Тайны забытых миров

Возникновение обряда кремации в неевропейских регионах и распространение его в Западной Европе до времени распространения культуры погребальных урн (XIV–XIII вв. до н. э.) также можно увязать с миграцией афанасьевских манов, предков арьяманов-индоарийцев (носителей гаплогруппы R1a).

Как мы помним, арии солнечного бога называли Арьяманом, а саяно-алтайские шаманы – Эрменом. Всех этих сибирских «манов» мы связывали с историей «первых (чистых) людей манов» из афанасьевского Саяно-Алтая. В Минусинской котловине и Причулымье находились потомки афанасьевских манов – андроновцы, сохранившие для своих обрядов солнечного Арьямана. Образ этого древнейшего божества солнца фигурирует в шаманских текстах Сибири как божество Эрмен-хан.

Дальний «родственник» сибирского Мана (шамана) – это индоевропейское слово «саман» (сан. – ритуальное песнопение). Кроме того, как мы знаем, нахождение и освобождение коров («лучей солнца») обычно описывается как деяние, совершаемое Индрой, часто при помощи риши Ангирасов, где и производили «саман» (сан. – чтение песнопений, мантры).

Для возвращения лучей солнца (источника зарождающихся душ и плодородия), утраченного богатства, требуется совершить паломнический путь («панти» – путь) в сакральные места предков Кап таа (в Панти Кап) с целью жертвоприношения.

Здесь, в «пещерном» святилище земли Мана, множество древних каменных изваяний, курганных сооружений и ритуальных мест, которые нужно соотносить с манами. Позже мы их знаем, как «мани» (сан., тиб., монг.) – камни с надписями или с выгравированной на них мантрой, стоящие на горах, на перевалах, в местах паломничеств. Здесь, в капах, или капищах, и производились шаманами священнодействия саман, связанные с ритуальными песнопениями, т. е. мантрами. (Напомним, Брихаспати вместе с Ангирасами должны произнести истинное слово, мантру.)

Вся эта магическая операция или обряд песнопения с музыкой были сопряжены с явлением зари, с первыми лучами, на «кончиках» которых доставлялись зародыши будущих душ.

«Индра выпустил с помощью песнопений коров (утренние зори) вместе с молодняком, вместе с жертвенными возлияниями» («Ригведа» III, 31. К Индре).

«Индра-проламыватель крепостей победил дасу песнопениями» («Ригведа» III, 34).

Ведийские мудрецы (ангирасы) и греческий бог Гермес так же проводят ритул песнопениями, выводя коров (солнечные лучи) из пещеры.

У хакасов сохранилось представление о «сус» – луче солнца как средстве передачи душу зародыша человеческой жизни, посылаемого божеством Эрмен (прототип арийского бога солнца Арьямана). Именно к Эрмену (Арьяману) обращались некогда саяно-алтайские шаманы, чтобы выпросить у него все «куты», поймать или «захватить» многие души. Они считались творцами душ как диких промысловых зверей, так и домашнего скота. По солнечным лучам этих древних божеств и доставлялись зародыши будущих душ. Спустя столетия в далеком Иране сибирский Арьяман, или Эрмен, превратился в зороастрийский дух зла Аримана.

Кызласов Л. Р. «Древнейшая Хакасия»: «Следует рассмотреть скульптурные изображения верхних божественных существ – оплодотворителей, дарующих зародыши всего живого, имеющие чаще всего вид антропоморфной личины с коровьими ушами. Одним из таких верховных божеств было солнце. Даже в случаях неумелого исполнения смысл очевиден – от „лучистой“ личины вниз спускаются личинки („виды образа“) разнообразных очертаний и даже „незамкнутые“…В других случаях отчетливо видно, что зародыши-личинки отправляются вниз от месяца (луны). Значит, и месяц (луна) был одним из верховных божеств, дарующих плодородие.

<…> Антропоморфная голова „верховного божества“, от которой вниз по извилистому „семяпроводу“ спускаются отдельные личинки – куты людей. Если это так, то человек в сознании людей был центром мироздания. В нем видели лишь частичку вселенной, подчиненную ее неведомым силам, поскольку рассматривали как проявления величия целого».

Погребальный обряд очищения кости

Еще одним подтверждением версии о связи между ариями и обитателями юга Сибири является сходство погребальной обрядности. Известно, что в современной Индии, как и у народов андроновской культуры от Енисея до юга Урала, распространен обычай сжигания тел усопших. Но так было не всегда.

Арии были уверены, что от тел умерших, поеденных червями, исходит скверна, и осуждали тех, кто закапывал их в землю. Поэтому творцы иранской «Авесты» полагали, что трупы надлежит не сжигать, а на некоторое время оставлять в уединенных местах на открытом воздухе. Весь этот обряд совершался для того, чтобы птицы очистили их от мягких тканей и дали возможность захоронить в земле только кости.

Вот какую картину обнаружили ученые в Новосибирской области. Среди захоронений Барабинской лесостепи довольно много детских, но это неудивительно: во многих доисторических обществ детская смертность была очень высока. Однако самое интересное заключается в том, что в большинстве захоронений под исследованными курганами не было найдено целых скелетов взрослых, или они просто отсутствовали. Подобные захоронения без костяков характерны для могильников в Томском Приобье (Еловка-2).

Существование такого погребального обряда свидетельствует о сложных идеологических представлениях у андроновцев Сибири. Горшки, каменные наконечники стрел, другой инвентарь и разрозненные кости. Загадка? Может быть и более простое объяснение. Если допустить наличие у андроновцев вторичных захоронений, а этот факт кажется очевидным, то умерший мог до погребения помещаться в такие условия, когда труп до предания его земле совершенно не сохранялся. В этом случае могила все-таки сооружалась чисто символически.

А если это свидетельство того, что андроновцы Обь-Чулымья хоронили умерших по-древнеарийски? Или, точнее, их потомки, так же радеющие за «чистоту», принесли с собой в Иран (указания по «Авесте») и в Индию древние сибирские обычаи. Так это было или не так, на каком этапе произошел переход к кремации покойников у древних арийцев, мы точно не знаем. Давайте понемногу распутывать этот загадочный клубок таинственных обрядов и религиозных культов, связанных с очищением.

Начнем с того, что эти племена полагали, что тело, захороненное в землю, поедалось червями – «нечестью». Поэтому сибирские праарии, как и творцы «Авесты», считали, что трупы надлежит не закапывать и не сжигать, а на некоторое время оставлять в уединенных местах на открытом воздухе. Это делалось для того, чтобы птицы могли «снять одежду», то есть, очистить мягких тканей от костей. Только отмытые дождями, овеянные ветром и высушенные солнцем кости производились захоронения в земле.

Основные законы торе, записанные Тебиром Шамсом (по данным Кул Гали и Гази-Бабы): «Тела нечаянно погибших юрганов надо вешать на деревьях и подвешивать к ветвям птичьи крылья, с которыми их души полетят на небо. <…> Для умерших юрганов и для тех, на кого указал трезубец Кубара… вне кладбища надо сделать на деревьях ег-кэпэ (помост из досок) и на этот ег-кэпэ положить ящик с телом и запасом пищи и питья… Если деревьев нет, то ящик кладут на столбы. <…> Рядом надо также вешать на деревьях и столбах крылья и изображения птиц…».

У некоторых индоевропейских племен юга Сибири еще с эпохи бронзы представление о смерти связывалось со страной Мана (Минусинской котловиной). С явлением древнескифской культуры в Южной Сибири переход души в иной мир уже соотносился с обителью Кашаа (ср. Кошара, Кашала, Кошье, Кащей).

Одним из импульсов проникновения в далекую Индию обь-чулымского обряда очищения, сочетающегося с «потерей одежды», может послужить легенда о Нале из «Махабхараты» (сказание о Нале и Дамаянти). Потеря Налем одежды как метафора смерти стоит в тесной связи с игрой в кости. Птицы, похищающие одежду Наля, называют себя воплощением игральных костей. (Индийский Наль – это трансформированный шаками/саками образ более древнего алтайского Алып Манаша или среднеазиатского Манаса).

Некогда в южносибирской стране Каш Але (ср. инд. Кошала), где проживал народ пан или пани, этот царь Наль был обучен искусству счета и игры в кости. Позже андроновские мигранты на севере Индии именем сибирского народа пан игру в кости назовут «пана». Укажем его родственные слова, о которых писали выше в главе «По путям священной Маны»: «пана (сан.) – игра в кости; «панчык» (тув.) – игра в кости; «панке» (кир.) – игра в карты; «понiс» (хак.) – выигрыш (при игре в кости). Эти территории могли носить название Каш/ала или Кош/ара – загоны для скота.

Именно здесь, в Кошале (русс. фольк. Кошье), мог проживать панийский народ каш (далекие предки качинцев – ха/касов), который в искусстве счета и игры в кости не знал себе равных. От него пошло также местное название игры в кости «кажык» («кашык»). Кости, конечно, стадиально старше всякого рода «естественных» предметов игры, а вот сущность их изначально была культовой, связанной с погребальным обрядом очищения кости и с богами потустороннего мира.

Птицы, похищающие «одежду» Наля, называли себя воплощением игральных костей («пана» – игра в кости). Паны, как и их потомки тувинцы и хакасы, считали, что кости приносят счастье и способствуют размножению поголовья скота, его сохранности.

Данные археологии, устное народное творчество и характер многих вариантов этой игры наталкивают нас на следующую мысль. Скорей всего, истоки этой ритуальной игры принадлежат древнейшим обитателям юга Сибири – народу пан.

Устное народное творчество славян с упоминанием о Кошье (Кош Але) в «Веде о Маре» так же уводит нас в глубокую архаику Саяно-Алтая. Как мы помним из предыдущих глав, именно туда, в саяно-алтайскую пещеру со Змеем, отправился богатырь Добрыня из сказочной былины «Добрыня и Змей». Там, на берегу реки Пучай (Бу/сай или Енисей, см. карту), одежду его и похитил летающий Змей Горы – Горыныч.

Снятие «одежды» птицами – мягких тканей кости, как нам представляется, было равнозначно способности общения с потусторонним миром и Небесами. То же отождествление с птицей мы обнаруживаем в шаманском наряде или магическом полете. Птицы – это проводники душ.

Небо и небесные светила (позже духи неба) находились наверху, и путь к ним был труден и опасен. Поэтому шаманы пользовались посредниками между ними и небом в лице священных птиц – «предков». Превращение себя в птицу свидетельствует о способности шамана еще при жизни совершать экстатические путешествия в иные миры. Духов неба необходимо было расположить в свою пользу, для этого им приносили в жертву угодных им животных, души которых и становились помощниками (ездовыми животными) шамана (например, пура). Иногда полный костюм шамана (тувинский, бурятский, якутский) имитировал очищенные кости, т. е. скелет человека.

В книге Н. В. Посольмака «Стерегущие золото грифы» (Новосибирск, 1994) читаем: «Как считалось, благодаря этим фантастическим существам…умерший мог скорее попасть на „небесные пастбища“, находившиеся где-то высоко на заоблачных, недоступных человеку вершинах гор. Образ этого синкретического существа (мифического орла или грифона) осенял все стороны жизни пазырыкцев. <…> Вероятно, считалось, что ими был населен мир мертвых, поэтому, чтобы попасть туда, умершим „помогали“ многочисленные изображения грифонов на погребальной утвари. <…> На „небесные“ пастбища, в кочевнический «рай» отправлялись после смерти пазырыкцы (Иванов, Топоров). Там их встречали ожившие персонажи собственной мифологии – грифы…».

Конечно же, частью общего обряда «очищения» посмертной души было трупосожжение (кремация), что не мешало быть древним скифам и огнепоклонниками. Если же говорить в целом, то аналогии трупоположениям и трупосожжениям можно видеть на всей огромной территории распространения андроновцев-«ф» (от юга Урала до Енисея).

Если основной способ захоронения населения этих племен в Зауралье – это трупосожжение, то для Барабинской лесостепи и всего Обь-Чулымья, характерны большей частью погребения трупоположением (с разрозненными очищенными костями).

«В захоронениях взрослых андроновцев Барабы выделяется три вида погребального обряда – трупоположения, трупосожжения и трупоположение и трупосожжение в одной могиле. <…> Следующим видом погребального обряда, отмеченным в Барабе, является трупосожжение. Трупосожжение всегда совершалось на стороне, что, видимо, свидетельствует о наличии у андроновцев специальных мест, где проводилась кремация.

Если сопоставить количество трупополежений и трупосожжений в Барабе, в процентном отношении, то картина получится достаточно оригинальная. Так, в западных районах Барабы зафиксировано 92 % трупоположений и 8 % трупосожжений (учитывая только взрослые захоронения). В Центральной Барабе это соотношение несколько иное: 41,5 % трупоположений и 49,8 % трупосожжений, тогда как восточные районы Барабинской лесостепи дали 9 % трупоположений и 91 % трупосожжений» (Молодин В. И. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск, 1985).

То есть чем ближе к исторической прародине Мане Саяно-Алтая, тем обряд трупосожжения по количеству намного превышает обряд трупоположения. Как мы предположили выше, данный обряд очищения могли привнести в эти места племена маны (позже их стали именовать как мены, имены, муны). Возможно, сказывались религиозные традиции мигрантов, приходивших из Маны, и не исключено влияние почитателей солнечного бога Арья/мана, давших большие возможности для совершения ритуальной кремации. Скорей всего, данная ситуация объясняется тем, что процесс продвижения андроновских племен с запада на восток был достаточно сложным.

Подтверждением этому явлется наличие разных видов орнаментации сосудов в могильниках Барабы андроновской культуры. Это так же может свидетельствовать о разных этнических и родоплеменных группах как индоевропейских, так и древнетюркско-угорских народностей. Одним из этнических территорий, отдаленной от Барабы на восток, и могли быть земли манов, которые проникали в Барабинскую лесостепь. Этот погребальный обряд (впрочем, как и путь паломничества в страну восхода солнца), по мнению ариев, мог соотноситься с потусторонним миром, связанным с Ритой – путем движения бога Арьямана, т. е. солнца.

Эти особенности андроновской культуры Обь-Чулымья дают основание видеть в ее носителях людей, выполнявших особые культовые функции, связанные с культом предков. Ведийская литература говорит о деятельности их божества Арьямана в ином мире и его связи с ушедшими предками. Он считается царем предков, возможно, первопредков – манов (первых людей). (См. начало.)

Многие из ариев стремились вернуться к своим далеким предкам – манам – или в землю Маны (М?нi). По их мнению, эти маны некогда создали чуть ли не скотоводческий рай на северных отрогах Саяно-Алтая. Иначе их называли арьяманами, то есть, солнечными людьми. Арьяман же мог выступать как покровителем паломнического движения на землю Ман – в сакральный мир предков, так и богом-посредником в обрядах захоронения.

Но все же, у большинства ариев, несмотря на тот или иной способ захоронения, превалировал единый обряд очищения кости – очищения посмертной души.

По законам сибирской ойкумены

Что заставляло андроновских кочевников отправляться в дальневосточный путь – «пант», пренебрегая покоем и статичным уютом? Что толкало андроновских паломников в путешествие в Валу (Алатау), под которым обычно подразумевались мотивированный выход за пределы обжитого пространства и узнавание другого мира, в нашем случае мира народа пан? Конечно же, этот путь (пант) чаще соотносился контролем над пространством и временем, связанных с путями движения солнца.

Паломничество как закон следования божественному пути в сакральную пещеру Валу, т. е. в страну Мана, было присуще именно андроновцам-«ф». Вся эта поведенческая стратегия от домоседа до странника-паломника определяется не только образом жизни, но и религиозным мировоззрением.

Андроновцы-солнцепоклонники считали, что богиня Ушас (божество утренней зари, сестра Адитьев, дочь неба) совершает круговые движения, перемещаясь по небосводу. Это был «великий путь» Риты. Круг или круговращение мироздания – всеобщий закон. Творцы «Ригведы» были правы: «Вся Вселенная покоится на Рите и движется в нем». Слово «Рита» переводится как «путь», «движение», а позже и «закон». Происхождение «риты» некоторые ученые связывают с индоевропейским «рото», означавшим «повозка», «колесо», «круг». Этот закон положен в основу многих гимнов «Ригведы».

Сотворение Риты, подобно сотворению мира, вопреки версии создания его Варуном (varuna, vara – ряд, раз; va – ваять), произошло само по себе, из Ничто или хаоса само зародившейся материи Валы (образ тверди), в которую оформился зародыш мироздания. Довольно близкие воззрения на «зародыш» мира в виде комка земли (ила), добытого уткой из бескрайнего океана, существовали и у некоторых народов Сибири.

Мы склонны верить в то, что семантику слова «рита» (путь, движение) надо связывать с хакасским словом «ирет» («ирт» – путь; «ирет» – солнечная сторона). Считалось, что вечером, опустившись за «порог» врат Валы, солнце проходило путь («ирт», «ирiт» – хак.) с запада на восток в кромешной темноте потустороннего мира.

Затем оно являлось утром за горизонтом пещерной Валы, т. е. с востока (хак. «иртен» – утро, хак. «ирет» – солнечная сторона), уже увеличенным в размерах и обновленным, с хорошим цветом «лица». Данный порядок пути (ирт) и последовательность кругооборота солнца равнялись одному ирет (счет, раз, ряд, порядок, очередь), т. е. одному сутки.

Родственные слова «ирт» (путь) – это «иртен» (хак. – утро), «ирен-баран» (кир. – предрассветная тьма), «ирде» или «иир» (хак. – вечерняя заря, зарница), «иркен» (хак. – порог) или «ирге» (кир. – порог).

Это был установленный древним народом пан (пратюрками) порядок, закон (ирет, ырат), а вместе с тем и истина («ырас» (кир.) – правда, действительность; «ырасым» (кир.) – порядок, обычаи).

До сих пор хакасы говорят: «Ирет тут» – держи порядок, последовательность, по «закону». Ирет (иначе Рита) дал начало меры и согласованности, т. е. ритма в изобразительном искусстве. Именно в петроглифических рисунках каменных изваяний ритм упорядочивается законом, правилом (ирет, ырат) и стремится к нему. Примечательно, что Ирет, как и ведийская Рита, теснее связан не с дневным солнцем, а с солнцем потусторонним и предрассветной темнотой.

Л. Р. Кызласов «Древнейшая Хакасия»: «На изваяниях знак (в виде круга и квадрата с лучами) в этой позиции композиционно связан не только с пастью хищника, но и с беременным животом…Эта позиция указывает на местонахождение и, возможно, и рождение знака в Нижнем мире».