Оценить:
 Рейтинг: 0

Правда и вымысел

Год написания книги
2003
Теги
<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
12 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Я считал, что никто в экспедиции о находке не знает, тем более начальник предупредил, чтоб всё осталось в тайне, однако информация каким-то образом вылезла наружу (скорее всего, через радиста, отправлявшего радиограммы), и ночью на берег пришли несколько наших и питерских геологов. Они много спрашивали о мамонте, и я не мог отказать им, взяв с них обещание о полном молчании. Они помогали таскать с речки воду и мыть мамонта, после чего сфотографировались возле него, попросили разрешения выщипнуть по маленькой прядке шерсти для талисманов, ещё часа два гоняли палками песцов и ушли под утро.

И как только ушли, стая, разросшаяся до сотни, с визгом, воем и лаем устремилась к туше, невзирая даже на работающий бульдозер. Наиболее смелые подскакивали вплотную, и мне пришлось стрелять этих мелких, но прожорливых и довольно злобных тварей – они огрызались, скалились на меня и даже пытались укусить. В принципе, их всех можно было перебить, но срабатывала крестьянско-охотничья натура – жалко портить, шкурка-то летом никуда не годится.

Часов до восьми я отбивал атаку за атакой, пока нахватавшиеся дроби песцы не отступили к краю вскрыши. Трёх застреленных выбросил из ямы, их тут же разорвали на куски и съели. Днём их пыл поубавился, я залез в кабину бульдозера и стал дремать, время от времени постреливая для острастки. К обеду учёные не прилетели, я связался по рации с начальником экспедиции и получил недовольный ответ, мол, сами ждём сигнала, вертолёт стоит в Хатанге с запущенным двигателем.

Как назло, дни стояли тёплые, мерзлота отходила быстро, на месте вскрыши образовывался уже небольшой овраг, и туша не только вытаяла окончательно, а ещё и разморозилась и к вечеру слегка расплылась. Мамонт лежал на твёрдой, голой, без всяких растительных остатков почве, и даже растаявшая, она оставалась плотной, то есть это была та поверхность земли, на которой он жил, по которой ходил и, видимо, умер от бескормицы, когда наступила долгая ледниковая зима.

Прямо передо мной открылась такая древняя эпоха, что от одной мысли холодило затылок! Я мог протянуть руку по крайней мере на двадцать тысяч лет назад и не только увидеть, а коснуться далёкого прошлого, пощупать его, ибо глаза никак не могли привыкнуть к такому чуду.

Теперь не помню, дремал я, сидя в бульдозере, или всё было наяву, но я до мельчайших деталей видел картины доледниковой эпохи – всё, от стад мамонтов до растений, в то время бывших на Таймыре. Причём мог тут же нарисовать (и рисовал потом) ландшафт с горами, озёрами и широколиственными лесами – всё до форм и видов деревьев, трав и даже семян.

Отмытый мамонт и в самом деле лежал, как живой, и когда я начинал долго смотреть ему в область полуприкрытого глаза (второй был внизу, у земли), мне казалось, что он просто спит, вернее, просыпается: вот дрогнуло веко, чуть собралась шкура возле уха, качнулся белый бивень…

Страшно до озноба и любопытно одновременно! И безудержная фантазия – ну как, согретый солнцем, оживёт? Бывают же чудеса!..

Но чуда в этот раз не случилось, учёные к вечеру не прилетели, а ночью прибежали шестеро горняков-бичей, сказали, пришли на выстрелы, узнать в чём дело, а сами сгорали от любопытства и спрашивали, годится ли мамонт в пищу. К туше я никого не подпустил, разрешил посмотреть с края оврага, и они стояли минут десять вместе с песцами, вызвались в помощники и потом ушли. К утру из посёлка притрусила собака, тут же была атакована песцами и сбежала, поджав хвост, но спустя час привела с собой всю свору и завязалась крупная драка. Лохматые ездовые лайки оказались песцам не по зубам, однако бились они насмерть, бросаясь десятками на каждую. Полчаса стоял рёв, рык, визг, ни те ни другие на выстрелы поверх голов не реагировали, и в результате песцы отступили, оставив задушенных сородичей и сдавая собакам довольно обширный сектор. Те сразу успокоились и устремили своё внимание к туше. Я знал всех экспедиционных собак, надеюсь, и они меня знали, однако окрики по кличкам не действовали, пришлось стрелять под ноги. На какое-то время они залегли среди земляных валов и лишь поскуливали.

Между тем снова кончались патроны, и я сел на рацию, но выяснилось, что начальник срочно вылетел в Хатангу, будто бы встречать учёных. Я попросил, чтоб привезли побольше дров и солярки, надеясь отгонять зверьё огнём – бульдозер дорабатывал остатки топлива, а слить его с экскаватора мне не удалось, впрочем, как и запустить двигатель. Часа через полтора из посёлка прибыл ГТТ с бочкой горючки, а вместо дров возникло человек пятнадцать любопытствующих (даже две поварихи приехали), которые выгрузились и остались на берегу (вездеход ушёл на буровую). С народом было труднее, чем с песцами и собаками, уговаривал, просил, спорил до хрипоты, поскольку каждый хотел не просто посмотреть, а и пощупать руками. Да не просто пощупать – вырвать клок шерсти на талисман или сувенир.

И поголовно всех волновал полушутливый и навязчивый вопрос – можно ли есть мясо? И как бы так сделать, чтоб, пока не появились учёные, вырезать маленький кусочек, сварить и попробовать? До полудня я воевал с людьми, которых всегда считал нормальными и даже симпатичными и которые при виде пищи сделались одержимыми, как песцы.

Наконец, в небе на низкой высоте показался вертолёт, и я вздохнул облегчённо – летят! Машина опустилась на берег, заставив порскнуть зверьё в разные стороны, однако оттуда высадились пограничники с автоматами и подошли к яме разобраться, что здесь происходит. Не знаю, память ли далёких предков мгновенно просыпалась в людях, возбуждая воспоминания пещерного периода, или у этой страсти была иная природа, но и стражей границ интересовали те же самые вопросы, и они так же хотели нащипать шерсти, поесть мяса, словно вдруг все оголодали!

Кое-как отбился и от них, правда, офицер всё равно подошёл к мамонту, выдернул клочок и пообещал, что за это покружит и погоняет песцов.

Едва пограничники улетели, как скопом навалилась толпа, мол, чужим разрешил, а нам нет? Ну и пошло-поехало, до матюгов, поварихи назвали меня самого мамонтом, и это прозвище приклеилось надолго, пока не уехал с Таймыра. На моё счастье, скоро с буровой вернулся вездеход, однако четверо молодых ребят всё-таки остались, потеснили собак и расселись на валу.

Очередную ночь я ждал с ужасом, поскольку практически не спал четвёртые сутки и валился с ног. Оставшиеся парни видели моё состояние и обещали, что будут охранять тушу, жечь ветошь с соляркой и отстреливаться от зверей, дескать, ты ружьё с патронами отдай, а сам ложись спать. Я уже никому не верил, разрешил им развести и поддерживать костры, сам же подстелил спальный мешок и сел на мамонта. Добровольцы в самом деле спустили топливо с экскаватора, собрали тряпьё и зажгли четыре коптящих факела. Только для песцов и тем паче собак это было как мёртвому припарки. Солнце не заходило, огонь не давал нужного эффекта, и с наступлением ночи всё зверьё стало подтягиваться к валу.

И только сейчас, сидя на туше, я принюхался и понял, что его привлекало: вероятно, мамонт после гибели сначала какое-то время лежал в тепле и подпортился ещё двадцать тысяч лет назад. Теперь же оттаял и стал источать запах гниения, который тонкий звериный нюх уловил сразу же и за много километров. Вывозить уникальную находку нужно было немедленно и срочно замораживать либо обрабатывать жидким азотом здесь, на месте.

Я связался с посёлком, и радист сказал, что начальника до сих пор нет, находится он уже в Красноярске, вернётся не раньше завтрашнего полудня и вроде бы вместе с учёными. До шести утра пришлось отстреливаться от зверья и больше – от собак, которых запах подтухшего мяса буквально сводил с ума. Парни тоже отмахивались факелами, плескали соляркой и норовили подойти к туше, хотя я объяснил им, что мясо тухлое, наверняка с трупным ядом и есть его нельзя. Они посмеивались, шутили, пока одного из них не покусала собака. Потом забились в кабину экскаватора и вроде бы уснули. Я тоже начал дремать, сидя на туше, и уснул бы, но в какой-то миг почувствовал за спиной движение и открыл глаза. Солнце висело низко, и длинная колеблющаяся тень двигалась ко мне сзади, к голове мамонта. Я резко вскочил и обернулся: один из парней уже держался за бивень и прицеливался ножовкой по металлу, второй только подходил, и когда выстрел вверх громыхнул в утреннем воздухе, никто даже не дрогнул.

– Ты же не будешь в нас стрелять, – хладнокровно сказал тот, что собирался пилить. – Это же срок.

Второй ствол я разрядил у него над макушкой и тут же вложил новые патроны. Парень отскочил, бросив ножовку, затряс головой, и ещё один заряд ударил ему под ноги. Добровольные помощники отбежали к экскаватору, поорали, поматерились от страха, двое подались в посёлок, а оставшиеся залезли в кабину.

Весь последующий день просидел в напряжении и ожидании; вонь уже стояла такая, что вылезти из бульдозера было невозможно, я нюхал солярку, чтоб перебить запах. Мамонт, пролежавший в вечной мерзлоте двадцать тысяч лет (а может, и больше), едва оказавшись на поверхности, на воздухе, под солнцем, начал стремительно разлагаться и вздувался на глазах. К вечеру прилетел начальник экспедиции, один, злой и резкий, распорядился по радио поплотнее накрыть тушу, засыпать землёй (что нужно было сделать сразу же!) и возвращаться в посёлок. Я поправил брезент, натянул на голову палатку и два часа утюжил тундру вокруг, сгребая бульдозерной лопатой мох, камни и жидкую грязь. И когда насыпал невысокий курган, подумалось, что теперь это могила. Разозлённые «помощники» удалились, и мне бы следовало уйти в посёлок и выспаться, только не было сил, я заглушил бульдозер и под вой и лай песцов уснул в кабине.

А они рыли всю ночь, почти бок о бок со своими врагами – собаками. Я поднимал тяжёлую голову, и чудилось – снится кошмар: курган шевелился, как живой, грязные, мокрые зверьки напоминали насекомых из фильма ужасов.

Потом к ним присоединились люди, и мне кажется, это уже был не сон.

И всё-таки всем вместе им мало было ночи, хотя в некоторых местах уже показался брезент. Солнце не заходило круглыми сутками, однако звери, собаки и люди по единому закону ночных хищников на день разбегались, прятались или наблюдали издалека. Я запустил двигатель, восстановил курган, заперся в кабине и опять уснул, на сей раз так крепко, что ничего не видел и не слышал. Когда же встал, вся задняя часть мамонта оказалась раскопанной, кто-то очень аккуратно выщипал всю шерсть, которая и так уже лезла, и вырубил большой кусок мяса из ляжки.

Закапывать снова не имело смысла, впрочем, как и продолжать войну. Побродив вокруг, думал уже уйти в посёлок, однако на горизонте показался вездеход начальника.

Он всегда был человеком властным, конкретным, бескомпромиссным, как все начальники экспедиций в Арктике. Сейчас же приехал какой-то серый, задумчивый и рассеянный, молча прошёлся вокруг полураскопанного кургана, долго смотрел в рану, оставленную топором, после чего сунул лопату своему водителю.

– Копай.

Тот знал, что делать, завязал нос и рот платком и сразу принялся разрывать голову мамонта.

Мы отошли в сторону и встали на ветер, чтоб не чуять запаха. В экспедиции существовал железный сухой закон, однако начальник достал солдатскую фляжку со спиртом, налил в два стакана.

– А где учёные? – спросил я.

– Лето. Все в отпусках, на побережьях тёплых морей.

Выпили не чокаясь, как на поминках.

Водитель сделал раскоп, принёс пилу, топор и как-то очень уж профессионально стал вынимать бивни – с корнями. Возился долго, и когда достал оба, снёс на реку, отмыл и положил перед начальником, как жертву перед идолом.

Тот молча взял один и бросил мне в руки.

– Это тебе, на память.

Поднял другой и пошёл в вездеход.

– А что теперь с мамонтом делать? – спросил его вслед.

– Ничего, пусть звери едят. Всё польза…

Танкетка рыкнула, поползла вперёд и через несколько метров вдруг дала задний ход. Я закинул рюкзак, ружьё и залез под брезент с бивнем на руках. Через минуту ко мне забрался начальник экспедиции, сел рядом.

– Жалко мамонта, – сказал я. – Совсем целый был…

– Это был труп, – вдруг с прежней, привычной жёсткостью бросил он. – Мы с тобой – мамонты.

* * *

Женщины, как и положено, варили мясо, причём сразу в двух вёдрах, подвешенных над костром: кипятили в одной воде, сливали, после чего набирали свежую – вонь всё равно стояла на весь посёлок. Мужчины сидели и стояли плотным кругом, курили и ждали. Когда мамонтина сварилась, её вывалили на стол и началась трапеза. Попробовать пришли все, кто был в то время на базе, отрезали по маленькому кусочку, зажимали носы, морщились, клали в рот, жевали и глотали, будто горькое лекарство. Я смотрел на всё это сначала с отвращением, потом ощутил непроизвольное желание тоже подойти к столу и взять кусок. Стоял и боролся сам с собой, пока кто-то в толпе не обронил со знанием дела:

– Похоже на человечину.

Чем сразу отбил всякую охоту.

Спустя десять дней, когда из ямы растащили даже обглоданные кости, из полевого отряда приехал Толя Стрельников. Он уже был наслышан о событиях в посёлке и сразу спросил:

– Ты ел?

– Нет, – признался я. – Не смог одолеть себя.

– А зря! Жалко, не успел! Я бы обязательно наелся мамонтины до отвала!

– Зачем?!

– Ты что, не знаешь? – изумился однополчанин. – Никогда не слышал? Мясо мамонта содержало ферменты, которые сгущали жидкий мозг. Оно способствовало образованию коры и подкорки! А значит, пробуждению разума! Мамонты сотворили человека разумного!

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
12 из 15