Маскарон. Роман

В кабинете дяди Саши ничего не изменилось за те полгода, что Аня здесь не была. Взгляд встречал давно знакомые предметы, и на сердце становилось теплей. Здесь все было привычно. Картины и фотографии на стенах. В углу у окна компьютерный стол, в ячейках и на полочках которого в неизменном порядке стояло и лежало множество самых разнообразных вещей: флэшки, множество ручек и карандашей, лупы, всякие канцелярские принадлежности и даже зажигалки, хотя дядя Саша давно бросил курить.

Сверху, над компьютерным монитором, стояли фотографии в рамках. На них был запечатлен дядя Саша на фоне французских и немецких готических соборов. Эти фото были экспонатами одной из многочисленных коллекций хозяина. «Я по натуре своей коллекционер», – объяснил он Ане как-то раз. – «Большая часть моих собраний более-менее традиционна: монеты, значки, марки и прочее в таком роде. Но эта коллекция несколько необычна. Дело в том, что я коллекционирую… готические соборы». «Виртуально»? – спросила Аня. – «Нет», – сказал дядя Саша, – «вполне реально». И, в ответ на Анино удивление, пояснил: «Я приезжаю и осматриваю соборы. Созерцаю их в разных перспективах и при различном освещении, снаружи и внутри. Провожу в них какое-то время, сидя на скамье и размышляя. Погружаюсь в их ауру, проникаюсь их духом. И в заключение фотографируюсь с ними вдвоем, на память». – «Вдвоем»? – переспросила Аня. «Именно», – ответил он. – «Например, – и дядя Саша взял с полки одну из фотографий – вот эта: Мы с Шартрским собором». Или вот: – «Мы с Реймским собором, «Мы с Амьенским собором, Мы с Кёльнским собором и так далее. Часть их стоит тут, часть – в гостиной». «И сколько их всего»? – спросила Аня, пораженная. «В общей сложности 24». «А вот это где»? – поинтересовалась она, показав на один из снимков. Дядя Саша взял фото в руки и улыбнулся: тут он был снят в серебристом плаще, с элегантным шарфом и в зеркальных темных очках на фоне очень красивого собора, фотографий которого Аня прежде не видела. «А этот снимок я называю «Герцогом Орлеанским», – продолжая улыбаться, ответил он. – Хотя моя супруга предпочитает другой вариант: «Джеймс Бонд в Орлеане». «Это потому что в темных очках»? – спросила Аня. «Ну да, и вообще, весь из себя такой стильный», – усмехнулся дядя Саша.

При этом воспоминании юности Аня улыбнулась, а затем вздохнула. Хотя компьютер был, разумеется, уже другим, «Герцог Орлеанский» в желтой рамке по-прежнему стоял там же, где и всегда, и точно так же неизменно пребывал на своем месте воткнутый в карандашницу длинный резной деревянный мундштук ручной работы – реликт «дымной эпохи», как шутил дядя Саша.

И только Анино сердце было не на месте, и ее душевный раздрай резко контрастировал с этим комфортным и умиротворяющим антуражем. Вздохнув и собравшись с духом, Аня выложила дяде Саше все, что произошло с того момента как она приехала в Бамберг. Обе записки она, по ходу своего повествования, также передала ему. Он внимательно рассмотрел их, вначале невооруженным глазом, а потом – при помощи луп: сперва обычной, затем с большим увеличением и подсветкой. После этого он развернулся к компьютерному столу, на котором, помимо стационарного компьютера, находился ноутбук. Аня знала, что ноутбук был нужен для работы в интернете, так как большой компьютер не был подключен ко всемирной паутине. «Тут стоят все мои тексты. На нем я работаю», – объяснил как-то раз дядя Саша, – «Не дай бог, вирус! Я этого не переживу».

Он зашел в Сеть очень ненадолго, молниеносно прошерстив два или три сайта, а затем открыл «Мультилекс» и что-то уточнял в нем. Повернувшись обратно к Ане, он попросил ее рассказывать дальше, добавив, что о записках скажет в свое время.

После того как она закончила, дядя Саша пару минут сидел молча, раздумывая о чем-то.

– С чего начнем? – наконец спросил он. – Что ты хотела бы узнать в первую очередь?

– Про охоту на ведьм, – ответила Аня неожиданно для самой себя, словно это было сейчас для нее самым важным. – Я хочу понять, почему творился этот ужас. Я до сих пор не могу прийти в себя от того, что прочитала. Как такое могло случиться?

– Да уж, – вздохнул дядя Саша, – отчеты судов инквизиции – это чтение еще то…

– Откуда вообще взялась эта инквизиция? – спросила Аня. – С чего началась охота на ведьм?

– Охота на ведьм началась в XIII веке. Именно тогда пошли массовые преследования за колдовство, которые вскоре приняли характер истерии.

– Что же тогда произошло?

– Видишь ли, было время, когда Церковь не признавала реальной возможности колдовства! Ты удивлена?

– Честно говоря, да. Это как же?

– Да вот так уж: до XIII века вера в колдовство считалась ересью! Церковь тогда придерживалась того мнения, что колдовство, шабаши, полеты на палках или метлах и тому подобное существует лишь в воображении или во сне. Именно эта точка зрения закреплена в знаменитом каноне Episcopi, который считался наиболее авторитетным документом по этой теме.

– Канон? – переспросила Аня. – Что это такое?

– Канон – это некое суждение, решение или постановление, признанное достаточно авторитетным для того, чтобы быть включенным в свод законоположений Церкви, то есть, канонического права.

– А что это за канон «Эпископи»? О каких епископах тут речь?

– Считается, что этот канон был принят капитулом епископов на Вселенском соборе 314 года в Анкире – это нынешняя Анкара. Тогда это была еще Римская империя. И этот канон был очень авторитетным.

– А потом?

– Начиная с XIII века положение радикально меняется. Позиция Церкви в этом вопросе теперь диаметрально противоположная: теперь уже неверие в колдовство считается ересью.

– Почему так получилось?

– А потому, что именно начиная с XIII столетия Церковь стала быстро терять позиции, утрачивая свое доминирующее положение в обществе. Социальные отношения, культура, жизненный уклад стремительно обмирщались. Средоточие общественной и культурной жизни переместилось из стен монастырей в города, испытавшие тогда мощный подъем.

– Да-да, le beau Treizi?me si?cle[18 - Прекрасный тринадцатый век (Фр.)] – воскликнула Аня. – Как я могла забыть!

– Совершенно верно. Европа вступала в новый этап своего развития: начался процесс, называемый урбанизацией. Сельская община начала разрушаться, паства стала меняться. Рычаги управления выскальзывали из рук. Мириться с этим церковь не желала и задалась целью восстановить свою былую роль и удержать уплывающее влияние. Добиться этого можно было лишь создав обстановку чрезвычайного положения, провозгласив состояние войны.

– Они хотели вернуть все в прежнюю колею, понятно. Но это же невозможно!

– Добиться этого «всерьез и надолго» невозможно, – согласился дядя Саша, – но можно этого добиться на какое-то время. Остановить колесо истории не получится, равно как и закрутить его в обратную сторону. Но вполне можно его малость подкрутить назад. Понимаешь?

– Да.

– Итак, война, – продолжил он. – Но для этого требовался враг. Кто мог им стать? Эту роль сыграли в свое время и евреи, и мусульмане, и тамплиеры. Но орден тамплиеров уничтожили, с изгнанием крестоносцев из Святой земли и изменением экономической ситуации крестовые походы против мусульман заглохли. Евреев то громили, то изгоняли, но они оставались чужаками, меньшинством, маргинальной групой. К тому же, евреи были необходимым звеном в экономической жизни Европы, и поэтому хотя их периодически изгоняли, все равно через некоторое время возвращали. Короче говоря, евреи не тянули на полномасштабного врага. Кроме того, враг нужен был такой, чтобы его хватило надолго – на века. Казалось бы, где же его взять? Но Церковь не растерялась: она такового нашла. Врагом назначили… думаю ты уже сама поняла, кого.

– Да, – вздохнула Аня. – я поняла. Врагом была назначена женщина.

– Конечно, – согласился дядя Саша. – Тут нашел свое выражение традиционный антифеминизм Церкви, заимствованный у древних переднеазиатских сообществ. Собственно, ничего нового, по сути, придумывать и не нужно было, так как Церковь всегда видела в женщине врага.

– Но почему?! – возмутилась Аня.

– А потому что женщина гораздо теснее связана с реальным миром, с его заботами и проблемами. Ей приходится гораздо чаще заниматься повседневными делами: детьми, семьей, хозяйственными вопросами, короче говоря, мирским. Именно поэтому женщины более рациональны и прагматичны, чем мужчины, то есть, по церковной терминологии, менее духовны, более суетны. По этой же причине женщины редко бывают фанатичны. Они очень нечасто основывают какие-либо духовные движения, религии или секты, и редко становятся их видными фигурами. У них мозги заняты другим – реальной жизнью. Они и мужчин отвлекают от всякой идеологической дури и мути и возвращают их к реальности – по-церковному, «тянут в болото греха». Это первая причина враждебности Церкви по отношению к женщине.

– Это, значит, еще не все… – горько усмехнулась Аня. – Что же еще?

– Женщина – это соблазн. Ну, ты понимаешь… Сексуальность, зов плоти. Могущественный инстинкт, с которым ничего нельзя поделать. Против которого не попрешь, потому что это природа, естество. И от этого никто не свободен – никто!

– И инквизиторы тоже…

– И они тоже. И епископы, и кардиналы. И сам папа римский. Как говорится, «homo sum, homini nihil a me alienum est».

– «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

– Да. Но слово «homo» значит также и «мужчина».

– То есть, «я – мужчина, и ничто мужское мне не чуждо» – так?

– Так. И каждый мужчина против этого «зова плоти» бессилен. И зависим от него, какое бы положение, пусть самое высокое, он ни занимал. Все мужчины – игрушки и заложники вожделения, объектом которого является женщина.

– Поэтому они ненавидят женщин… – грустно произнесла Аня.

– Многие – да. Ненавидят и мстят им за это вожделение, которое они к ним испытывают.

– То есть, мстят им за то, в чем они не виноваты.

– Да. И никто не виноват.

Аня молча откинулась на спинку стула и отвернулась к окну, уткнув взгляд в городскую стену тринадцатого века, вид на которую открывался из кабинета дяди Саши.

– Боже, какая, все-таки, мерзость этот мир! – опустошенно произнесла она.

Глава 6

ПСЫ ГОСПОДНИ

Дядя Саша посмотрел на Аню сочувственно.