– Это не американцы, – заявил он, завершив перевод.
Наклонивший голову к левому плечу и зажмурившийся переводчик выглядел в форме капитан-лейтенанта как чучело. Он приложил палец к носу и тут же отдернул его.
– Американец никогда не скажет «Канк» и никогда не скажет «Пи Ди Кью»[103 - Cank – дурацкий, «Пи Ди Кью» – «PDQ», Pretty damn(ed) quick, дьявольски быстро (английский сленг).], это чисто английское!
– Уверены?
– Та-а-к точно, товарищ адмирал, уверен абсолютно. Это не американцы, не канадцы, не австралийцы, не африканцы и не новозеландцы. Все говорившие родом из Метрополии.
– Вы что, можете на слух отличить австралийца от новозеландца?
– Если они будут говорить по крайней мере минуту – конечно. А говорили они достаточно… гм… импульсивно. И искренне.
– А если бы они говорили на немецком?
– Тогда я мог бы сказать, из каких они земель… Более-менее…
– Ваше мнение: это не трюк? Они действительно считают, что их бомбили свои?
– Мое мнение – да. Выражения были очень… образные, я бы сказал. Так не станет говорить человек, играющий какую-то роль. Все было очень естественно и… по-настоящему. Да, я в этом уверен. Да и не стали бы они употреблять некоторые там слова, которые не-англичанин или не-американец, скорее всего, даже не поймет.
– А почему же тогда они стреляли? – поинтересовался кто-то из штабных офицеров.
– Потому же, – Левченко ответил почти ласково, – почему и наши зенитчики стреляют по мудакам, перепутавшим стороны фронта. В этом ничего особенного нет.
– И что же, они подбирают людей?
Адмирал смотрел на переводчика, приспустив веки, не желая подталкивать его к тем словам, которые он хотел услышать.
– Да… Я ясно слышал: «shorten a butcher’s bill», дословно – «уменьшить счет от мясника». Явно имеется в виду, что пытаются спасти еще хоть кого-то.
Капитан-лейтенант, моргая, смотрел на Левченко, который, наморщившись, что-то напряженно обдумывал.
– Иван Ефимыч, – обратился он к кавторангу, стоящему чуть позади. – Вы просчитали, успеют до темноты еще раз вдарить «Сухие»?
– Ударить успеют, Гордей Иванович, а садиться уже в темноте придется. Могут побиться.
– А то, что мы им навстречу идем, учли? И если «Чапаев» с «Кронштадтом» полный ход дадут, тогда что?
Капитан второго ранга, начштаба эскадры, покачал головой.
– Все равно, Гордей Иванович. Не успеют. Через два с небольшим часа темнеть начнет. Три четверти часа им всем сесть, полчаса заправиться и бомбы подвесить, еще сорок минут лететь, даже если без всяких шуток с курсами. Даже если транспорта все это время с места не сдвинутся, все равно времени не хватит.
– Подвесить к «корам» бомбы?
– Слону дробина. Наоборот, это из них дурь выбьет – поймут, что пора сваливать, и ищи их потом.
– Так… – Левченко забарабанил носком ботинка по палубе. – Так-так-так… Сколько у них может уйти времени, чтобы разобраться, что это были не свои?
– Сколько угодно. Но там и американцы рядом, и канадцы, и британцы. Пока всех обзвонят, пока все у себя проверят, будут орать друг на друга… Может занять время…
– «Меридиан» помнишь?
– А как же…
– И остальных?
– «Туман» и «Пассат»[104 - «Меридиан», «Туман» и «Пассат» – советское гидрографическое судно и сторожевые корабли, потопленные германскими эскадренными миноносцами в Заполярье.]. Засекли-то вовремя, но пока почесались, пока передали, пока переспрашивали…
– Вот именно.
Левченко и кавторанг уставились друг на друга.
– Пять часов хода, – осторожно сказал штабист. – Можем успеть.
Цель была слишком жирной, чтобы ее отпускать. Новый «Либерти» стоил копейки, каких-то шестьсот десять тысяч долларов – всего лишь полтора самолета того типа, что разведчик с «Чапаева» отпустил утром. Но их было четыре, и они шли на восток, то есть были нагружены. И радиолокаторов на них быть не могло, поэтому в темноте они станут слепыми.
– Попробуем? – сказал адмирал самому себе, и сам с собой согласился: – Да, попробуем. Ничего не теряем, кроме топлива, которое пока есть. Передать по эскадре: «Держать ход двадцать четыре узла».
Он обвел находящихся в рубке людей долгам взглядом.
– Пощупаем их за вымя, как вы считаете?
– Давно пора пощупать.
– Пощупаем, никуда не денутся…
Переводчик, о котором все уже забыли, отступив в тень, смотрел на моряков со стороны. В голову ему пришло слово, наиболее точно соответствующее атмосфере момента. Английское слово «confidence». Еще подумаешь, прежде чем удастся найти ему подходящий перевод. «Самоуверенность» не подходит, смысл совершенно противоположный. «Уверенность в себе» – вот более точный аналог. Мало есть языков, более четких в определениях, чем английский, и мало есть менее четких, дающих такое разнообразие вариантов перевода. «Gazetted» – скажет англичанин, и надо потратить минуту, чтобы объяснить, что одним этим словом обозначается человек, фамилия которого была пропечатана в «Лондонской газете» по случаю награждения его Крестом Виктории. А услышишь – «guts», и гадай себе, имеются в виду настоящие кишки, способность «быть достаточно храбрым для чего-то», или твой собеседник австралиец и тогда это значит просто «информация». Надо еще языки учить, тогда жить станет легче.
Самое интересное, что они успели. Сто двадцать морских миль корабли эскадры покрыли за пять часов, добравшись до усеянного обломками и покрытого еще горящими нефтяными пятнами куска океана. В той точке, где транспорты находились во время атаки и откуда они послали радиограммы о случившемся, стремясь, видимо, остановить свое внезапно сошедшее с ума командование, радиолокаторы советских кораблей ничего пока не видели – значит, транспорта ушли отсюда по крайней мере два часа назад. Вопрос – куда?
Стремясь быстрее пообщаться с новыми знакомыми, Левченко построил эскадру фронтом, увеличив интервалы, и развернул ее к юго-юго-западу. Можно было предположить, что прямо на запад морячки идти не рискнут, а с севера они пришли сами. Оставались южные и восточные румбы, но с точки зрения здравого смысла делать там беззащитным и тихоходным кораблям было совершенно нечего. Наоборот, если в канадских, английских и американских штабах разобрались, что это были не «доунтлессы» и не «барракуды», а кто-то другой, то всем судам надо было спешно стягиваться в направлении родных берегов, пока «большие хорошие парни» не выяснят точно, что же это все-таки было.
Расчет оказался верным, и через сорок минут такого же хода на радаре «Советского Союза» показался первый «блип» от чего-то надводного, а за ним и второй. Супостаты, процесс троганья которых за вымя приближался с каждой минутой, решили разделиться, но шли в более-менее одинаковом направлении и только облегчали задачу. Еще не было двадцати трех часов, когда линкор уперся прожекторами в надстройки первого из транспортов. Тот в ответ зажег свой навигационный прожектор, но с 90-сантиметровым боевыми прожекторами, почти в полмиллиарда свечей каждый, лучи которых свели в один сияющий, лежащий горизонтально над водой световой столб, он соревноваться не мог. Внимательно разглядев «Либерти» и убедившись, что никаких сюрпризов не имеется, линкор погасил прожектора и начал сигналить. Транспорт тоже активно заработал фонарем, мигая частыми прерывистыми вспышками.
– Что говорит?
Знавший английский офицер, читающий передачу, громко заржал.
– Говорит – назовите себя.
Левченко тоже засмеялся.
– Шустрый какой… Передайте ему: «Линейный корабль Японского Императорского флота… „Йоса“[105 - Хорошее качество (яп.).]. Застопорить машины, не пользоваться судовой радиостанцией, спустить шлюпку с капитаном и судовыми документами. Команде разрешается покинуть судно в течение пяти минут».
– Здорово!
– А что это за «Йоса», разве есть такой?