И умереть мы обещали

– Не твое дело, – прорычал из-за моей спины Степан. – Барин сказал: надо ружье, – иди и открой.

– Не смей мне указывать! – покраснел от гнева немец.

– И все же, я настаиваю, – твердо сказал я.

–Прошу следовать за мной, – обиженно произнес управляющий, задрав кверху свой крючковатый нос. – Но знайте, я доложу вашему отцу.

– Это ваше право, – согласился я.

В полутемной комнатке стоял огромный резной шкаф. В углу покоились рыцарские латы. Рядом стойка с саблями и шпагами. Пики, по виду – уланские, а может еще со времен стрельцов.

– А где ружья? – спросил я.

– В шкафу, – прогундосил немец, отпирая ключиком тяжелую дверцу.

Вот это – да! Чего тут только не было! Отличные пистолеты с гранеными стволами, штуцера с позолоченными рукоятями, ружья длинноствольные и короткоствольные, кавалерийские карабины, даже фузея была старинная, наверное, еще с петровских времен, чуть ли не с меня ростом…

– Да, любил барин, Петр Васильевич оружие, – с уважением произнес Степан. – Вот, насобирал.

Я сразу увидел то, что мне надо! Отличное ружье с надежным боевым механизмом. Ствол длинный, но тонкий. И цевье удобное.

– Вот это!

– Ух ты! – одобрил мой выбор Степан, – А ты, барин, разбираешься. Это ружьишко тульское. Во, видишь табличка бронзовая? Эту пужалу специально графу сам мастер Соколов делал. Восемь канавок нарезал в стволе.

– Оно не подойдет вам, – с видом знатока выразил свое мнение немец. – Видите, какой ствол длинный. Если много насыпать пороху, будет сильная отдача. И целиться из него надо уметь. Возьмите лучше английский «энфилд». Надежнее ружья нет.

– Ой, много ты понимаешь, – махнул рукой Степан. – Ствол ему не такой. Да лучше туляка – ничего не сыщешь. Вон, гляди затвор какой. Где ты на «энфильдах» такие механизмы видел?

– Его возьму, – настаивал я, взвешивая на руке тульское ружье с полированным ореховым прикладом.

– Картуши[23 - Картуш – бумажная трубка с пороховым зарядом и пулей] вон те, – указал Степан на кожаную лядунку[24 - Ляду?нка (нем. Ladung, от laden – заряжать; букв. «зарядница, патронница») – специальная сумка, из комплекта снаряжения, предназначенная для боевых припасов] с зарядами.

– Как угодно, – услужливо поклонился немец.

– Шпагу, наверное, надо еще? – спросил я у Степана.

– Гы, – оскалился он, показывая крепкие зубы. – На медведя со шпагой? Тесак надо. Вон тот, – указал он на стойку в углу, где покоилось холодное оружие. Достал из нее широкий испанский кинжал длиною в локоть.

Вооружившись, мы прошли в буфетную и набили торбу съестным: хлеб, сало, пирожки какие-то, то ли с грибами, а может с капустой…

– Барин, Александр Андреевич, табачку бы еще, – взмолился Степан. – У Федора одна махра. Горло дерет, что, ежа проглотил.

Мы поймали буфетчика, снующего с графинами, и приказали дать нам табаку, да не какую-нибудь заплеснувшую пачку, а свежего.

– Ох, что вы, что вы, – обиделся буфетчик. – Графу из лавки купца Алексеева турецкий табак всегда привозили. Плохого он не курил.

Федор уже ждал нас на окраине леса со своей лохматой собакой.

– На, – вручил он Степану короткую пику с небольшой перекладиной у наконечника. – Ого, барин, хороша пужало, – оценил он ружье. Вот с таким-то стволом – да!

Он вздохнул, поглаживая свою старую фузею[25 - Фузе?я (польск. fuzja, также фузия от фр. Fusil) – дульнозарядное гладкоствольное ружьё с кремнёвым замком].

– Пошли уж, – поторопил его Степен. – Скоро смеркаться начнет.

– Успеем, – успокоил его Федор. – Мельник медведя на старой засеке видел. Это как раз возле моей лесной сторожки.

– Постой, – вдруг забеспокоился Степан. – А как твоя Марфа поживает?

– Сплюнь! – ни с того, ни с сего разозлился Федор, – Что енту заразу вспоминаешь. Два года, как сгинула. Не является. Может, сдохла, мож прибил кто…

– Это вы про кого? – поинтересовался я.

– Это любовь его давнишняя, – засмеялся Степан.

– Не кликай беду, – еще злее огрызнулся Федор. – Сбереги нас, Богородица. – Он перекрестился.

Мы шли сквозь сосновый бор, проваливаясь по колено в сугробы. Ружье становилось все тяжелее и оттягивало плечо. Федор – знай себе – шустро вышагивал впереди, прислушиваясь к лесу. Его лохматая собака мелькала где-то меж серых стволов. Вдруг она подняла отчаянный лай. В ответ раздался рев.

– Все! Нашли, – обрадовался Федор.

– Ну, я пошел, – тихо сказал Степан, хватая рогатину обеими руками.

– Ага, давай. А мы сбоку зайдем. И раньше времени рожон ему в рыло не совай, – настаивал Федор.

– Знаю я, наставник хренов, – огрызнулся Степен. – Ты сам-то смотри не промахнись…

– Ох, ох! – подразнил его охотник.

Мы с Федором полезли в лядунки, у Федора была старая, солдатская, медная, вытащили по картушу. Я, подражая охотнику, зубами надорвал бумажный край картуша. Немного пороху сыпанул на полку затвора, остальное – в ствол с пулей. Пыж сверху и шомполом утрамбовал.

– Сохрани и помилуй.., – перекрестился Федор, и мы осторожно двинулись на лай.

Здоровый грязно-бурый медведь вертелся, пытаясь зацепить лапой собаку. Но та шустро уворачивалась, пытаясь забежать сзади и цапнуть зверя за ляжку.

– Сейчас Степен его подымет, так ты в голову пали, барин, – шепнул мне Федор и сам устроился чуть сбоку, наведя фузею на медведя.

Появился Степан. «А ну! А ну!» – закричал он, держа перед собой рогатину. Медведь двинулся к нему, тяжело переваливаясь. Степан отпрыгнул на шаг назад. Медведь поднялся на задние лапы, громко заревел…

– Пали! – крикнул Федор, и я спустил курок.

Ружье бахнуло. Впереди все заволокло дымом. От отдачи я сел в снег…

– Эх, барин! – недовольно воскликнул Федор. Его фузея гулко ухнула. Он тут же бросился вперед. Я за ним.

Огромная бурая туша неподвижно лежала на снегу. Собака бегала вокруг и радостно лаяла. Степана нигде не было.

– Где Степан? – испугался я.