Маскарон. Роман

– тиски для больших пальцев;

– ножные тиски;

– порка, как вариант порка в подвешенном виде;

– лестница;

Дополнительные и особые пытки :

– колодки с железными шипами (эта пытка могла длиться до шести часов);

– страппадо (усовершенствованная пытка сдавливанием);

– сильное трение шеи веревкой (шею протирали до кости!);

– погружение в ванну с ледяной водой;

– сжигание волос под мышками и в паху (часто с намазыванием их серой);

– «стул для молитв» – доска с остро отточенными деревянными колышками, на которой пытаемый стоял на коленях;

– кормление соленой селедкой, при котором не давали воды

– горячие ванны с добавленем извести

Когда Аня перечитала этот список, ей стало нехорошо. Очевидно, она побледнела, и мужчина-архивариус это заметил и подошел к ней.

– С вами все порядке? – с тревогой спросил он.

Аня слабо улыбнулась.

– Да, все хорошо, спасибо, – ответила она, превозмогая легкую дурноту.

– Вы читаете отчеты судов инквизиции уже несколько часов, – продолжил мужчина, явно не поверив Ане. – Это материал, читать который в таких объемах небезвредно для душевного и физического здоровья. Я настоятельно рекомендую вам на сегодня ограничиться уже прочитанным.

Аня хотела было объяснить собеседнику, что нащупала кое-что интересное, но в последний момент удержалась от этого.

– Я почитаю еще пятнадцать минут, – сказала она. – Хочу дочитать один документ, а затем последую вашему совету. Спасибо.

– Ну, смотрите.

Аня промолчала и вновь обратилась к тексту. Весь «основной список» пыток был применен к Агнессе, но и на второй день сломить ее палачам не удалось. «Как Агнесса могла все это вынести»? – задала себе вопрос Аня. – «Что поддерживало ее»?

Анино внимание привлекла к себе фигура главного дознавателя – некоего брата Ксаверия. Он был не из числа местных инквизиторов, а прибыл из Рима и был наделен особыми полномочиями. И хотя прямо это не говорилось, но из некоторых фраз можно было заключить, что он был доверенным лицом самого генерала Ордена иезуитов Клаудио де Аквавивы.

22 августа инквизиторы приступили к «прокалыванию». Этот трюк заключался в том, что у обвиняемой искали на теле «клеймо дьявола», которое тот якобы ставит на тех, кто заключает с ним договор. Обычно таковым объявлялось какое-нибудь родимое пятно. После чего это место прокалывали.

Дело в том, что то место, где находилось «клеймо», считалось нечувствительным к боли, и если при прокалывании этой точки обвиняемая не реагировала или слабо реагировала на боль, ее виновность считалась доказанной. При этом прокалыватели нередко прибегали к мошенническому приему: рукоятка иглы делалась полой, и в момент прокалывания игла убиралась в рукоятку, не касаясь тела. Естественно, обвиняемая ничего не чувствовала и не вскрикивала от боли, и на этом основании признавалась виновной и приговаривалась к смерти. Если же родимых пятен не находили, то «клеймо дьявола» попросту считалось невидимым и таковым назначали любую точку тела. И вот, к Агнессе тоже решили применить эту процедуру. Дальше начиналось изложение ее хода, но тут был как раз конец страницы.

Аня перевернула лист и опешила: вся его обратная сторона была замазана чернилами. Было видно, что под этим черным слоем находились какие-то записи, но не более того. А дальше не было ничего, за исключением листка бумаги с машинописным текстом, сообщающим, что «остальные документы дознания в отношении фрау Агнессы Штробль изъяты для приобщения к делу о внутреннем расследовании».

Так как ксерокопировать документы было нельзя, Аня переписала в свою тетрадь и это странное уведомление. «Кто и когда изъял остальные листы дела? Почему? – эти вопросы занимали сейчас Анины мысли. – Когда и кем было составлено машинописное уведомление? О каком „внутреннем расследовании“ идет речь? И самое главное: куда ушли документы, и где они сейчас»?

– Как видите, – сказала Аня архивариусу, сдавая ему обратно документы, – я последовала вашему совету. – И она улыбнулась.

Ответной улыбки она не удостоилась. Вместо этого, архивариус окинул ее хмурым взглядом.

– Завтра мы не работаем, – сухо сказал он.

– Я знаю, – лаконично ответила Аня, недоумевая, чем он так раздражен. – Я уже здесь закончила.

В глазах архивариуса промелькнуло удивление.

– До свидания, – попрощалась Аня холодным формальным Auf Wiedersehen вместо дружелюбного Tsch?ss[8 - Auf Wiedersehen – до свидания (нем.) Tsch?ss – пока (нем.)], и отправилась домой.

По дороге она заглянула в тот зал, где работала фрау Вайгель, с тем чтобы еще раз поблагодарить ее за помощь, но той на месте не оказалось.

– Ее здесь нет, – ответила Ане та самая коллега, которую фрау Вайгель два дня назад просила ее подменить.

– Она сегодня не работает? – уточнила Аня.

– Нет, – коллега помотала головой.

– Но она будет в понедельник?

– Я не думаю.

– То есть? – опешила Аня. – Она уходит в отпуск?

– Что вы хотите? – спросила коллега вместо ответа. – Может быть, я могу вам помочь?

– Нет, благодарю. До свидания, – пробормотала Аня, почувствовав острую тревогу. Под ложечкой засосало.

Вдруг она опять ощутила на себе чей-то взгляд, и опять на нее смотрели откуда-то сзади и сбоку. Она быстро обернулась, но увидела лишь, как на ее глазах повернулась ручка только что закрывшейся двери.

На ватных ногах она вышла на лестничную площадку, оказавшись прямо перед лифтом. Зажегся световой сигнал, и дверцы раздвинулись. Стоявший поблизости молодой мужчина знаком предложил Ане первой пройти в кабину, но она, помотав головой, отказалась, сказав:

– Спасибо, я пешком.

На лестнице было безлюдно, что было совершенно естественно. Люди ленивы, и, по крайней мере, девяносто пять человек из ста предпочтут лифт. Но Аня насторожилась, боясь довериться окружающему пространству. Резные лестничные перила и узкие, крутые ступеньки в старом здании архива, в сочетании со слабой освещенностью, создавали ощущение, что ты идешь каким-то тайным ходом. В голове начали всплывать все те ужасы инквизици, о которых она сегодня прочла. Не давала покоя мысль: «Что же произошло с Агнессой? Почему она попала в эту мясорубку?»

Спуститься предстояло на два пролета, а там уже вестибюль, где наверняка будут люди. Вздохнув, Аня двинулась вниз по лестнице. Она миновала один пролет, а затем начала спускаться по второму.

Едва она ступила на этот пролет, как почувствовала себя как-то странно: словно она тут уже была, и не раз, хотя до этого она по лестнице архива не ходила, а всякий раз пользовалась лифтом. Чувство необычности происходящего усиливалось по мере того, как она спускалась, и когда она достигла пятой снизу ступеньки, ее внезапно бросило в жар, все вокруг смазалось и искривилось, а затем завертелось перед глазами с невероятной скоростью, и свет люминесцентных ламп померк…

Очнувшись от минутного помрачения, Аня осознала, что все еще стоит на лестнице и держится за перила, но чувствовала она себя как-то странно, словно не узнавая саму себя. Посмотрела на свою странно длинную зеленую бархатную юбку и надетую под нее белую нижнюю юбку с красиво отделанным подолом. Потом бросила взгляд на бархатную с блестками парчи куртку и ее рукава-буфы с декоративными разрезами на них и, наконец, на руки, унизанные перстнями с разноцветными камнями. Все было как будто, как всегда. Но вместе с тем она испытывала удивление и сомнение, словно что-то с чем-то не сходилось. Она – Аня? Кажется, ее зовут как-то иначе. Но как именно? Странно. А где-то на донышке сознания вяло шевелилась мысль о каком-то архиве, описи, фонде. Что это такое, Аня не вполне понимала. Но, парадоксальным образом, ей казалось, что она должна это хорошо знать. И еще записка. Там было что-то важное…

– «Женщина уловляет дорогую душу мужчины»[9 - Притчи Соломоновы] – сказано в Писании. И это поистине так, – донеслись до нее слова, произнесенные мужским голосом.