Держать носом на волну

Дмитрий повернулся назад, взял в руки дрель и, покрутив ее пропеллером перед Олегом, сказал:

– Олежек, видишь сверлышко? Оно дало нам патроны.

– А нельзя ли популярно для невежд…

– Конечно. Представь, я все мозги вывихнул, как мне приспособить эти охотничьи патроны для наших нужд? Ни черта не придумывалось, но я был уверен, что выход есть. – Дмитрий соскочил на пол, – Сегодня рано утром мне приснился сон. Будто я – мальчишка и в саду бабушки, играю в индейцев, крадусь с одноствольным ружьем среди цветущих яблонь. Я осторожно отодвигаю ветвь и прицеливаюсь в пташку. Слышу биение пульса. Плавно выдыхаю и в паузе межу ударами своего сердца нажимаю на спуск. Все, как было однажды в реальной жизни.

– Ну, ты – гад! Ты что, птичек, что ли в детстве убивал? Зачем? – Олег в упор смотрел на Дмитрия, – Они же лучше всех нас вместе взятых! Я тебе морду набью! – лицо его раскраснелось, это было видно даже при скудном освещении.

– Это случилось один единственный раз. Так – без дела. Не думай… То есть на охоте потом, я много раз добывал птиц, но это другое… А это был воробышек. Я взял его в руку – перышки растрепались на грудке, глаза полузакрыты, капелька крови на клюве. Я не знал, зачем я это сделал. Куда вошла дробинка – не видно, – Дмитрий замолчал, задумавшись, – Так иногда провалишься в пропасть воспоминаний, давно забытые события становятся реальностью и вздрогнешь невольно, когда очнешься и подумаешь: «Господи, как давно это было! И забыто давно. И было ли в действительности? А вот, на тебе, вспомнилось. Зачем?»

– Да не зачем! Живодер ты, вот и весь сказ!

– Нет, братец, не так! Я в то время увлечен был всякими приключенческими рассказами – обожал Фенимора Купера, до самозабвения читал Джек Лондона, Майн Рида, Брет Гарта, Бориса Житкова, Жюль Верна. Страстно желал пожить жизнью их героев, завидовал им.

– Ну, а птичка невинно убиенная и патроны наши причем?

– Не спеши. Будет тебе белка, будет и свисток, как говаривала моя бабушка, – Дмитрий снова замолчал, прислушиваясь к порыву ветра. – А ведь, пожалуй, раздуется к обеду. Ты как полагаешь, Олежек?

– Будь покоен. Непременно. Уж вторая половина ноября. Солнце к спячке готовится. Пора всем прелестям этих мест проявиться. Ну не томи…

– Подожди. Ты вот вскинулся на меня… А что самое главное для нас теперь?

– Патроны, что ли?

– Уверен, нет!

– А что же тогда?

– Мир промеж нас. Вот что. И трудное это дело, брат. Читал я где-то о двух старцах.

– О святых что ли?

– Вот, вот! Именно о святых. Прожили они в уединении некоторое время. Один и спрашивает другого, как тот ему представляется. Он в ответ – что вроде ангела, лучше и быть не может. Пожили еще, Бог знает сколько. Опять тот спрашивает о том же. А в ответ, что, мол, как дьявол тот для него стал, каждое слово – как гвоздь в душу. Так-то, брат.

– Мы же не святые старцы, а полярники.

– То-то и оно, отнюдь не святые. Ну, да ладно… Прервался мой сон на этом месте. Лежу и думаю: «Как я тогда ловко придумал в капсюль „жевело“ дробинку забивать». Вспомнилось, что до того случая много по мишеням стрелял прямо в комнате, – выстрел-то негромкий, как пистонами из детского пистолета. И жаль стало того воробышка с новой силой. Наверно сильнее, чем в момент его смерти. Повела меня нелегкая поохотиться на пташек. Получалось, что тогда просто так его убил, бесцельно.

Дмитрий залез в карман куртки, вытащил горсть винтовочных патронов, один бросил на верстак поближе к Олегу, а остальные ссыпал обратно в карман. Тот взял его и, повернувшись к оконцу, стал внимательно рассматривать.

– Пуля-то железная, похоже. А вот и капсюль, «жевело». Ясно теперь, причем тут дрель и твой сон, – Олег посмотрел на Дмитрия, – Да, голь на выдумки хитра. А стрелять, я имею в виду, попадать такой пулей можно?

– Обижаешь, коллега! Пойдем-ка на Свет Божий. Правильно ты понял – рассверлил я отверстия в гильзах под «жевело», а капсюли выбил из охотничьих патронов, ну и порох, конечно. Пулек наделал из прутка металлического и подогнал по калибру. Посмотрим, как они на ходу, – Дмитрий выбрал большой гвоздь, двухсотку, из ящика под верстаком, сунул в карман молоток и, прихватив карабин, друзья вышли за дверь.

Уже окончательно рассвело. Время близилось к полудню, но солнце, цепляясь за край тучи у горизонта, не резало своим светом глаза, а собиралось пройти свой недлинный для этого времени года путь по небосводу, растянув и без того долговязые тени на снегу.

– Скоро спрячется совсем, до января – вот будет веселое времечко! Что скажешь, Мить?

– Ничего, кроме того, что ежели за нами не прилетят к тому времени, то придется нам активизировать свою деятельность – заняться твоим любимым делом, Олежек, – спортом. А не то – без зубов останемся.

– Ну, у тебя точно с головой что-то!

Ответа не последовало. Дмитрий и Олег прошли по направлению к берегу. Там были закреплены два столбика – в рост человека – с переброшенной через них проволокой, на которой летом вялили пойманную рыбу. Дмитрий передал карабин Олегу и вбил гвоздь в правый столб несколькими короткими ударами почти по самую шляпку. Затем взял карабин и отсчитал двадцать широких шагов. Олег шел следом.

Из дневника Дмитрия:

«20 ноября. Неплохо здесь – по крайней мере, пока. Не скучно, – работенка всегда найдется. И главное, никто на пятки не наступает… Не тянет меня что-то к цивилизации, даже в Питер не хочу – культурную столицу нашей Родины. Олежику на днях рассказал случай из прошлого, вдруг вспомнил. Был в отпуске. Ехал в автобусе №80, который обеспечивал разорванную ветку между станциями метро «Площадь Мужества» – «Лесная». Битком, конечно. Девица в очках, с несколькими авоськами в руках, нечаянно касается пакетом лица дамы. Незамедлительно приносит свои извинения: «Простите, пожалуйста, что задела вас по морде».

…К достоинствам уединения, безусловно, относится некоторое количество свободного времени. Его, можно сказать, предостаточно. Даже стишки пописывать начал:

Что может быть суетнее, чем день?
Затоптанный толпою горожан,
Спешащих накормить метро прожорливые глотки,
Он рвется из-под ног, стремясь остаться цел,
Раздавленный, разбитый в драбадан,
И только пьяницы жалеют так о нем, что предлагают дню
глоточек водки.
Быть может только моя тень?

…Радует, что карабин теперь у нас. Попал, я конечно, вчера в шляпку. Но гвоздь не забил – а только согнул. Ну, это ничего, Олежек был в восторге – обозвал меня Лимонадным Джо. Чудак, право. Я же чувствую, когда попаду. Будто кто-то другой за меня наводит на цель и еще шепчет: «Вот так».

Перевалило за середину декабря. Наши герои уже почти месяц не видали солнца. Зима не баловала спокойной погодой. Часто вьюжило и друзьям приходилось браться за лопаты, чтобы расчистить дорожки к механке и угольной куче. Такая работа не в тягость, радует мышцы.

– Знаешь, Олежик, – Дмитрий остановился, чтобы утереть испарину со лба, – Во дворе моего детства с начала зимы вырастали огромные сугробы, наверное, выше человеческого роста. Их нагребали жильцы, расчищая путь к двуместному деревянному сортиру. А боковые короткие дорожки – к деревянным сараям, ограничивающим двор слева и справа, где хранились дрова.

– С чего это ты вспомнил?

– Не знаю. Просто вспомнилось. Снег под лопатой так же скрипит, как в детстве, и, засмеявшись, добавил, – Люди всегда движутся к какой-нибудь цели. Правда цель, фигурально выражаясь, весьма схожа с сортиром по своей значимости, либо с дровами, конечно же, с сытной и вкусной пищей, деньгами и все в этом духе. Ее можно даже назвать светлым будущим. Редко кто хочет жить в бочке, чтобы смотреть на небо без помех.

– Это ты и про нас?

– И про нас тоже. Мы же расчищаем дорожку к угольной куче! Нет, в детстве было куда веселей!

– От того детства мы ушли далеко, Мить. Нам теперь ближе к его отражению в кривом зеркале, – Олег усмехнулся.

– Это ты про что, Олежек?

– Про старость.

– Оптимист, однако…

Некоторое время оба работали молча. Затем Дмитрий остановился, посмотрел на Олега и с чувством всадил лопату в сугроб.

– Олежик, – сказал он, стараясь не повышать голоса, – Подожди. Остановись. Хочу тебе сказать. Я где-то читал, что люди, теряющие мужество, могут заболеть цингой даже на экваторе. У нас для этой болезни более подходящая широта…

– С чего ты взял, что я теряю?