Червем ползущие

– Да! – ответил Владимир. – А он вам нужен?

– Его ищет Елизавета Васильевна…

– Так пройдите к нему… Вот что… – остановил он девушку. – Вы можете оказать мне услугу?..

– Пожалуйста!..

– Попросите сюда Надежду Федоровну!

Анюта вздрогнула.

– Дубовскую?.. Артистку?..

– Да!.. Она сейчас где-нибудь там… с гостями… Подойдите к ней незаметно и скажите, что я ее жду здесь… в библиотечной!

Анюте эта просьба не понравилась. Но, скрепя сердце, она согласилась…

III

Дубовская вошла с Анютой, которая пошла опять по лестнице…

Владимир стоял у стола, со сложенными на груди руками. Он был бледен.

– Вы меня звали? – спросила Дубовская, непринужденно садясь в кресло.

– Да! Мне нужно с вами поговорить…

И продолжал ледяным тоном, отчеканивая каждое слово:

– Я все слышал, что вы с отцом здесь говорили!

На секунду Надежда Федоровна смутилась, но быстро овладела собой. И, как хорошая артистка, совершенно искренно удивилась:

– Разве?.. Где же вы были?..

– Я был здесь… около шкафа!.. Но не в этом дело… Я хотел вам сказать… – он провел рукой по волосам, – что это… это подло!..

– Что? – спокойно спросила Дубовская.

В груди студента загорелась буря.

– Как? вы еще спрашиваете?.. – воскликнул он. – Да вы кто: зверь… чудовище?.. Ведь, я же любил вас первой, юношеской, чистой любовью! – с отчаянием крикнул он. – Ведь, я же молился на вас… смотрел на вас, как на святую!.. И вы… вы изменяете мне… и с кем… с моим же отцом!..

Он закрыл лицо руками. А Дубовская засмеялась, звонким, серебристым смехом, который он так любил слышать у неё на сцене…

– Ха-ха-ха! – смеялась артистка. – Вот наивный мальчик! Я вам не давала обета целомудрия!

Студента объял ужас. Как? Она смеется? Смеется после того, как говорила ему, что он единственный, которого она сейчас любит!.. Смеется после того, как уверяла, что она совершенно одинока, что у неё нет никого!..

Он отнял от лица руки. Не верил ушам:

– Вы… смеетесь?!.

Дубовская встала. Скука была написана на её лице.

– Конечно, смеюсь… это только смешно!.. Впрочем, не устраивайте, Вольдемар, такой драмы – она мне достаточно надоела на сцене!

Она попробовала улыбнуться и положить на его плечо руку. Владимир отскочил от неё, как ужаленный.

– Не смейте ко мне прикасаться! – глухо крикнул он. – Вы… вы… я даже не нахожу для вас подходящего названия!.. Вы… куртизанка!..

Студент весь трясся от охватившей его злобы, а Дубовская снова стала хохотать, но уже истерично…

– Ха-ха-ха! А еще что?..

– Я вас презираю сейчас, как ничтожество… как последнюю гадину! – стал кричать, не помнящий себя, Владимир. – Вы осквернили мою первую любовь… светлую… чистую!.. Я думал посвятить вам всю жизнь… работать для вас… создать вам покой… роскошь… уважение!.. Вы надругались над великим чувством… над моей молодостью… над жаждой жить… верить в счастье… в людей!.. Вы, наконец, отняли у меня возможность мстить… возможность наказать моего обидчика! Это – мой отец! Как я вас сейчас презираю! – сжал он кулаки: – вас… всех женщин!..

И вдруг Дубовская выпрямилась. Она была прекрасна, как гордая царица, которой жалкий раб осмелился бросить оскорбление…

И заговорила, как царица, презрительно окинув студента с ног до головы:

– Замолчите вы… фразер!.. Молокосос!.. Вы осмеливаетесь оскорблять женщину, пользуясь тем, что некому вступиться за нее, некому разбить вам вот этим креслом голову!.. Не мы, женщины, разбиваем вашу веру в жизнь, а вы, – мужчины, убиваете в нас все, чем может гордиться женщина!.. Вы… слышите ли: вы толкаете нас на разврат… на панель… толкаете нас на уксусную эссенцию, на дома терпимости!

– Неправда! – закричал Владимир. – Не все мужчины таковы! Есть порядочные!..

Надежда Федоровна сделала презрительную гримасу.

– Где они, эти порядочные?!. Все вы порядочны, пока не увидите обнажённого тела женщины, пока не заговорит в вас зверь… низменные наклонности!.. О, вы умеете говорить красивые фразы!.. Вы проповедуете для нас равноправие, а сами делаете из нас рабынь… О женщине кричите вы, как о подруге и товарище, а за спиной её хихикаете и подмигиваете, как хулиганы!.. Вы мысленно раздеваете каждую женщину, как только встретитесь с ней, хотя бы на улице! Вы смотрите на нее, не как на мать и сестру, а как на возможную вашу любовницу!..

Она говорила страстно, и огонь гнева шел из глаз её. Владимир сразу осунулся, пропал его экстаз и выглядел он сейчас жалким и убитым.

– Я не смотрел на вас так… – тихо сказал он, потупясь: – вы не можете этого сказать!..

– Все вы на один шаблон, знаю я вас! – иронически воскликнула Дубовская. – Да как вы осмелились бросить мне в лицо такие оскорбления?!. – вдруг вспыхнула артистка. – Что я: была вашей невестой… собиралась за вас замуж?.. Говорила я когда-нибудь серьезно, что люблю вас, подавала вам когда-нибудь серьёзные надежды!.. Я шутила… и вы должны были понять, что это шутка! Вы ухаживали за мной, а я благосклонно принимала эти ухаживания!.. А теперь вы смеете обвинять меня в какой-то измене?.. Я, господин Назаров, – свободная женщина… – гордо откинула она голову: – пусть я развратна… пусть имею десятки любовников – не ваше дело!..

Она быстро вышла, сверкнув на ковре серебряным треном. Владимир, шатаясь, подошел к креслу, упал в него; закрыл лицо руками.

Это было все так ужасно, что сказала ему сейчас Дубовская, что студенту показалось, что больше не стоит жить. И он твердо решил покончить с собой сегодня же, когда все разъедутся…

С лестницы прошли вниз Болотов и Анюта. Степан Васильевич ушел в комнаты, а девушка задержалась и, когда Болотов скрылся, – подбежала к Владимиру…

– Владимир Александрович! – тихо позвала она.

Студент вздрогнул и отнял от лица руки. Увидев Анюту, смутился.

– Это вы… Анюта?.. А я присел тут немного… задремал!..

Девушка участливо наклонилась к нему.