Серебряный единорог

Пройдя пару метров, он внезапно остановился.

– Нет, археологические раскопки не покатят. Экспедиция привлечет слишком много внимания, а фанфары нам не нужны. Пробей лицензию на добычу гранита.

Усталые изыскатели подошли к «Москвичу». Кузьмич сидел на складном стульчике возле лунки. На голубом льду лежало несколько замерзших рыбешек и одна крупная рыба.

– Ленок, килограмма на три потянет, – гордо произнес пенсионер, подняв рыбину.

– Кузьмич, заводите агрегат, – прервал рыбалку директор. – Штурман, проложи кратчайший курс на Читу, миссия нашей географической экспедиции выполнена.

Глава 5. Ювелирный кудесник

Директора знобило и у него першило в горле. «Кажется, простыл, – подумал он и взглянул на часы: пять вечера, – Все, хватит торчать на работе, пойду домой, зайду в аптеку, приму лекарство и в койку».

Меркурий сложил листы в стопку и убрал бумаги в сейф.

– Треень, трееень… – зазвонил телефон.

Анатолийский снял трубку и услышал радостный голос Пиханова:

– Хорошо, что я вас застал, Меркурий Сократович.

– Что у тебя?

– Суперпредложение из Таджикистана.

– Три вагона урюка?

– Да нет, это по вашим интересам. Приходите в гостиницу «Забайкалье», номер триста четыре.

Через четверть часа Меркурий преподнес шоколадку дежурной на этаже и постучал в 304 номер.

– Входите! – рявкнул голос Пиханова.

В одноместном номере неприятно пахло дихлофосом – по-видимому недавно в гостинице травили тараканов. Олег вальяжно расположился в кресле, постоялец гостиницы скромно сидел на кровати. На прикроватной тумбочке, покрытой газетой «Советский спорт», стояла непочатая бутылка «Столичной». Вокруг бутылки симметрично расположились вскрытые банки шпрот, маринованных огурчиков и колбасного фарша. Порезанный хлеб возвышался горкой на краю тумбочки, как ступенчатая пирамида народа майя. Сервировка заканчивалась двумя чайными кружками и маленьким, чуть больше наперстка, серебряным стаканчиком.

Постоялец – приятный чистый старичок славянской национальности, представился:

– Владислав Данилович Благовещенский, ювелир из Душанбе.

– Анатолийский, – хмуро буркнул директор, увидев бутылку.

Старичок пожал горячую руку, приметив покрасневшие глаза Меркурия.

– Как ваше здоровье, уважаемый начальник?

В сочувственном голосе ювелира звучал среднеазиатский акцент.

– Не важное, по-моему, простыл. Давайте просто поговорим и обойдёмся без водки.

– Можно и просто, милейший.

Олег заёрзал на стуле.

– Тут без пузыря не обойтись. Особый случай. Расскажите, Владислав Данилович, о своей передряге.

– Уважаемому начальнику не до разговоров, лечиться надо.

Олег вскочил.

– Я сгоняю за лекарством, а вы пока почирикайте.

– Так, что у вас случилось? – спросил Меркурий, когда Пиханов умчался из номера.

– Грустная история, типичная для Средней Азии, – вздохнул старичок. – Меня с мамой эвакуировали в октябре сорок первого из Москвы в Сталинабад. Так тогда назывался Душанбе. Мама работала на шелкоткацкой фабрике, оборудование которой тоже было эвакуировано из Москвы. В двенадцать лет, когда пришло извещение о гибели папы на фронте, я пришел на фабрику. Сначала на вспомогательные работы, а через год освоил станок, на котором производился парашютный шелк. Работали до изнеможения, по двенадцать часов. В сорок четвертом у меня выявили тяжелое заболевание и отправили в санаторий Ходжа-Обигарм, находящийся в Гиссарской долине. Там познакомился с усто Худодом – мастером по резке камней. Он и дал мне первые навыки художественного промысла. А после войны я выучился на ювелира.

Благовещенский поднял серебряный стаканчик и закрыл глаза. Меркурий терпеливо ждал, когда у собеседника схлынут воспоминания. «Не так уж он и стар – шестьдесят два года, – высчитал он возраст ювелира, – но выглядит на все восемьдесят».

– О событиях в Таджикистане вы, конечно, слышали и я не буду о них рассказывать, – встряхнулся Благовещенский. – Когда начались беспорядки, я был по делам в Ташкенте – выполнял заказ одного важного узбека. Это меня и спасло. Вернулся в Душанбе после погромов. Мой дом разграбили и сожгли; супругу, с которой я прожил тридцать девять лет, зарезали… На пожарище я нашел только нескольких инструментов: шрабкугелей, бокорезов, метчиков… и одну вещицу, которую я сделал для жены.

Ювелир вынул из сумки небольшой предмет, завернутый в замшу. Развернув кусок материи, он обнажил миниатюрный флакон с крышкой в виде купола. Крохотный сосуд темно-коричневого цвета украшали крошечные цветочки и листики из турмалина. Золотистый ободок на крышке играл бликами на полированной яшме.

– Этот флакон для благовоний – единственное напоминание о моей Тамаре-ханум*, даже ее фотографии не осталось, – печально сказал Благовещенский.

– Глубоко сочувствую, – произнес Анатолийский. Помолчав, он взял миниатюру и поднес её к настенному светильнику. Мелкие камни вспыхнули мириадами разноцветных искр. – Изящная вещица. Ювелиры делали что-нибудь похожее в древности?

– Флаконы для благовоний когда-то ценились на Востоке. Шахи и эмиры дарили их любимым женам и наложницам. В советское время эти капельные сосуды были почти забыты.

В номер ворвался растрепанный Олег.

– Вот лучшее лекарство, – радостно заявил он, помахав пакетиком.

– Перец? – вскинул брови директор.

– Водка с черным перцем. Убивает простуду напрочь.

– Ну нет, я уж как-нибудь традиционным способ вылечусь.

– Таблетки одно лечат, а другое калечат, а водочка с перцем по жилам растекается и организм прогревает.

Меркурий отмахнулся и спросил ювелира:

– Дети у вас есть?

– Бог не дал. Один я как перст, на белом свете. Из Душанбе переехал в Подмосковье к другу детства. Какое-то время пожил у него, но чувствовал себя стеснительно – у него семья, а я чужой человек. Заработал немного на мелких заказах и уехал. Сначала попробовал обосноваться в Перми, потом в Челябинске и Иркутске. К сожалению, не получилось. Так и мыкаюсь по свету без своей Тамары.

– Выпьем? – спросил притихший Олег.

– Выпьем, – согласился ювелир.