Дополнения

Процессия несла деревянные носилки. Каждый старался поддержать их, поэтому люди, толкая друг друга, шли очень медленно, короткими шажками. Все они были одеты в чёрные хламиды. В то время это была самая распространённая одежда – плащ, перекинутый через плечо и заколотый брошью под подбородком – её носили императоры, знать, воины и путешественники. Кто были люди, с которыми мы встретились только что, навечно останется неизвестным. Они старались сохранить своё инкогнито, на лицах их были несчастные трагедийные маски, и, во всяком случае при мне, они их не снимали. Остаётся лишь догадываться, были ли они антиохийцами, ведь моральная распущенность жителей города вошла в поговорку, но они могли также быть кем угодно приезжими.

На носилках лежало тело. Открою тайну, это было тело молодой девушки. Люди, избранные непонятно кем для того, чтобы доставить её в это уединённое место, остановились. Одни взяли тело с носилок, другие через одного продолжали поддерживать носилки. Девушку, прикрытую плотной белой пеленой, положили на идеально ровную каменную плиту. Тут к ней подошёл второй человек, из тех, кого мы встретили вначале. Его имя Аввос. Он был невысок и жилист, впалая грудь и широкие босые ступни ног, острые плечи и заинтересованные глаза.

Аввос подошёл к мёртвой девушке и аккуратно положил руку ей на живот. Так он постоял какое-то время, а затем крикнул повелительным тоном (по правде говоря, повелительный тон ему не удавался): «Идите отсюда!» Люди в чёрных хламидах развернулись и также тихо, как и пришли, медленно удалились. Был ли сюда ещё какой ход, кроме того, по какому двигались мы, или же эти хароны воспользовались именно им, за много лет запомнив каждый закоулок коварной пещеры? На этот вопрос я ответить не смогу никогда.

Илиодор подошёл к Аввосу. Тот оттаял из своей позы, и вместе они немного развернули пелену с бледных ног. Они увидели наспех кем-то вымытые ступни, немного грязи под ногтями, но ровные даже аккуратные пальчики. Пятки были грубоваты и слегка потрескавшиеся; было видно, что девушка любила ходить босиком, а редкие белёсые волосы на голенях говорили об её юном возрасте. Отчасти широкие бёдра навели на мысль, что она уже, может быть, не невинна.

Не спеша, Аввос при помощи Илиодора разворачивал пелену и досконально изучал принесённое нагое тело. Затем он наклонился к застывшему лицу. Прикасаться то здесь, то там, гладить холодный твёрдый висок, потом оба виска. По часовой стрелке Аввос начал разгонять кровь от глаза до уха и к щеке. Он делал это до тех пор, пока у него самого не вздрогнуло сердце, и в этот момент он распознал толчки в венах девушки. Она спокойно открыла глаза, но, не дав ей опомниться, Аввос скинул с себя свой балахон, припал губами к её груди и жадно вгрызся в её пустой сосок. Затем он с трудом разжал зубы и, вздрагивая, не владея больше ни телом, ни разумом, лизнул грудь, дошёл до шеи. Сосок затвердел, а груди набухли и порозовели. Мышцы её тела делались упругими, суставы гибкими. Она обхватила руками его голову, но не отстранила её и не прижала. А он тогда сжал её кисти, принялся целовать эти сладкие руки, плечи, подмышки, снова груди. Наконец, чувство, владевшее Аввосом, передалось девушке. Она же провела кончиками пальцев по его бокам и прикоснулась губами к шее. И тут внезапно, словно отравленная стрела поразила его мозг, дальше он не отдавал отчёта своим действиям. Вы видели актёра или как кто-нибудь рисует? Момент творчества крайне интересен, но всё же неописуем! Продолжим с того момента, когда Аввос сдавленно на выдохе прошептал: «Теперь живи»…

И было не совсем понятно, что он имел в виду: то ли он говорил, что эта жизнь ему по душе – но что такое жизнь, если не движение вслед за солнцем – то ли заново предъявлял эту жизнь воскресшей девушке. А та только теперь, всё ещё не сдвигая ног, опершись на локти, начала моргать и вертеть головой по сторонам. Куда она попала? Аввос ничего не объяснял, а только лениво смотрел на неё, довольный проделанной работой. Пусть Илиодор ей всё растолкует. В конце концов, она вольна уйти отсюда, когда захочет. Раньше остальные спешили после всех процедур познакомиться с новенькой. Теперь их слишком много здесь, теперь им скучно.

Совсем немного времени спустя Аввос решил, что больше не может просто так сидеть, влез через голову обратно в свою помятую одежду и пошёл. Илиодор за ним. Они шли на своё любимое место отдыха мимо десятков девушек. Одна из них с огромной грудью и большим, но гладким животом с бездонным пупком широко улыбнулась юноше коричневыми губами и поманила его, но Аввос прошёл мимо. Рядом полулежала другая. Она была, напротив, почти ребёнок, смуглая с круглыми щёчками, огромными мерцающими чёрными глазами. На ней было такое короткое платье, но Аввос прошёл и мимо неё тоже. Потом в разных местах по парам, по трое и поодиночке, на высоких камнях и мягкой траве лежали, сидели и танцевали ещё несколько юных красавиц, одетых и полураздетых в прохладе вечера, но на них он даже мельком не взглянул. Стоял сладкий гул, девушки ели, смеялись, приятно напевали удивительные песни.

Иногда ему очень хотелось показать своё творчество, своих девушек другим. Мужчинам. Иногда он представлял, как легионер сбрасывает среди них свой панцирь и неспешно прогуливается, глядит на одну, потом на другую. Похотливая улыбка на его лице, сладострастие. Аввос щедр: любая твоя! И девушки счастливы. Они тянут к легионеру свои руки в надежде жить и дарить жизнь.

Когда Аввос носил одежду, как сейчас, она была широкая. Ему нравилось, что по коже стелятся тяжёлые складки ткани. Ворот никогда не скрывал волосатой впалой груди с волшебным сердцем, а рукава, которые кому-то могли прикрыть лишь локти, ему почти скрывали пальцы рук. Эти предпочтения можно объяснить острым желанием чувствовать, соприкасаться, говоря напрямую, носить на себе окружающий мир. «Быть в нём». Ну, вы поняли метафору. Кстати, вы разве были бы против завернуться обнажённым телом в огромную тяжёлую, но мягкую рубаху и устроиться вечером на крыше большого уединённого дома, поросшего всякой зеленью и покрытого где надо и не надо коврами и подушками. Сейчас же присоединимся к отдыху Аввоса и его товарища Илиодора!

– Как тебе сегодняшняя новенькая? – спрашивал Аввос. – Гляди, она уже присоединилась к остальным.

– Она очень красива! – сладко отвечал Илиодор.

– Почему ты никогда не берёшь их? Возьми как раз её.

– Да, наверное. Может быть. Тебе для оживления приносят только привлекательных.

– Конечно! Как иначе? Девушка должна вдохновлять. Если я вдохновлён, в её мертвое тело только тогда я могу влить жизнь.

Внезапно раздался посторонний голос: «Да, он творец», – и откуда-то из зарослей показался стройный юноша. Его звали Закхей.

– Опять ты здесь, уран, козерог, аметист? – усмехался Аввос. – Следишь за мной?

– Я не слежу, я любуюсь тобой. – Закхей был стройный кучерявый юноша. Сейчас он был лишь в одной набедренной повязке, его гладкое тело блестело от заходящего солнца. Из многих молодых людей одного с ним возраста его могли выделить красивые кучерявые волосы, чёрные, как у сирийца, и прямо-таки по-женски жадные губы. Он и был почти женщиной, он был мужеложцем.

– Я никак не могу понять, – спрашивал Аввос, – откуда ты тут взялся? Да и зачем вообще ты нужен?

– Откуда я взялся? – приторно шептал Закхей. – Неужели ты не помнишь, мой друг, ты же сам оживил меня.

– Не надо называть меня другом! – смеялся Аввос. – Я тебе не друг! Я тебя ненавижу. И я смеюсь над тобой! И хоть я не знаю, как ты сюда попал, я точно знаю, зачем ты здесь: смешить меня.

– Неужели ты забыл?

– Мне нечего вспоминать. Я ведь даже не могу на тебя смотреть!

– А ты пробовал когда-нибудь оживлять не только молодых девушек? – вмешивался Илиодор.

– Пойми, если бы я мог, то мои друзья и мои любимые родственники жили бы здесь. Вместе со мной. Поэтому этот несчастный хочет меня оболгать!

Закхей склонялся:

– Оболгать тебя?! О нет! Ты для меня выше бога, я бы дал отрезать себе руку ради тебя. Так почему же я не могу говорить то, о чём мечтаю?

– Убирайся прочь отсюда! Сегодня ты меня разозлил. – И Аввос отстраняет от несчастного свой взор, а Закхей убегает, прячется в зарослях и рыдает. Не будем более следить за этим жалким зрелищем.

Все женщины, живущие тут, постоянно смеялись над Закхеем, бросали в него прелые фрукты, но он не обижался. Иногда же они просили его станцевать перед ними, и юноша танцевал какие-то неизвестные страстные танцы. Девушки пробовали повторять его движения, но им казалось, что получается что-то совсем не то. И тогда они завидовали ему и проклинали его.

– Какая глупость! Какая гадкая муха этот Закхей! – жаловался вечером Аввос своему товарищу. – Даже если бы похоть когда-нибудь ослепила меня до такой степени, я не смог бы его воскресить! Когда он надевает женское платье, он кажется красивым, как женщина, но он не женщина.

– А ты помнишь, когда ты понял, что обладаешь чудесным даром? – переводил тему Илиодор.

Аввос думал немного и отвечал:

– Кажется, да. Мой братишка, мой маленький братец! Он умер в тот год, когда в наш город пришла какая-то проказа. Я даже видел, как она заходила в наш дом. Родителей не было. Я стоял в дверях, а он сидел на полу и играл. У него были кубики, шарики, колечки. Вдруг занавеска раздулась. Это выглядело как сквозняк. И ты бы тоже сказал, если бы увидел, что это просто сквозняк. Но я тогда сразу понял, что это была смерть. С воздухом сквозь занавески… А мой братик, он перестал играть и так посмотрел на эти занавески. Он прищурился от наплывшего ветерка. Я не помню этого точно; такие мелочи редко запоминаются, но мне всегда казалось, что он быстро так на секунду зажмурился и посмотрел на занавеску. Так спокойно. Спокойные глазки, спокойный ротик, и снова начал играть. А мне на ту же самую секунду, пока он моргнул, стало не по себе, и сердце дёрнулось. Чуть-чуть страшно, чуть-чуть. Просто было гадко и не по себе. Я подошёл к нему, сел рядом на колени и поцеловал его в щёку. Он пах свежим хлебом, а уже вечером заболел.

– И тогда ты решил, что сможешь водить смерть за нос?! – Молвил взбудораженный Илиодор.

– Нет. Тогда я решил, что мне очень-очень жалко братика. Ты же спросил о даре. Я и рассказал о даре любить и оплакивать. А в том, что я могу, нет ничего особенного. Тем более в наше время, когда в каждом углу богов и чудес развелось больше, чем добродетелей.

– Что плохого в богах. Я когда-то слышал слово «духовность»…

– Дорогой Илиодор, как только начинают неожиданно и сверх меры превозносить старых богов, это уже ясно, что их время сочтено. Что их уже скоро заменят на кого-нибудь другого.

Мужчины вдруг задумались каждый о своём, и солнце за это время успевает почти сесть.

– А знаешь, Илиодор, иногда я замираю, и мне кажется, что стены дышат, что они сужаются или расширяются…

– Эх, Аввос, ты мог бы стать таким хорошим поэтом.

– Эх! Здесь и так слишком много прекрасного вокруг.

– Но твоё сердце, я уже много раз убеждаюсь, она такое особенное. Оно особенно видит прекрасное!

– Кто пишет хорошие стихи, у тех не держится мужская сила. А плохие тоже забирают силы, так зачем их сочинять? Здесь в этом чудесном месте мою душу ничто не бередит. Здесь прекрасные девы, лень, спокойствие, солнце! Тепло! И в это же время где-то совсем близко люди тяжело работают, общаются с незнакомцами, живут с одной и той же женщиной всю жизнь. Я бы так уже не смог. Это же… – Аввос больше не находил слов.

– Холод!

– Ты прав, мой бедный Илиодор. Но как бы я к тебе хорошо не относился, извини, я рад, что иногда ты уходишь в город за вином, мясом и разноцветными платьями для девушек.

– Я понимаю тебя, Аввос. Понимаю.

Вот так всё и было. Все понимали друг друга, и заведённый порядок вещей никогда не нарушался. Но однажды Закхей подошёл открыто, не прячась. Илиодора рядом не было, а Аввос лежал в тени, и несколько девушек увлечённо сновали перед ним. Одна гладила его грудь, другая ноги.

– Снова ты, уран, козерог? Не мешай мне. – Даже не открыл глаз Аввос.

– Пожалуйста, пройди за мной. Я очень хочу тебе что-то показать.

Некоторые девушки засмеялись, и Аввос не удержался и присоединился к ним. Он казался ещё юношей, и смех его был звонок и приятен.

– Ты мне хочешь показать? Ты меня заинтриговал! Только чего я здесь не видел? – Он и девушка, что гладила грудь, улыбнулись друг другу. Закхей как никогда казался смущённым. Этот несчастный человек и правда относился к Аввосу как к божеству и не мог сдержать своих эмоций, не мог быть спокойным перед ним. Однако сейчас он неплохо держался. Это заинтересовало Аввоса, и он последовал за Закхеем – сегодня всё равно было нечем заняться.