Собакалипсис

Пока эти мысли свербели у меня в голове, неясный силуэт хозяина приблизился к свету свечи, и я смог его рассмотреть.

Это был пёс. Но такой громадный, что даже Роти и Фрэди показались на его фоне не такими уж здоровяками. Интересно, и как он только протискивается сквозь эту узкую дверь? Или же попросту не может выйти, оттого и сбрендил, бедолага?

Одет пёс был в какую-то тёмную рубаху. Белая шерсть выглядывала из-под ворота, как галстук бабочка. Или как картонная вставка под воротничок. Где-то я видел нечто подобное.

Здоровяк подозрительно ловко подцепил целую связку свечей. Поднёс их к стоящему на столике черепу. Вознёс очи к потолку и со вздохом произнёс:

– Мементо мори.

Не успел я осознать, с чем связано упоминание моря, как пёс нажал на череп. Нижняя челюсть тут же выскочила вперёд, а изо рта полыхнула небольшая струя пламени.

От связки свечей сразу стало значительно светлее. Пёс устроился на стуле рядом с огнём.

– Иди сюда, Джек. Не бойся, – здоровяк похлопал по соседнему стулу.– Присаживайся рядом.

Я поднялся и с опаской присел неподалёку. Пёс покачал головой.

– Я сенбернар, – произнёс он.– Это значит Святой Бернар. Что накладывает на меня огромную ответственность. Ибо кто, если не я, защитит и наставит на путь истинный падших человеков и заблудших зверушек? – Пёс вздохнул:– Тяжек сей крест, ибо не ведают, что творят.

– Это… Бернар, – начал, было, я, но он поднял руку.

– Можно просто Сеня.

– Ага, – я кивнул.– Знаешь, я не вполне понимаю, о чём ты говоришь. Но ты, судя по всему, добрый малый, – я осёкся и добавил:– Хоть и немалый.

– Ответственность! – торжественно произнёс пёс и воздел лапу кверху. Я снова кивнул и сглотнул подступивший ком.

– Так вот, – продолжил я.– Я знаю, что ты приютил человеческого ребёнка. Мальчика. А я тоже несу за него ответственность. Понимаешь?

Сенбернар прикрыл глаза.

– Уважаю, – пробасил он.

– Мальчик сейчас живёт в нашем приюте для людей. Поэтому я хотел бы забрать его.

Теперь пёс поглядел на меня с сомнением.

– Ты? – он хмыкнул.– Сила божия велика. Но искушать его – грех.

– Чья сила? – уточнил я.

Сенбернар воздел очи к потолку и тяжело вздохнул.

– Язычник, – произнёс он.

Я высунул язык и попытался его рассмотреть. Вроде, всё с ним было нормально. По крайней мере, мой язык вряд ли сильно отличался от языка сенбернара.

– Бог, – воодушевлённо начал свою проповедь пёс, – величайшая и милосердная сила природы. Он повсюду вокруг и внутри нас. Люди прогневали его. За то он лишил их разума и наделил им нас. Ведь мы, собаки, избранные. Если прочитать изначальное имя собак – дог – наоборот, то как раз получится год. А год – это имя бога.

– По-моему, год – это цикл сезонов, – усомнился я.

– Да, – обрадовано закивал сенбернар.– Я же говорил. Он во всём! И, прежде всего, в вечном течении природы!

– Но если он такой милосердный, то почему так поступил с людьми?

– Он милосерден, но справедлив! – с жаром воскликнул Сеня.– Его терпение не имеет границ, но если заканчивается, то несть числа всем казням египетским, кои падут на главы согрешивших пред очами его!

Я выпучил глаза. Я не вполне понимал, о чём идёт речь. Но пёс говорил столь воодушевлённо, будто ему кто-то об этом рассказал. Или даже показал.

– А откуда ты обо всём этом знаешь? – спросил я.– Тебя какой-то человек научил? Тот, который жил в этом странном доме?

Сенбернар потупился.

– Этот дом называется часовней, – сказал он.– Его построили для утешения путешествующих. Ибо путешествие – великое испытание для слабой души.

Я на всякий случай согласно кивнул. Мне лично путешествовать не доводилось. Но даже вот это вот посещение другого района приводило меня в трепет.

– Но я, к сожалению, не застал человека, который служил здесь. Просто однажды осознал свою ответственность и принял заботу о ближних.

Хм. В самом деле? То есть, всё, что он тут мне втирал – это плод его размышлений о смысле жизни и служению… кстати, кому?

– Так ты что, это всё сам придумал? – спросил я, опасаясь, как бы не вызвать его гнева.

Всё-таки, если у самого милосердного бога терпения порой не хватает, то что уж говорить об огромной собаке. Но он лишь смиренно потупился и проговорил:

– Ну, я кое-что помню из прошлой жизни. С людьми. Моя молодая хозяйка часто привязывала меня к лавочке у подъезда, а сама убегала куда-то. Ну, я и сидел. Слушал старушек. Очень многое от них узнал.

– Ага, – кивнул я.– Я тут тоже познакомился недавно с одной бабулей. Очень интересная личность.

– Был ещё в квартире говорящий ящик, – продолжил пёс.– Он тоже рассказывал мне много интересного. В основном гадости. Но умение отделять зёрна от плевел – признак божественной искры.

Про телевизор я знал, поэтому перебивать не стал.

– Когда люди покинули нас, я долго бродил потерянный, – сенбернар вздохнул, отчего пламя свечей заплясало дикий танец.– А потом, когда проходил мимо и увидел блеск солнца на кресте, я понял, в чём моя миссия, и остался здесь.

Вот оно что! Просто этот добрый здоровяк не знал, как свою распирающую изнутри доброту применить. И, исходя из когда-то слышанного и виданного, сотворил себе миссию. Нет, я, конечно, не был против. Он же не приносит кровавых жертв, да и меня не обижает.

– Здесь я хотя бы на какое-то время могу приютить бедные создания, далёкие от света истинной любви, – продолжал пёс.– Потом они, конечно, убегают. И я не знаю ничего об их дальнейшей судьбе.

– А Маугли? – спросил я.– Где сейчас мальчик?

– Почему ты зовёшь его Маугли? – удивился Сеня.– Разве его воспитали волки?

Теперь пришла моя очередь удивляться.

– Волки? При чём тут волки? Мы спасли его от бездомных собак. Отвели в наш человеческий заповедник. А имя дал ему Фёдор Степаныч. Не знаю, почему.

– Люди? – оживился сенбернар.– Так вы тоже заботитесь о братьях наших глупых?