Ты – моя причина жить…

Идеальное пространство. Идеальная вселенная.

Даже сквозь закрытые наглухо глаза мощный свет слепил Димку. Он долго привыкал к лупящему прямо в мозг свету, а когда привык и даже смог различить, откуда же сочится эта пытка, открыл наконец глаза.

Парни мисс Тони отлично работали. Пока выставлялся свет, они не стояли столбом, а разминались. Все парни были как один – красавцы, накаченные и с упругими попками. Загляденье просто.

И тут я увидела ЕГО. Да-да, мой сладкий персик.

Элиот. Он единственный был в узких плавках. А еще на нем была маска-очки: темная полоска с прорезью для глаз. На сцену выбежали девочки в футболках и джинсах и быстро повязали остальным парням черные ленты на глаза, а на тело пшикнули масло и энергично растерли. Я позавидовала девчонкам: хорошая у них работа, растирать мужские тела лосьоном-м-м… Когда экзекуция закончилась, парни замерли. Нет, правда, они смирно стояли, вытянув лица, и ждали сигнала. Никакой реакции. Я сконфуженно прищурила глаза на шорты, в надежде обнаружить признаки возбуждения, но не заметила ничего. Хорошие танцоры, наверное.

Свет потух. Наверное, сейчас Дима смог различить десятки людей, стоящих по ту сторону камер, и увидеть меня. Я помахала рукой. Никакой реакции.

Камер было не меньше пяти – три стояли напротив него, две были подвешены в воздухе.

– Уважаемые члены съемочной группы, мы начинаем. Дубль первый эпизода первого «Зеркало». Дым, пожалуйста…

Самым сложным оказался финал. Режиссер кричал на парней, потому что хотел видеть в их лицах эмоции. Мисс Тони хлестала Элиота, как сидорова козла, Дима потел, ему постоянно подправляли лицо… Наконец, режиссер сказал, что первый эпизод «отмучен», через полчаса съемка второго, и распустил всех перегримироваться.

Следующая сцена звалась «Огненной», и в ней не участвовали парни из балета, только парень в плавках, чью попку я вчера собиралась надгрызть. Весь эпизод состоял в их танце с подсовыванием ноги на фоне горящих факелов, обломков и все того же неуемного дыма. Эта сцена была кульминационной и показывала героя песни «Roberto», охваченного пламенем страсти и караемого огнем правосудия общественного мнения. На съемку отводилось всего двадцать минут, грим занял чуть меньше.

Когда ему смыли макияж, я вздрогнула: такого блеклого лица я не ожидала увидеть. Куда делись глаза? Ресницы? Где Димины губы?.. Уверенными движениями Габи нарисовала все заново, усилив тени на глазах, отчего Дима стал еще более угрюмым. Одежду миссис Поттер подобрала темно-синего цвета. Ну, из одежды, естественно, только брюки. Из той же кожи, но синие. Также их натерла. Отличием от костюма в первом эпизоде стало еще ожерелье-фенечка глубоко-синего цвета, которую она туго повязала на шее.

– Тебе не кажется странным, что все с тобой такие вежливые? – спросила я по-русски, пока пухлая Габи работала с его волосами.

– Ну… я артист.

– Зазнался, что ли?!

– Да нет, я думаю, это связано с положением на площадке. Это дисциплина и субординация.

– Ну, возможно, и так.

Дима едва успел допить уже остывший чай, когда в гримерку снова ворвался Брэдли со сценарием в руках.

– Пора, – сказал он.

Дима вздохнул и посмотрел на себя в зеркало. Я знала, что он там увидит: удручающий вид человека, на котором лежит бремя серьезного выбора. Мы вышли из гримерки, прошли по коридору. Павильон с зеркалами уже разбирали. Нас встретил Элиот, который поменял свои трусы на огненно-красные, и повел нас к месту съемки. В руках была такого же цвета маска.

– Там будет жарко, – предупредил он и открыл дверь в коридорчик, откуда предполагался выход на площадку.

Да уж. Жар полыхнул нам в лицо, не успели мы войти. Прогревались трубы, выставлялся свет, что-то верещало и пищало. Сцена была еще меньше, завалена какими-то невменяемыми обломками чего-то, напоминающего останки самолета, во всяком случае, я разглядела дымящееся крыло самолета в треть реальной величины, обугленные кресла и перевернутую тележку с обгарышами пластиковых бутылок. Вокруг были натянуты светло-зеленые полотна, перед которыми торчали трубы. Дима остановился перед сценой – оттуда пахло горелым и сильно пекло.

– Мистер МакКуин, мы постараемся все снять быстро. Там жарко.

…Съемки закончились во втором часу ночи. Оставшиеся эпизоды сняты без форс-мажоров. Элиот отработал на заднем плане еще один эпизод («Авария»), а потом его отпустили – остальное Дима снимал один. Я включилась в работу так неистово, словно снимали мое видео. Я была на подхвате, подкиде, поддержке и всяческого рода других «под», в конце концов, это я барахтала огромным веслом воду в эпизоде с бассейном крови («Суицид»). Окрашенная в алый цвет вода была прохладной, и Дима, как ребенок, с наслаждением брызгался, а потом на камеру дрожал под кровавым дождем. На его руки наклеили отвратительно реалистичные порезы, кровоточащие густой кровью. Под водой плавали парни из балета в телесного цвета трусах. Дима сидел в бассейне тоже в одних трусах. В этом клипе одежды будет мало. Пятый и шестой эпизоды снимали уже ночью – между одиннадцатью и двумя часами. Пятый («Лабиринт») снимали в пустом квадрате, стены которого возвели из светло-зеленой материи. Дима метался внутри, снимали сверху. Буквально минут двадцать. Пару общих планов с его отчаянием, несколько крупных со слезами. Режиссер объяснил, что этот эпизод будет наполнением и переходом по всему клипу. Шестой («Выбор») сняли на фоне окна, затянутого зеленым полотном. За окном будет ночной и дождливый Нью-Йорк, куда «Roberto» отправится строить новую жизнь. Пятый и шестой эпизоды были просто картинками, в них не было пения, и Дима был этому рад – за первые четыре он так наорался, напелся, что уже не мог говорить. Я-то думала, он просто открывал рот, а оказалось – пел, чтобы вены вздувались. Это было для меня открытием. Когда все кончилось, мы (он прямо в костюме из последнего, шестого эпизода, а я мокрая от пота) повалились на пол и долго улыбались, а вокруг кто-то хлопал.

И где-то в промежутках этого счастья я наконец услышала: «Стоп! Снято! Всем спасибо!»

* * *

– Спит, как ребенок, – сказал Брэдли шепотом, улыбаясь.

Я сама была готова расплакаться от умиления. Дима спал, свернувшись калачиком на диване в нашей квартире. Мы только-только вошли, он сразу рухнул на диван и уснул. У Брэдли было вино. Я и вино – нехорошая компания, но да черт с этим. Я взяла два бокала, штопор, и мы ушли ко мне в комнату. Дима сказал, что отпразднует все как-нибудь потом, а сейчас он будет спать, и мы с Брэдли уважали его выбор.

– За победу, – сказал Брэдли, и бокалы звякнули.

– Это не совсем победа, – сказала я отпив вино. Вкус был потрясающим: с небольшой кислинкой, насыщенный и без примеси спирта. Я-то в этом разбираюсь – когда живешь на кредитках, поневоле станешь разбираться в вине, ведь столько поводов напиться!

– Мы превзошли все ожидания Джейкоба, – сказал Брэдли. – Он невероятно доволен. Мы сделали все, что от нас требовалось для старта. Теперь начинают работать люди на продвижение, песня уже штурмует хит-парады. Впереди несколько месяцев выступлений, и самое главное – это пять концертов на дне рождения радиостанции. Это очень волнующе.

– Это верно, – сказала я, улыбнувшись, словно чуть-чуть придурочная. Да чего там чуть-чуть, мне в голову уже ударил вязкий хмелек, и я была готова к откровенному разговору. – Могу я задать вопрос? – спросила я, допивая третий бокал.

– Конечно, задавай.

– А ты по девочкам или по мальчикам?

У Брэдли на лице весело запрыгали искорки. Я хихикнула. Оставшийся здравый смысл говорил мне, Ника, хватит, но что-то меня ничего не останавливало.

– А тебе бы как хотелось?

– Все зависит от того, насколько я тебе нравлюсь, – ответила я, – если бы я тебе совсем не нравилась, то мне бы хотелось, чтобы ты был по мальчикам. Тогда это хотя бы объясняло причину твоей антипатии ко мне.

– А если нравишься? – спросил Брэдли и вдруг сделался серьезным.

Меня это рассмешило.

– Ты чего такой серьезный стал?

– Я задал тебе вопрос.

– Ты или вино в тебе?

– Между прочим, это ты четвертый бокал наполовину пригубила, а я пью только второй.

– Ты меня спаиваешь! Если бы мне в этот момент показали меня же саму со стороны, я бы сгорела от стыда! Женщины, дорогие мои, ну не выглядим мы сексуально, когда пьяны. Сексуальность под градусом должна быть обоюдной! Только так и никак иначе. – Брэдли был чуть тронут алкоголем, тогда как я просто распласталась и чувствовала себя бесформенной теплой кучкой. Которую хоть бери, хоть неси (если унесешь). В тот момент мне было плевать, что я вешу чуток за восемьдесят, что у меня проблемы с фигурой, что я не очень симпатичная. Мои бывшие мужчины в один голос оспаривали последний факт, умолчав про первые два. Мол, Ника, ты очень симпатичная. Но я не верю мужчинам, имеющим доступ к телу. Не верю! И если обычно я могла брать харизмой, то хмель ее убил напрочь, и брать мне было нечем. Брэдли был трезв, представляете, какая катастрофа?!

– Ты не дослушала меня в прошлый раз, – сказал Брэдли, – сделала кучу выводов. Теперь, когда ты расслаблена и обессилена вином, я хочу все-таки с тобой поговорить.

– О чем? – спросила я.

– О том, что между нами происходит.

– А что происходит между нами? Ничего. И ничего не может происходить. Мы просто работаем вместе.

– Ты же знаешь, что это не так, – ответил он мягко.

– О, нет-нет-нет, – сказала я, – на это не поведусь. И на эту удочку не попадусь.

– Да с чего ты взяла, что я шучу?