Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Слышишь, мой друг, как пред дальней дорогой
сердце волнуется близкой тревогой?

ясна лазурь и опор лишена,
станет нам пристанью только она:

в ней все, что было и вечно пребудет,
может быть, будет, а может, не будет,

в ней суждено нам и вечно пребыть:
может быть, быть, а быть может, не быть.

3. Отрывок из автобиографии

Я могу бесконечно долго смотреть в голубое теплое небо с плывущими по нему легкими облаками, как, впрочем, и в ночное, пугающее и торжественное, днем или ночью, утром или вечером, зимой или летом, не говоря уже о весне и осени, когда небо наиболее выразительно, я могу смотреть в него, забыв о времени и с бездумной заинтересованностью, – между тем, как я обратил внимание, для большинства людей это зрелище представляется немного скучным: многие предпочитают пребывать в закрытом помещении без особой надобности, вместо того, чтобы любоваться открытым небом.

Однако что это значит: без особой надобности? ну, то есть помимо работы или гуляя по магазинам без намерения что-то купить, – эту свою особенность предпочитать лицезрение неба многим развлечениям в четырех стенах я открыл случайно, когда, вместо того, чтобы пойти с женой на один русскоязычный спектакль, я уступил билет ее подруге, а сам провел два часа на улице, после чего мы на машине вернулись домой, ее рассказ о спектакле очень напомнил мне изложение Львом Толстым содержание оперы (или балета, не помню), которую слушала однажды Наташа Ростова, в то время как Анатоль Курагин пожирал ее глазами в бинокль.

Насколько же жалок театр – причем почти любой – по сравнению с тем зрелищем, которое бесплатно, на каждом клочке земли и в любую минуту предоставляет человеку жизнь под открытым небом! нужно только однажды обратить внимание, насколько любая сценка с прохожими и любой уличный пейзаж живей, интересней, но также и экзистенциально глубже всякого спектакля, – даже на шекспировскую тему! о кино не говорю, кино – другое дело: там иллюзия полного присутствия неба сознательно сохранена, потому и любая деталь в кино принципиально мало чем отличается от зрелища под открытым небом, правда, там есть еще и занимательность, мы благодарно принимаем ее к сведению, но с возрастом она все менее для нас значима, с возрастом только небо не теряет своего великого значения, – так тому и быть.

4. Полуденная фантазия

Где в сини бледной и пустой
вдали от суетно-земного
все дышит чудной простотой
и ощущением иного,

откуда реют облака
в изнемогающем покое,
как бы не слишком, а слегка
благословляя все мирское,

и все стекается куда
в щемящей ноте ожиданья —
там… сердцу близка и чужда
мысль, что за смертью нет страданья.

5. Два неба

Действительно, все-таки представление о звездной полночи как храме после службы, когда и слабо перемигивающиеся звезды, и бледная мертвенная луна, и слабый ветерок, и пронзительное вокруг безмолвие, – все это напоминает о недавно свершившейся мистерии, но ее участники куда-то внезапно и бесследно исчезли, – так вот, такое представление гораздо поэтичней, чем аналогичное представление о той же полночи как воочию – то есть в очах души по Гамлету – свершающейся мистерии: с ангельскими иерархиями на хорах, с органной гармонией сфер, со сводчатыми потолками разворачивающихся под разными углами и в разных масштабах экзистенциальных измерений, с демонскими кариатидами ежесекундно происходящего в космосе зла, с алтарем матушки-Земли, на котором приносится снова и снова в жертву плоть живых существ, и с бесчисленными жителями разнообразных астральных миров в качестве невидимых зрителей.

И точно так же образ ясной голубой лазури, которая станет нам последней пристанью, потому что уже теперь, глядя в нее, мы до глубины души взволнованы отсутствием в ней каких-либо опор, и сравнение со смертью, в которой тоже упраздняются любые жизненные опоры, приходит само собой, – да, этот звенящий образ лазури, навевающий нам странное, непостижимое, мистическое состояние бытия в аспекте собственной возможности, то есть пребывание в лазури-смерти как антиномическое «может быть, я существую, а может быть и не существую», – он, этот образ безоблачной лазури, кажется нам тоже куда поэтичней, чем любые другие и, главное, вполне конкретные представления о посмертном существовании человеческой души.

И вот, если бы как дважды два четыре было доказано, что, собственно, ничего в представлении о звездном небе как опустошенном после службы храме или в образе лишенной опор лазури как последней пристани человека, – итак, ничего в этих двух символа нет истинного, а есть одна лишь чистая поэзия, – можно ли было бы в таком случае, перефразируя Достоевского, сказать: лучше я останусь с поэзией, чем с истиной? наверное, можно, потому что решительно невозможно доказать, что подобная поэзия не имеет к истине никакого отношения.

6. Наше все

Знаю, что много миров в нашем мире незримо сокрыто,
путь есть один в них войти – лишь телесную смерть пережив,
но, пока жизнью живем мы привычной, в иных измереньях
мыслью пытливой бродить нам как будто не очень к лицу:
к каждому время придет мир иной поприветствовать лично,
в зеркале чувств же земных сверхземную теряет он суть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Музыка лучше всего сокровенную душу раскроет
разуму чуждых вещей, а из тех, что фиксирует глаз,
небо важнее всего: как возвышенна звездная полночь!
легкий сквозит ветерок, светит мертвенным светом луна,
звезды мигают, и все… нет, забыли пространство и время:
в страшной своей чистоте они чем-то походят на храм,
но – после службы ночной, когда всеми он странно покинут,
двери ж открыты его, и колеблется свет от свечей, —
впечатленье тогда от него почему-то гораздо сильнее,
чем когда служба идет, и он полон вещей и людей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но и в полуденный час, когда в теплой и чистой лазури
тихо плывут облака, и отсутствием всяких опор
небо опять нас манит, одновременно душу тревожа, —
точно давая понять, что возможности спят в бытии,
знать о которых нельзя, но в которые можно лишь верить,
больше: не верить нельзя, – да, здесь также великая роль
неба над нами видна, – без него мы бы куклами были,
что с реквизитом вещей – то есть всем, что и есть вокруг нас —
разный, но жалкий спектакль для кого-то зачем-то играют.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
С небом нельзя вообще нам решить, есть ли в мире игра.

7. Небо как олицетворение всего высшего

У каждого своя жизнь – единственная и неповторимая, в этом ее неоценимая ценность, и жить чужой жизнью – что и делают, а точнее, пытаются делать очень многие люди, называющие себя учениками или приверженцами того или иного духовного Учителя (сюда же, разумеется, и основатели мировых религий) – занятие, по меньшей мере, сомнительное, – оно мало чем отличается от классического подражания в искусстве, и как никто в творчестве не ушел далеко, подражая какому-то мастеру, так точно и в трудном деле внутреннего развития бессмысленно буквально перенимать какие бы то ни было духовные практики (в том числе, и молитвы, и любые культовые отправления), если они не соответствуют характеру и настрою души.

Однако восходить к чему-то Высшему, как бы его ни понимать, очень даже желательно для любого человека, и если он это искренне делает, Бог, который и есть это самое Высшее, обязательно так или иначе о нем позаботится, я лично в этом нисколько не сомневаюсь, – и как в области духовной жизни нет ни единого законченного феномена, который можно было бы отождествить с Высшим, и в то же время каждый феномен так или иначе с ним тонко связан и на него тайно или явно намекает, так в окружающем мире – это подтвердит любой из нас – абсолютно все вещи окружены и пронизаны некоей чистой и благородной субстанцией, – с головой погружаясь в метафизику, эту субстанцию можно назвать вслед за тибетскими буддистами Великим Непорочным Пространством или абсолютной первоосновой бытия.

Но можно, не особенно вдаваясь в метафизические дебри, оставить все как есть: то есть это самое Пространство отождествить просто с Небом, которое мы видим ежедневно, с которым живем и без которого нам нет жизни, – тем более, что то Высшее, которое нам на протяжении жизни, в больших трудах и в малых дозах удается приобрести, – оно гораздо больше созвучно с нашим родным и милым Небом, нежели стоящим за ним великим и таинственным Пространством.

8. («Над вечным покоем» И. Левитана)

Над вечным покоем безмолвного свода
уходит земля в бесконечную даль,
плывут с облаками усталые воды
и дышит простором глухая печаль.

На срыве утеса худая церквушка
прикрыла от ветра косые кресты:
одна ты над миром, родная старушка,
не зябко ль тебе – небеса-то пусты?

Лишь пара деревьев, трава да могилы,
да тусклая синь над холодной рекой,
лишь треск угольков, изнемогшие силы,