Вариант «Бис» (с иллюстрациями)

– Уж и похулиганить не даете… Мне интересно, что Иван Степанович придумает?

– Назовется французом-вишистом. Или аргентинцем. С него станется.

– Здесь знает кто-нибудь японский?

– Э-э-э… В кормовой башне, кажется, якут есть…

– Да?

– Можно спросить, даже если не знает, показать его с трапа, пусть по-якутски что-нибудь скажет.

– Да ладно, все это ерунда… Пять минут прошло уже?

– Нет еще.

– И шлюпок не видно. Противоминной артиллерии правого борта – приготовиться открыть огонь. Стрелять по ватерлинии. Заряд пониженно-боевой пойдет?

– Согласен.

Старший артиллерист бросил несколько фраз в трубку телефона, снова повернулся в ожидании.

– По три снаряда на ствол вам хватит, Егор Алексеевич?

– Хватит. Но лучше бы они сами топились. Согревательный заряд, три выстрела на орудие, потом стволы чистить. И шум на пол-Атлантики.

– Боитесь селедку распугать?

– Селедку, не селедку, а двоих еще не нашли, между прочим. Звук над морем далеко разносится…

– Гм. В принципе, тоже верно. Вот ведь жизнь повернула, ни у кого из нас нет опыта транспорта топить… Хорошо, передайте: «Приказываем затопить судно немедленно. В случае неподчинения открываем огонь». Передавайте.

Через полминуты мичман-сигнальщик сообщил, что квитанция получена. Тоже недодумали – строчащий фонарем как из пулемета мичман был в английском не слишком быстр, хотя поплавал по Европе, а приданный переводчик, хоть и говорил на нем как на родном, но шарахался от тумбы сигнального прожектора как черт от ладана.

Вражина подчинился, шлюпку с капитаном спустили на талях с видимого борта, остальная команда, скорее всего, сейчас отгребала от противоположного. Радио пароход не тронул, молодцы, жить хотят. И утопили свой «Либерти» как миленькие – с крыла мостика линкора это засняли кинокамерой до самой последней секунды, вплоть до момента, когда под воду ушли огромные грузовые стрелы транспорта.

«Кронштадт» до такого, видимо, не додумался, потому что из темноты несколько раз глухо ударило, двигая в воздухе висящую невесомо сырость. В течение двух часов нашли и остановили два остальных парохода, наводясь в непроницаемой северной темноте по радиолокатору, как летучая мышь в пещере. Очень спокойно и деловито, без излишнего возбуждения, прикончив англичан, как правильно определил очкарик-переводчик, Левченко собрал свои раскиданные на тридцати милях корабли и, снова сбросив ход до экономического, увел эскадру на восток – подальше от места, где они поохотились.

Капитаны потопленных судов стали единственными пленными, двое достались Иванову, двое – Москаленко. Высаживать их на шлюпку после допроса не стоило, поскольку уже на борту советских кораблей им представились по всей форме. В принципе, задачей эскадры было не утопить, шуруя на коммуникациях, какой-то огромный объем тоннажа, а именно создать панику, пресечь или сократить до минимума сообщение между континентами. А для внушения растерянности и паники не было ничего лучше, как создать впечатление непонятной опасности. Больше тумана, больше странного, ненормального – и эффект окажется более сильным, чем если бы эскадра просто подошла к берегам Америки и демонстративно рядом с ними кого-нибудь потопила. Опять же, когда владивостокские крейсера ходили вокруг Японии, самым важным их достижением был не потопленный тоннаж, не редкие удачные перехваты с последующим отрывом от противника, а именно окружающий их ореол потусторонности, не пересекающийся с нормальными цифрами скоростей и курсов крейсеров Камимуры.

Водоизмещение транспорта типа С1, «Либерти» в варианте сухогруза было вполне умеренным – четырнадцать тысяч сто тонн. Четыре раза по столько – и цифра уже становится достаточно значительной, чтобы окупить потраченное топливо, и время, и принесенный в жертву риск. На «Чапаев» записали два британских эсминца, принадлежащих Королевскому Канадскому флоту: «Ку-Апелл» и «Сент-Лаурент», старые корабли ранних межвоенных классов, составляющие 11-ю эскортную группу. Интересной новостью было то, что третий эсминец группы, способный значительно усложнить так благополучно разрешившуюся ситуацию, тоже канадский «Скина», разбился буквально три недели назад на камнях исландского побережья. Похоже, начиналась полоса везения – суеверие, как жизненный факт, воспринимаемый почти всеми воевавшими.

Неизвестно, сколько времени полутора сотням моряков с потопленных судов придется провести в шлюпках в сотнях миль от ближайшего берега и найдут ли их вообще, но большой крик в Адмиралтействах бывших союзников должен был подняться уже вот-вот. Со стороны это смотрелось, наверное, кошмарно: вспышка передач в эфире, букет радиограмм в стиле: «Вы что, обалдели, идиоты! Мы свои!» Два эсминца тонут, на берегу пытаются разобраться, кто же из своих допустил такую дурость, а потом четыре транспорта просто исчезают бесследно. Ни один из капитанов не нашел в себе желания геройски погибнуть в попытках сообщить, что они встретились с рейдером. Кстати, все четверо вполне могли предположить, что это был один и тот же рейдер.

Все три штаба морских операций: американский, канадский и Соединенного Королевства, надо отдать им должное, среагировали достаточно быстро – несмотря на уже наступившую ночь и привычный антагонизм, всегда служивший фоном в отношениях флотов, конкурирующих не меньше, чем сотрудничающих. Тем не менее недостаток сведений не позволил сделать выводы, имеющие отношение к действительному положению дел. Наиболее вероятным считалось, что эсминцы подверглись внезапной атаке самолетов, запущенных с подводных лодок. Это вовсе не было невероятным – японцы, например, такие лодки имели точно, размытые слухи о чем-то подобном у немцев тоже ходили не один год. В конце концов, немцы вполне могли построить новый тип субмарин и вывести несколько штук в океан, а эти лодки вполне могли оказаться среди тех, которые пока не вернулись в свои базы, продолжая бессмысленную «сепаратную» войну.

Можно было прижать к стенке германских адмиралов, чтобы они дали ответ, так это или не так, – но на это требовалось время, в Европе была уже глубокая ночь. Главной проблемой, решить которую надлежало обоим Адмиралтействам, был вопрос безопасности войсковых транспортов, немалое число которых находилось в море на пути в Европу и обратно, перевозя подкрепления воюющей американской армии и вывозя раненых. Быстроходные лайнеры, превосходящие в скорости любую подводную лодку, совершали свои переходы в одиночку, эскортируемые только в первые часы после выхода из порта и последние – уже перед самым прибытием в пункт назначения. Другие, пересекая Атлантику в составе хорошо охраняемых конвоев, полагались на пушки крейсеров и эсминцев и противолодочные патрули самолетов с эскортных авианосцев. Эти были в данной ситуации малоуязвимы, но появление нового фактора – вражеской авиации в океане, пусть даже в мизерных количествах, – представляло очень большую опасность для одиночек.

Трагедия «Роны», почти неизвестная за пределами очень узкого круга высших флотских чинов, произвела в свое время глубокое впечатление, хотя и не изменила принципы обеспечения переброски живой силы морем. Его Величества транспорт «Рона» в конце ноября сорок третьего года вблизи Североафриканского побережья Средиземного моря был атакован самолетом, всадившим в него «Ferngelenkte Gleitbombe», то бишь управляемую планирующую бомбу дальнего действия. Были убиты или утонули свыше тысячи американских военнослужащих и 120 англичан – что было равноценно поражению в крупном морском или наземном сражении.

Такое случилось пока только раз[106 - Второй войсковой транспорт был бельгийский «Леопольдвилль», перевозивший через Ла-Манш части американской 66-й пехотой дивизии, он был потоплен германской подводной лодкой в Рождественскую ночь 1944 года, при этом погибло около 980 человек. Потопленные советскими подводными лодками германские «Вильгельм Густлофф», «Генерал фон Штойбем» и «Гойя» нельзя считать «чистыми» войсковыми транспортами, поскольку кроме военных частей они одновременно перевозили большое количество раненых и беженцев.], но службы, ответственные за обеспечение безопасности переходов, были взвинчены до предела. В данный момент в Атлантике находились сразу несколько войсковых транспортов, что было обусловлено военной ситуацией на европейском фронте. На полпути к Саутгемптону находились части 8-й бронетанковой дивизии, и только-только по тому же маршруту из Бруклина, Нью-Йорк, был отправлен транспорт «Джордж Вашингтон» с 262-м пехотным полком, а также еще два транспорта с остальными частями 66-й дивизии – 263-м и 264-м полками. Конвой возвращать не стали, поскольку он вполне мог отбиться даже от крупной «волчьей стаи», если бы такая откуда-то взялась. Лучше было не связываться с Эйзенхауэром, требующим насколько возможно ускорить переброску войск. И все-таки это скорее были японцы, чем немцы, – тем столько подводных лодок уже и не набрать.

Транспорт «Маунт-Вернон» успел прибыть в Марсель тринадцатого, тоже в составе конвоя, разгрузив части 42-й пехотной дивизии, поэтому основное внимание было обращено на двух находящихся в море одиночек – реквизированный в свое время британским Адмиралтейством голландский «Ниеу-Амстердам» и американский войсковой транспорт «Уэйкфилд», индекс АР-21, которые в один и тот же день вышли из Бостона курсом на Ливерпуль. В отличие от большинства конвоев, маршруты быстроходных одиночек были проложены по менее нахоженным тропам, они пролегали значительно южнее, и бывшие лайнеры пересекали значительную часть Атлантики практически по горизонтали, затем круто поднимаясь почти к Исландии, чтобы снова спуститься к шотландскому побережью. В данном случае это поставило пару лайнеров в опасную близость к месту непонятного происшествия. Поэтому, неспособные соперничать в скорости с огромными кунардовскими «королевами», «Ниеу-Амстердам» и «Уэйкфилд» получили приказ возвращаться. 80 000-тонные «Куин Элизабет» п «Куин Мэри», рассекающие Атлантику с почти тридцатиузловой скоростью, могли пересечь океан по прямой за считанные дни, доставляя за раз по полнокровной дивизии. Для меньших по размеру и менее быстроходных «Аквитании», «Иль де Франс», «Уэйкфилда» и «Ниеу-Амстердама» (черт, язык сломаешь с этим голландским) рейс туда и обратно занимал обычно дней восемнадцать. «Аквитания» успела вернуться в Нью-Йорк, проскочив, видимо, под самым носом таинственных субмарин, остальных нужно было возвращать.

Американскому командованию, как флотскому, так и морскому, и в страшном сне не могло привидеться, что предпринятое Левченко маневрирование благодаря нелепому совпадению вывело эскадру на встречный курс с одним из этих гигантов. Крупная засветка, появившаяся на пределе разрешающей способности радара «Советского Союза», была сначала воспринята как фата-моргана, свободное блуждание электронов в цепях прибора. Но дистанция сокращалась, а засветка исчезать не спешила, устойчиво сползая по экрану, напоминающему своей абстрактностью картину сумасшедшего буржуазного художника. Решились доложить командиру. Тот, подумав, запросил спецсвязью «Кронштадт», который, недолго помолчав, подтвердил, что тоже наблюдает одиночную засветку уже несколько минут. Только тогда решились разбудить адмирала. Был четвертый час ночи, когда Гордей Левченко, одновременно с несколькими штабистами, поднялся в носовую боевую рубку.

– Чем порадуете старого больного человека? – адмирал, командовавший Краснознаменным Балтийским флотом еще до войны, любил шутить по поводу своего возраста. Выглядел он лет на пятнадцать моложе положенного по документам, бывают же такие люди.

– Товарищ вице-адмирал, – Иванов пожал протянутую руку, – минут пятнадцать, как и мы, и «Кронштадт» наблюдаем радиолокаторами одиночную крупноразмерную цель, медленно сдвигающуюся левее нашего курса. Идет он, судя по всему, почти прямо на нас.

– Дистанция, скорость?

– Почти невозможно сказать точно, пока далеко слишком. Я попробовал разойтись с Иваном Степанычем, чтобы попытаться его триангулировать, но погрешность может быть достаточно большой. Миль тридцать по штурманским расчетам. Через некоторое время попробуем просчитать скорость по изменению курсового угла, если получится. Но, судя по всему, не маленькая.

– Так… Значит, что-то большое и одинокое двигается на нас контркурсом… Ну и что это может быть?

Иванов пожал плечами: «Что бы это ни было, лучше бы нам быть настороже».

– Айсберг? Линкор на испытаниях? Флотский авианосец в одиночном плавании? Круизный лайнер с певичками и канканом? Алексей Игнатьевич, могут, по-вашему, локаторы пока просто не видеть его охранение?

– Нет, я в этом достаточно уверен. Шесть часов назад они «Либерти» почти с двадцати миль читали.

– А эсминцы?

– Эсминцы читает с меньшего, но все же… Если он в тридцати милях и в нашу сторону идет, то четверть часа можно подождать без особого риска.

Четверть часа еще не прошла, когда в рубках советских кораблей командирам почти одновременно были поданы трубки телефонов, соединивших их с радистами. Перемещающийся в пространстве электронный артефакт, явно был реальным и даже обитаемым, поскольку он использовал радио на передачу, выдавая довольно мощной станцией кодированные группы знаков. «Градусами» – бортовыми радиопеленгаторами – передача была однозначно ассоциирована именно с ним.

– Черт, быстро ответить абракадаброй, повторив его первую строчку! – командир линейного крейсера, способный на необычные реакции, повернулся к офицеру связи.

– Иван Степанович… Нехорошо без санкции адмирала…

– Не успеем же!

Офицер связи, неприметный, с плохо запоминающимся лицом старлей, усмехнулся, глядя на возбуждение командира. Второй помощник сумел поймать в полумраке эту усмешку и с негодованием повернулся к стоящему с бумагами в руках офицерику, уже совершенно спокойному.

– Нельзя, Иван Степанович. Адмирал сам догадается и передаст, если считает нужным. В машину о полном ходе?

– Верно. Сколько готовность?

– Как положено. После вчерашнего пунктира котлы еще теплые.

Оба артиллерийских корабля разошлись шире и с двадцати миль в конце концов сумели определить скорость «большого неизвестного» и отследить резкое изменение его курса.

– Двадцать два узла, – сказал в недоумении старший штурман линейного корабля, оборачиваясь к склонившемуся через его плечо командиру, проглядывающему его расчеты.

– Очень интересно… Что бы такое крупное могло идти на двадцати двух узлах?

– Линкор… Современных серий, «Алабама», скажем.