел человек, одетый в скрипучий кожаный плащ и такую же кепку с подвязанными ушами. На плече у него висел толстый короб вроде саквояжа, а на шее – штук пять разнокалиберных фотоаппаратов.

– Ты, говорят, знаешь, где черные журавли на болоте живут? – спросил он.

– Да знаю… – буркнул дед Аникеев. – А что тебе журавли-то?

– Снимать буду, – заявил человек, – по заданию журнала.

Дед Аникеев, по прозвищу Завхоз, молчком обулся, прихватил ружье и повел фотографа на болото. Если надо – чего же не показать? Пускай снимает. Птица редкостная, слышно было, только на Алейских болотах живет да еще в Китае.

Привел Завхоз фотографа, показал место, откуда снимать, а сам в поселок собрался. Дело было под вечер.

– Ты ружье-то возьми, – посоветовал он фотографу. – Обратно пойдешь – занесешь.

– Твое ружье, дед, мне ни к чему, – гордо сказал тот. – У меня свое есть, мирное.

И вынул из короба чудной какой-то аппарат с ружейным прикладом и длинной трубой.

– Возьми, возьми, – настаивал дед Аникеев. – Если что жуткое почудится – хоть пальнешь вверх. Отпугнешь маломало, да и самому посмелее станет.

– Кого здесь пугать? – рассмеялся фотограф. – Животных я буду снимать, а болотных чертей не боюсь.

– Ну, гляди сам, – уклончиво ответил Завхоз. – Луна-то, ишь, подсолнухом висит. Хозяин, поди, бродить станет.

– Ладно, дед, разыгрывать-то, – добродушно сказал фотограф и щелкнул Аникеева фотоаппаратом. – Я сказки и почище твоих знаю. Вот вернусь с болота – расскажу, если хочешь.

Однако Завхоз не обиделся, а только покряхтел и еще раз глянул на луну.

– Тогда хоть ори, – посоветовал, – ори, если тошно станет. От крика-то не так и страшно будет.

Глубокой лунной ночью фотограф прибежал к деду Аникееву взмыленный, растерзанный и страшный. Пропали куда-то короб, кепка и два фотоаппарата. А вместе с ними – дар речи.

К утру Завхоз отпоил его медовухой, просушил мокрую одежду и принес растерянные на болоте аппараты. Хорошо, луна светила – хоть иголки собирай. Фотограф, слегка заикаясь, рассказал, что из болота к нему выползло чудовище. Головка маленькая, змеиная, с серыми внимательными глазками, а тулово с хороший амбар величиной и зубьями по хребтине.

– Он был, – уверенно сказал дед Аникеев. – А снять-то ты догадался, нет? Для науки карточка в самый раз бы пошла, Ивану бы Видякину показали.

– Оторопь взяла, – признался фотограф, – жуть обуяла.

Так или не так было с фотографом на Алейском болоте, неизвестно. Однако эту историю в Алейке рассказывали, ссылаясь на то, что Завхоз врать не будет. На огромном болоте какого только зверья и птицы не водилось. В глубине, на узких осиновых гривках жили камышовые коты, в непроходимых кочкарниках гнездилась выхухоль, ближе к озеру – ондатра, на самом же озере, бездонном и чистом, плавали лебеди.

И черные журавли из всего множества российских болот почему-то выбрали именно это.

Может быть, потому, что с высоты Алейское болото похоже на зоркий человеческий глаз…

2

«…В прошлое время, когда из Алейки еще самолеты летали, я поднимался один раз над болотом, – писал Завхоз. – Истинно на глаз походит! Осинничек, что по краю вырубов нарос, – чисто реснички. А сама марь с высоты-то белая-белая. Это от травы так кажется. Белок, да и только! Раньше, когда воды в болоте доставало, он даже голубоватым был немного, как у ребенка. Озеро стоит в самой середке и от этого похоже на зеницу. Его с берегов-то не увидишь, далеко. Только с самолета и можно. Я пацаном и не ходил к озеру ни разу. Пройти было невозможно, топь да топь. Наши мужики зимой туда пробирались рыбачить. Озеро-то не замерзает – вот какая штука! Кругом все речки во льду, и другие озерушки тоже, а этому хоть бы что, лишь пар валит, как из бани, но вода-то – зубы ломит. Так вот нынешние ребятишки чуть не каждый день туда шастают, скоро уж на великах ездить начнут. Раньше вода держалась, но как лес вокруг повыбрали – сохнуть стало. А такие бора были! Сосны по двадцати метров, глянешь на макушку – шапка валится. Сейчас на этом месте саженцев насадили, да что толку? Осинник прет, глушит. А осина – дерево дурное, и толку с него нету. Мне бывший директор леспромхоза Богомолов говорил, дескать, не пиши ты, Никита Иваныч, жалобы, не булгачь народ. Вырастут саженцы, и будет тебе вода в болоте. Успокаивал, значит, бдительность мою тупил. Но сами посудите, товарищи: пока эта сосна-то пробьется сквозь осинник да вырастет? За такое время не только болото – озеро высохнет. Ведь если подумать-то – когда сосна поднимется, ее же спилить захотят. Зря сеяли, что ли? Оттого и пишу жалобу! Богомолову что, леспромхоз закрыли – он на новое место укатил, опять директором поставили. Мы же тут остались, ехать нам некуда. В давние времена Алейка, считай, с этого болота кормилась. По осени утка да гусь как поднимутся – небо черно. А сколь пушнины добывали! Рыбу с озера волокушами перли. Теперь туда ребятишки с котелками, с удочками ходят. А что, если и журавли улетят? Соберутся да махнут в Китай. Им-то все равно где жить, им наша граница вовсе не рубеж Отечества, лишь бы хорошо было.

Ведь я что хочу предложить-то? Нельзя ли воду на болото запустить? Там недалеко речушка есть, маленькая и совсем почти бесполезная. Вот бы ее завернуть-то?! Канал бы прорыть через одну горушку и пустить на болото? И не шибко дорого станет, я все сосчитал. Пару бульдозеров, человек десять рабочих, взрывчатки с тонну (это чтоб зимой мерзлоту рвать), ну и труб железобетонных километр, а то и меньше. Разве это дорого, чтобы чудо такое спасти?»

Завхоз почуял, что дошел до самой главной мысли, и у него от нетерпения затряслись руки. Он бросил авторучку и стал вертеть самокрутку. Она вышла уродливой, толстой, но Завхоз плюнул на это, прикурил. На кухне сразу завоняло махоркой, дым потянуло в горницу, и тут же послышался сердитый со сна голос бабки Катерины:

– Опять куришь? Смолзавод, а не изба, истинный бог! Ступай-ка на улку! Летом бы хоть пожалел, не травил…

Завхоз спорить не стал и перебрался на крыльцо. Он услышал, как под горой, на луговине, скрипел одинокий коростель и эхо слабо крякало на другой стороне реки. Еще где-то далеко, в молодых сосняках, монотонно и бесконечно трещал козодой, да Иван Видякин, как всегда припозднившись, тюкал топором в своем дворе. Вот и все ночные звуки в Алейке. До утра просиди – ничего не услышишь. «А раньше-то как шумно было да весело, – сокрушенно подумал дед Аникеев, – на гармонях играли, парни дрались, девки визжали…»

Однако он тут же оборвал грустные воспоминания. «Все раньше да раньше! – передразнил он себя. – Чего вздыхать-то? В молодости всегда кажется, что веселей жили. В старости какое же веселье? И дураку понятно…» Самокрутка трещала, и при затяжке бралась пламенем газета. Завхоз мысленно перечитал написанное письмо и отметил, что он вообще слишком часто употребляет это слово – «раньше». Чуть что, так сразу – эх, как хорошо было раньше! Вспомнилось, и Богомолов к таким высказываниям всегда придирался. «Ты, Никита Иваныч, будто очень тоскуешь по старым временам? – подозрительно спрашивал он. – Может, тебе царские времена больше по душе были?»

– И-их, сучий потрох! – выругался Завхоз и затоптал окурок. – Ну, если такой же станет жалобу читать? Тоже прицепится еще…

Он вернулся в избу и сел за стол.

«На тему про болото я писал уже несколько раз во всякие организации, – продолжал он. – И наперед хочу сказать, что я не голосую за старые времена, потому как я – фронтовик, имею две медали и одну контузию. А в двадцатом партизанил и бил у нас на востоке япошек. Правда, мне было тогда четырнадцать и в партизаны меня взял батя, чтобы белые не мобилизовали. Выглядел-то я на все восемнадцать. Так вот. Еще хочу предупредить, что за ранешное время на болоте дичь всю не перебили и рыбу не выловили. А то Богомолов всегда стращал, дескать, чего ты хай подымаешь? Сам виноват, меры не знали в добыче. Я хочу сказать – напротив. Раньше-то верная мера была: обеспечил себя на зиму, запасся – и хорошо. А теперь прут и прут каждый год, как в прорву, зимой, летом. Природа-то не поспевает…»

Завхоз снова бросил писать и развязал кисет. Опять его поволокло на проклятый круг – раньше и сейчас. Мысли путались, и суть ускользала. Ему хотелось написать жалобу так, чтобы все сразу увидели Алейское болото, обрадовались ему, что оно есть на земле, и полюбили. Для этого деду Аникееву следовало чем-то сильно заинтересовать людей и начальников, которые прочитают его жалобу. Про зверье он написал, но выходило не так любопытно.

– Катерина! – позвал он старуху, внезапно осененный идеей. – Слышь, а про чудище-то написать или нет? Ведь старики-то, говорят, видели, и фотограф этот видел.

– Пиши, – безразлично ответила Катерина. – Только с твоей писанины толку-то… Смешишь людей на старости.

– Ничего, – мирно сказал Никита Иваныч. – Попомни мое слово – будет толк. Я ж теперь в саму Москву пишу! К правительству.

Старуха протяжно вздохнула и затихла.

«Старые люди, что жили в Алейке еще до революции, и другие потом, особенно в войну, сказывали, будто видели на болоте и в озере какое-то животное, шибко уж страшное. Голова маленькая, ровно у коровы, а тулово огромное, с барак размером, если не больше, и с пилой по хребту. Сам я не видал, но сколь раз слышал, как оно ползает и чавкает хлябью. В лунную ночь летом всегда слышно. Сначала шорох пройдет, потом оно ходит. У нас это животное с давних пор зовут Хозяином. Недавно был у меня ваш столичный фотограф из журнала „Огонек“, приезжал снимать журавлей. Вы его можете вызвать и спросить, он видал. Я, конечно, в Бога не верую и во всякую нечистую силу, но надо бы проверить ученым. Вдруг правда оно живет у нас? Журавли-то ведь живут! Нигде нету – у нас есть! Плохо, фотограф тот снять не успел, разволновался маленько. Да и все говорят: если Хозяина увидишь на болоте – оторопь берет, больно чудной он, не привычный глазам и нервам. Однако еще, сказывают, счастье большое выпадет тому человеку в жизни. Во всем удача будет».

Он подумал, что бы еще такое написать, но после Хозяина все читалось бы неинтересно. Завхоз еще раз попросил принять участие в судьбе Алейского болота, подписался и собрал листочки. «Поглядим! Еще какой толк будет! – мысленно поспорил он с женой. – Раньше-то я, дурак, то в район писал, то в область. А в Москве долго чухаться не станут. Враз порядок наведут… Эх, еще бы приписать, чтобы Богомолова наказали. Огрели бы как следует и вытурили из директоров как вредителя родной природы».

Потом он еще вспомнил, что забыл рассказать про карьер на окраине болота, в котором добывали торф. Ямищу вырыли – деревня влезет. Когда всю деловую и неделовую древесину выбрали в округе, Богомолов, чтобы продержать леспромхоз, еще года два добывал торф и возил его на паузках куда-то в колхоз на удобрение. Карьер потом залило водой – густой, вонючей, Богомолов утопил там бульдозер и отстал наконец от болота. А яма-то – вот она, стоит, и теперь Алейское болото хоть и похоже еще на человеческий глаз, но в уголке этого глаза будто слеза накопилась и вот-вот упадет…

3

Рано утром дед Аникеев отправился к Ивану Видякину.