Охотничьи байки

Богатырь Буря легко положил добычу себе на шею, взял за лапы, и мы пошли по следу ушедшей в болото медведицы.

Она же сделала круг, снова пересекла гриву и вышла точно на нашу привязанную в березнике лошадь. Кобылка не боялась битого зверя, но при виде живого оторвала узду, сломала оглобли и убежала на Митюшкино. Буря оставил пестуна в санях, и мы пошли вдогон. Медведица шла в сторону Усачей по выдутой ветром опушке митюшкинских лугов, где снегу было поменьше. Первый раз мы настигли ее через час, однако матка подпустила метров на сто пятьдесят и резко свернула в пойменный, захламленный лес. Эх, был бы тогда у меня СВД или хотя бы простой карабин с «болтом»! Я нес «Белку», а у мужиков – тульские дробовики…

После недолгих поисков мы выгнали ее на чистое и стали догонять. Медведица брела по глубоким снегам, иногда оглядываясь и огрызаясь, но стоило сократиться расстоянию метров на сто, как переходила на мах и далеко отрывалась вперед. Брошенную деревню Усачи она обошла по бору и снова двинулась лугом. И словно дразнила нас, завлекала подальше, распахивая снег впереди всегда чуть больше дистанции выстрела, словно знала возможности нашего оружия. А может, и знала, поскольку была старой и наверняка не раз стреляной. Несколько раз от отчаяния мужики прицеливались, но отец не давал стрелять: если даже попадешь, то все равно будет подранок, а в глубоком снегу далеко от нее не убежишь.

Целый день мы висели у нее на хвосте, угнали почти к жилой деревне Симоновка, и мужики сильно вымотались. Но во мне было столько энергии, силы, а главное, хладнокровной решимости, что вполне мог стороной обогнать матку, встать у нее на пути и уложить из засады. Но на все просьбы батя только пальцем грозил, а мужики ворчали, мол, ишь, как слазил в берлогу к спящей медведице, так и расхрабрился.

Когда начало темнеть, мы бросили след и повернули назад.

Ровно через сутки медведица вышла в район сельсоветского села Яранское, где ее случайно увидел и застрелил Колька Сидоров, пацан, старше меня всего-то на три года…

До сей поры, когда я подхожу к пасущемуся в овсах зверю, чаще всего в тот момент, как увидел его, вдруг горячеет кровь и сердце стучит в горле. Но каждый раз, в следующий миг в памяти непеременно всплывают влажные на морозе руки отца, трясущаяся бумажка и сыплющаяся на снег махорка. И словно открывается клапан, мгновенно сбрасывая высокий градус волнения, и сразу же ощущается обычное земное притяжение…

Об удаче

Если же все складывается и вы уже достаточно овладели навыками добычи птицы, зайцев и прочих грызунов, то испытать себя на дичи покрупнее стоит. Однако не следует начинать с хищного зверя, лучше всего с кабана, оленя или лося, и непременно в бригаде. Разумеется, как самого молодого и неопытного, независимо от социального положения (если вы только не губернатор и не генерал из Москвы), вас поставят на самый худший номер, если это загонная охота, или позволят тропить зверя по вчерашнему следу. Но это еще ничего не значит, ибо в первую очередь таким образом вы проверите себя на удачливость, качество мистическое, ирреальное, но явно существующее, ибо не зря сказано, «на ловца и зверь бежит». Хотите верьте, хотите нет, но крылатая дева – богиня охоты Удача обычно посылает свое перо самому опытному добытчику и новичку. Первому в знак его достоинства, второму – если зрит в нем будущего охотника. Остальным же обычно достается снимать шкуру, таскать мясо и пить водку под свежатинку.

На Таймыре по осени мы заготавливали мясо на зиму, поскольку единственный транспорт – вертолеты, и каждый килограмм перевезенного груза, кроме собственной цены, стоит два рубля на советские деньги. А поселок из семидесяти человек надо чем-то кормить до весны. От тушенки же, произведенной лет пятнадцать назад и извлеченной со складов мобзапаса, уже воротило и болели желудки. К тому же свежее мясо, особенно если употреблять его в виде строганины, это профилактика цинги, и доныне существующей в Арктике. Тут же все, можно сказать, дармовое: дикие олени проходят через нас на зимние пастбища и гусь валит с островов на материк – только стреляй.

Собрали бригаду охотников из шести человек и начали заготовку птицы. Гусь там идет с первым снегом, уже по морозу, и пролетает довольно быстро, за три-четыре дня, но зато от темна и до темна, и не стаями, а сплошным валом – все это время небо гогочет. Над долинами летит высоко, но над сопками как раз на выстреле, лапы видно, поэтому мы расселись каждый на свою сопочку с казенными полуавтоматами МЦ 21–12, запаслись казенными же патронами с дробью в три нуля – гусь жирный и перо крепкое, – продуктами, палатками, чтоб в поселок не бегать, и начали отстрел.

Гусь-то валом идет и низко, вроде бы по теории хоть тысячу можно уронить, но не все так просто, как кажется. За световой день удавалось сбить до двухсот штук, да почти половина из них – подранки, которых, пока светло, нужно успеть собрать, ибо песцы уже дежурят у подножия сопки и за ночь всех приберут. А попробуй скоро найди серого гуся среди серых, в лишайниках, развалов камней? Спрячется, зажмется, и пока не наступишь – не увидишь. Собак же толковых по птице в поселке не было. Получалось, до обеда стреляешь, костеря родную оружейную промышленность, ибо пятизарядки эти чувствительны к боеприпасам, иногда почему-то отрывает шляпку от бумажной гильзы, отчего ружье часто заедает, ствол разогревается настолько, что с одной стороны руки греть можно, с другой – в рукавицах перезаряжать приходится, а после обеда дотемна рыщешь по склонам сопки и добираешь подранков. Кроме того, после двадцати минут стрельбы над тобой образуется проран – гуси начинают облетать опасное место, вот и ждешь, пока эта дыра в сплошном потоке не заштопается. И еще плечо себе так прикладом насадишь, что рука не поднимается.

Вечером к нам приезжал вездеходчик Миша, норильчанин, и отвозил добычу в поселок, где женщины в столовой ощипывали гусей, потрошили и морозили. Этот Миша был каким-то малохольным, вечно то машину утопит в тундре, то гусеницу порвет или «разуется» за сорок верст от поселка, то заблудится, так что на вертолете ищут. В первый день охоты он приехал и стал клянчить патроны, поскольку всегда возил в вездеходе двустволку. А уже стало понятно, что всех патронов нам за короткий срок не сжечь, поэтому каждый дал ему по полсотне. На следующий день мороз отпустил, потеплело и в тот час поднялся густой туман. Гусь кое-как шел сначала, потом полеты прекратились, и мы изнывали, ожидая ветра. Вечером туман снесло, приезжает Миша за добычей и опять просит патроны. Я ему:

– Совесть-то имей! Куда тебе столько?

– Да уж кончились…

– Как – кончились?

– Поди посмотри, – и поднимает тент на вездеходе.

А в грузовом отсеке у него – гора птицы! Мы вшестером за день по столько не били.

– Откуда? Как?

– Еду, – говорит, – сегодня по тундре и в тумане заблудился маленько. Глядь – какое-то серое озеро, и все шевелится. Пригляделся – гуси. Их туманом прижало, они и упали на воду. Ну я лег на землю и давай стрелять по головам да шеям. А гуси только подскакивают и садятся – не улетают. Патроны бы не кончились, так до сих пор бы еще стрелял.

Дали ему патронов, на сей раз по сотне. Ну, думаем, повезло дураку. Потом начался олений отстрел, уже по убродному снегу. Сели мы бригадой на олений ход, ждем. Вертолетчики сказали, близко уже движется на нас стадо, голов на триста. Отсидели мы до вечера, замерзли как собаки, костра не разведешь, спиртом не погреешься – сухой закон, а тут еще пурга началась. Наконец приезжает Миша, как всегда, начинает патроны клянчить.

– Мы же тебе недавно давали! – возмутились мы.

– Дак кончились…

– По кому расстрелял?

– По стаду… Поехали грузить.

– Да где же ты стадо нашел, если мы стоим на оленьем ходу?

– А тама!

Говорят, оленьи переходы не изменяются столетиями, однако вышло так, что на их пути оказалась наша буровая установка с дизельной электростанцией и стадо изменило маршрут. На него-то и опять «случайно» наехал вездеходчик. Причем стрелял он дробью «три нуля» и настолько толково, что мы наконец-то научились, как нужно добывать оленей. Бить Миша начал не по головным в стаде, а по задним, отчего животные полезли друг на друга, запутались рогами, и остальное было делом техники.

За эту спонтанную охоту вездеходчик выполнил план по осеннему отстрелу оленей, лишив нас работы и обеспечив мясом поселок. Мы звали Васю в бригаду, но он отказался, сославшись, что не охотник, а ружье ему от отца досталось, вот возит всегда с собой в ГТТ. Скорее всего, он просто не хотел нашего общества, будучи во всем индивидуалистом.

По-моему, дева-богиня не перья на него роняла, а крылами по головке гладила…

Старые охотники говорили, что удача приходит ко всякому ловцу и всякого может сделать ловким, только следует строго выполнять несколько обязательных условий. Самое главное, никогда не жадничать и добывать зверя и птицы в таком количестве, чтобы дичи всегда не хватало, то есть не жрать от пуза круглый год и уж тем паче не продавать свою добычу, но дарить – сколько угодно, поскольку считается, она, добыча, тоже даром тебе досталась. Разумеется, если ты не промысловик и охота у тебя – удовольствие. Никогда не «портить» лесную живность и добирать подранков, не стрелять звериных детей, птенцов, под страхом смерти – третью сороку, если прежде зачем-то уже убил двух. (Говорят, третья сорока – птица роковая.) Не приручать хищных зверей и пернатых, за исключением сокола, ибо это первая охотничья ручная птица! Не стрелять сорокового медведя, ибо он тоже роковой, и белоглазого волка. Я пытался выяснить, что это за зверь такой – даже старики не видели, но уверены, будто это вовсе не волк, а некий помощник человеку, должно быть, наподобие того серого, что мчит на своей спине Ивана Царевича и Василису.

Скорее всего, эти условия – отголосок древних неписаных законов и поверий, однако за нарушения их и в наши дни удача отвернется непременно. Проверено на собственном опыте: был грех и я испортил кабана в прямом смысле – в один день добрать не смог, поскольку устал и не дошел до него ста метров. Когда на следующий обнаружил, то зверь уже вздулся на августовской жаре и вонял. В этот год не удалась лосиная охота – пятнадцатого января повесил на сук лицензию и уехал домой. Весной не отстрелял глухаря, осенью – медведя, зимой то же самое повторилось с лосем: вставал на самые лучшие номера, а зверь выходил там, где никто не ждал. Мужики начали посмеиваться и звать «зеленым», приходить за лицензиями к Солдатенкову было стыдно. Наконец я даже мазать стал по сидящим зайцам.

И продолжалось это в течение двух лет: не то что не добыл, а даже не видел дичи все это время!

И вернулась удача после весьма любопытного случая. В разгар осеннего сезона у Василия В. день рождения, вот я и спросил, что ему подарить. Он отвечает, мол, ну, если только хорошего медведя, поскольку тоже ничего отстрелять не мог, а гости приедут, по традиции нужно угощать дичью. А погода в этот день была совершенно не медвежья: ветер аж лабаз качает, временами дождь, холодно, шумно и стемнело рано. Я промок, замерз и уже собирался уходить, но в этот момент узрел на краю поля такого «гроссфатера», что вначале показалось, идут два медведя друг за другом. Когда же они вышли на открытое место, то соединились в одного большого. Расстояние за сто метров, зверь никак не приближался, темнело стремительно, а отпотевшую оптику давно снял. Я рискнул стрелять с открытого прицела, и дева-богиня уронила наконец-то свое перышко.

Считаю, потому, что медведь этот был обещан в дар.

И тут как прорвало. Спустя сутки, уже после дня рождения, сидим мы с Васей на нашей базе, пьем водку и страдаем, потому как делать больше нечего. Опять черт принес иностранцев, которые заняли все площадки, – они же у нас как святые, потому что за выстрел хорошие деньги платят, а что с нас взять? Тут приходит охотовед Виктор А., и мы к нему, дескать, дай хоть где-нибудь вечер посидеть или с подхода попробовать на просторных пшеничных полях. Он сдобрился и указал нам овсяное колхозное полько в пяти километрах от райцентра, да предупредил, что туда местные мужики частенько приезжают отдыхать с любовницами. Но делать нечего, взяли табуретки с кухни, поехали и сели прямо в овес, ибо с подхода там вообще охотиться невозможно: поле узкое и длиной – триста метров. Просидели минут сорок в разных углах, причем курили и даже переговаривались. И вот из елового перелеска совершенно бесшумно вываливает матерый зверь, останавливается в тридцати шагах от меня и начинает преспокойно кормиться.

Мой отец бы сказал – смерть свою почуял…

Ну кто же еще его послал мне, если не крылатая Удача? Иностранцы же, сидя на лучших, специально сбереженных для них площадках, в тот вечер не добыли ни одного зверя. Через сутки я отстрелял секача на пожнях, которые видно из крайних домов деревни, и на другой день уехал домой, вспомнив, что злоупотреблять удачей, а тем паче жадничать не следует. Охотовед Витя потом смеялся и говорил, мол, вас на сельсоветский забор посади, зверь выйдет. Так что зачем вам лабазы, подкормочные площадки?

Если вам постоянно не везет на охоте, даже когда ее организовали специально для вас и, по сути, выгнали к вам зверя на выстрел, не ругайте егерей и оружие, а прежде всего поищите причину внутри себя. Ведь охота – прямой контакт с природой, это своеобразное очищение души и обретение духа. Может быть, вы когда-то в жизни пожадничали? Обидели слабого и беззащитного? Может, отсутствует у вас искренняя щедрость, способность приносить дары? Или пресыщены самой жизнью, и охота для вас – исключительно развлечение, поиск острых ощущений? И тогда это уже не охота, а убийство, и зверь не добыча – жертва ваших утех?

Есть еще один способ вернуть, испытать или обрести капризную удачу, скажем прямо, довольно тяжкий. Современные загонные охоты – дело княжеское, но вы попробуйте встать на свежий след, в одиночку вытропить и взять зверя, как это делали и делают настоящие ловцы. И эту свою трудовую, а потому дорогую добычу пустите не на шашлык, а отдайте, например, в детский дом, сиротам. В конце концов, оставьте себе трофей – рога, шкуру, клыки, а бифштекс из дичи вы можете заказать в ресторане.

Удача – дело мистическое, это уже область тонких материй, пока что мало доступных нашему сознанию. Поэтому ей следует приносить жертвы, как это делали наши предки. Воздайте ей и увидите, как дева-богиня непременно уронит вам свое перо, а вы воткнете его в шляпу. Мало того, испытаете истинное удовольствие от такой охоты – что, собственно, и искали. Причем жертвуйте детям свою добычу инкогнито – детские души это тоже область тонких материй, и вам обязательно воздастся. Вездеходчику Мише везло потому, что он был абсолютно бескорыстен и ничего из добычи себе не брал. А какой бы королевской ни была охота, все дело случая. Я сам участвовал в таких, устроенных для именитых московских гостей, когда егеря буквально выпихивали зверя на нужные номера, но чаще отстреливал его кто-то другой. Хорошо, если для гостей важен процесс, а не добыча, а то ведь скандал – не обеспечили охоту!

Удачу, как и всякую женщину, следует завлекать, заманивать, завоевывать благородством, силой мужского духа, смелостью и щедростью. Причем социальный статус, стоимость и гравировка оружия, костюм, прислуга и марка машины совершенно не учитываются. Но как только вы самодовольно и панибратски станете к ней относиться – в тот же час взмахнет крылами, и поминай как звали…

Ловля

Охота как работа

Издревле охота всегда разделялась на два вида – профессиональная (промысловая) и любительская (спортивная). Первая и доныне существует как способ пропитания, заработок и, как ранее упоминалось, экономически не выгодна для самого охотника, ибо физические и материальные затраты приносят скудный достаток, способный лишь прокормить семью, и то не всякий год. Поэтому почти каждый профессионал держит подсобное хозяйство – скот, огород, пасеку и в межсезонье промышляет сбором дикорастущих, на которых, кстати, иногда зарабатывает больше, чем охотой. Никто никогда толком не считал (а сами охотники и вовсе не считают) трудозатраты промысловика: пройденные им сотни километров пешком и на лыжах, тонны перенесенного на плечах груза, неудобство ночевок у костра, на комарах, плюс к этому оружие, боеприпасы, все орудия лова, наземный и водный транспорт, горючее и запчасти – за свой счет.

Это основная экономическая причина браконьерства штатников. Я не уверен, что на Дальнем Востоке бьют медведя из-за лап и желчи, как равно тигров и барсов (чтобы переправить в Китай), только охотники-любители. Вдумайтесь, до какого маразма мы дожили – зверя из-за желчи? Мой отец, наверное, в гробу переворачивается, а вместе с ним те военные русские женщины, что выскребали шкуру, дабы не оставить мездры и жиринки.

Во все времена на охоте обогащались купцы, нынешние скупщики, перекупщики пушнины и пушно-меховые аукционы. В общем, все, кроме того, кто конкретно добывает мягкую рухлядь. Кстати, сотни сибирских купцов и промышленников делали свои первые деньги, обирая охотников за знаменитую «огненную воду». Это уже потом покупали прииски, ставили заводы и мануфактуры, называясь промышленниками. В семидесятых-восьмидесятых годах, когда ослаб государственный контроль, в области заготовки пушнины начали работать «цеховики», которые за бесценок скупали пушно-меховое сырье, вскоре стали подпольными миллионерами, а ныне, используя первоначальный капитал, официально промышляют золотом, алмазами и нефтью.

Ничто не меняется в этом мире. Пока у хищников есть кормовая база, они не исчезнут.

Казалось бы, пока есть на свете богатые, привыкшие к роскоши женщины, промысловая добыча пушного зверя не исчезнет, а значит, труд этот будет востребован и «зеленые» пока отдыхают. Однако наше время – время эрзацев, и профессиональная охота давно уже вытесняется развитием ферм клеточного содержания пушного зверька. Разводить в неволе научились многое – песца, черно-бурую лису, норку, нутрию, ондатру и пр. Конечно же, по качеству меха, для тех, кто понимает, – это небо и земля по сравнению с выросшим в родной вольной стихии шкуркой зверька. Но вот вряд ли скоро удастся загнать в клетку соболя, колонка, горностая и белку. Слишком вольнолюбивые эти зверьки, привередливы в пище, очень плохо размножаются и теряют живой блеск шерсти. Правда, государей в нашем мире слишком мало, поэтому потребность в горностаевых манто минимальна, однако на соболей еще спрос велик, да и художники пока не перевелись, коим требуются самые нежные и незаменимые колонковые кисти. Поэтому промысловая охота не исчезнет в обозримом будущем, хотя конечно же эта древнейшая профессия, сотворившая в какой-то степени русский (и не только!) национальный характер, обречена на гибель.

И останется только любительская.