Пренебрежимая погрешность

– Одна из замечательных инженерных конструкций человечества. Летательный аппарат. По габаритам – обычный планетолет, но обладающий фантастической мощностью и способный двигаться в надпространстве. Правда, в пределах маяковой ког-зоны, то есть в радиусе примерно двух световых лет от «Элеоноры».

– Понятно, – покривил душой Алексей Сковородников. Несмотря на чуть ли ежедневные «уроки» Яфета, он чурался премудростей квантового мира. Понятие ког-сферы вводилось в последних главах учебника по квантовой динамике.

Экипаж «Дракоши», одного из трех экспедиционных «ягуаров», состоял всего из четырех человек: капитан-пилота, штурмана, бортинженера и астронавт-исследователя. Им предстоял многосуточный полет, трудный даже с точки зрения Сковородникова. С действительными тяготами и лишениями. С быстрыми и довольно болезненными надпространственными переходами, с жестким распорядком вахт и недолгих часов отдыха – только на сон. С сильными перегрузками: габариты и масса «ягуара» не допускали установки комфортабельных антигравитационных систем.

Процедура отправки субэкспедиции также была прописана многовековой традицией. Экипаж «ягуара», построившись в ряд, замер по стойке «смирно». Капитан-пилот, изображая строевой шаг, отдал рапорт подошедшему начальству во главе с Антоном Благовым. Получив разрешение, сделал шаг назад и влево, вполоборота повернулся и скомандовал «вольно». Ничего сверхъестественного, но подчеркнуто торжественно. Сковородникову показалось: и печально, словно прощаясь.

– Какое-то неприятное предчувствие… – не выдержал он напора чувств.

– Что такое? – живо откликнулся Ник Улин.

– Да как будто навсегда прощаются.

Квартарец смотрел на Сковородникова с неподдельным интересом. Поняв, что продолжать тот не намерен, сказал:

– При первой встрече с Медузами – экспедицией Илвина Ли, в Сумеречных Созвездиях – их не удалось как следует изучить. На то нашлось много причин, главная из которых – невозможность сверхсветового режима полета из-за тамошней структуры гравитационных полей. А приблизиться к ним на обычной тяге не получилось вследствие скоропостижного свертывания работ экспедиции. По сути – бегства. Но здесь-то нам вроде бы ничего не грозит. Пока… не грозит. И запас времени у нас большой… наверное. Что, по вашему мнению, нам может помешать?

Алексей Сковородников понял, что от него ждут серьезного ответа.

– Не знаю, – смущенно пробормотал он. – У меня просто ощущение, что произойдет что-то нехорошее…

После упражнений, проделанных во время надпространственного прыжка, он обрел внутреннее равновесие, казалось безвозвратно потерянное им после пробуждения от смертного сна. Много что спонтанно возникало у него в мыслях как вполне разумеющееся, не требующее доказательств, но источник этой уверенности был неведом. И не находилось слов объяснить квартарцу свои переживания.

Смерив его долгим внимательным взглядом, Ник Улин сказал:

– Что ж, доживем – увидим. У меня, кстати, никаких предчувствий нет, и только разумом я понимаю, что вся наша экспедиция от начала до конца – одна большая афера.

Навсегда ли прощалась субэкспедиция, не навсегда ли, но маленькому летательному аппарату предстояло преодолеть расстояния, измеряемые миллиардами километров. В той, первой жизни Сковородникова подобное относили к разряду неумеренной фантазии. Здесь же было привычно, заурядно.

Руководство почтило отправляющихся рукопожатиями и объятиями. Напоследок Благов сказал несколько ободряющих слов, и «ягуар» отправился в полет. Когда он покидал стапели, Алексей Сковородников не почувствовал ни малейшего толчка, настолько велика была масса «Элеоноры». Да и гравитационные компенсаторы звездолета работали отлично.

Сразу после старта «ягуара» был отправлен автоматический зонт с обязывающим названием «Посол», предназначенный для установления первого контакта с Иным Разумом. Он был оснащен быстродействующими системами обработки данных и мощной приемопередаточной аппаратурой. Подобные космические станции, прокомментировал Ник Улин, используются со времен встречи с Инверторами для обеспечения возможности все информационные потоки между звездолетом и потенциально опасным объектом пропускать через посредника.

Прошла команда «по местам, приготовиться к торможению». Сковородников вернулся в свою каюту, сел в кресло, включил информэкраны и приготовился к наблюдениям.

Ничего экстраординарного не происходило. От нечего делать занялся чтением. Нечаянно задремал. Дернувшись во сне, сконфуженно проснулся. На вечер – редкое исключение! – Ваном Лусонским не было назначено официального обеда. Поэтому вместе с Яфетом в положенное время сходил на ужин. Еще почитал перед ночным сном. Разделся, лег. Помечтал немного – и словно провалился в сладкое небытие.

Звездолет сбрасывал скорость гораздо интенсивнее, чем разгонялся до входа в надпространство, но Алексей Сковородников не чувствовал неудобств. Если отвлечься от внутрикорабельного потока информации, можно было представить себе, что сидишь в уютном помещении в каком-нибудь тихом месте на давно освоенной планете. Ни толчков, ни вибрации. Вообще никаких ощущений, связанных с изменением параметров их движения. Тем не менее, всем членам экспедиции, не участвующим в управлении звездолетом, предписывалось больше времени проводить в своих каютах в специальных креслах, снабженных – на непредвиденный случай – дополнительной противоперегрузочной системой. Все массовые мероприятия были отменены. Спортзал закрыт.

Отправленный в автономный полет «ягуар» сообщал, что все отлично. «Посол» отрапортовал, что вышел на высокую стационарную орбиту вокруг Шара и провел первоначальные замеры излучений.

Системы звездолета также работали без сбоев. Однако в командной рубке вдруг возникло беспокойство. Алексей Сковородников не сразу понял, в чем причина. А когда узнал – подивился. Обстоятельство по его мнению было совершенно несущественным: падение замеренной мощности И-движков на какие-то ничтожные доли процента. Как вообще удалось обнаружить такую малость?

«Посол» попросил разрешения провести спектроскопический анализ химического состава поверхности Шара и получил добро. Одновременно он сообщил, что начал сложную процедуру астрофизической и временной привязки к объекту исследований.

Замедлив относительную скорость приближения к Шару до пятисот километров в секунду, «Элеонора» перешла на торможение реактивными движками. И вновь шквал дебатов: выяснилось, что истечение реактивных струй происходит быстрее обычного, из-за чего эффективная мощность двигателей оказывалась выше – Сковородников не мог удержаться от ухмылки – на три сотых процента от номинала. Была создана особая группа, занимающаяся поиском объяснения обнаруженного явления. Возглавил ее Ник Улин – единственный, кто выдвинул какую-то поясняющую, но совершенно непонятную Сковородникову гипотезу. Для ее подтверждения были подготовлены к полету большие астрофизические зонты. На полчаса, необходимые для уточнения положения звездолета относительно Шара, расчета навигаторских программ зонтов и их отстрела, реактивные двигатели звездолета были выключены. После этого «Элеонора» продолжила торможение.

Через несколько часов – время для Сковородникова, зачарованного обилием информации о деятельности экипажа, текло незаметно – звездолет приблизился к Шару на триста тысяч километров. Настала пора создания приемного экрана.

6. Шар

От «Элеоноры» отделился рой малых летательных аппаратов, каждый из которых в точно рассчитанный момент времени и в строго указанной пространственной точке обзавелся хвостом субмикронных частиц из проводящих материалов. Постепенно расширяющиеся дисперсные потоки, подсвечиваемые многочисленными прожекторами, слились в одно целое. Два десятка юрких космолетов, вооруженных широкополосными лазерами, деловито, как бывалые надсмотрщики, шныряли по обе стороны от формируемого образования. Перед ними стояла сложная задача: не допустить образования зон турбулентности, способных поглощать или непредсказуемым образом искажать сигнал, приходящий к поверхности облака.

Наконец, подготовительные работы были завершены. Звездолет степенно отклонился в сторону от созданного экрана и немного увеличил скорость.

Все элеонорцы приняли участие в обсуждении информации, полученной «Послом». Из-за малой температуры поверхности Шара – чуть выше абсолютного нуля – переданные изображения его были сильно размытыми, и понять, изменился ли загадочный артефакт Перворожденных за время подготовки и полета экспедиции, было нелегко. Все же было решено, что Шар остался таким же, как и год назад. Поэтому «Послу» была дана команда приступить к следующей, основной фазе своей программы – посылке сообщений.

Технические аспекты установления контакта с неземными цивилизациями были давно отработаны. Структура сигналов, которые начал излучать «Посол», со всей очевидностью свидетельствовала об их искусственном происхождении, а избыточность кодировки, содержащей внутренние ключи дешифровки и обучающие пояснения, позволяла сформировать ответ с минимальными затратами интеллектуального труда.

Но Шар молчал.

Спустя двое суток, прошедших в тщетной надежде получить ответ, «Посол» начал постепенно увеличивать мощность сигналов и расширять диапазон излучаемых электромагнитных волн. Появилась возможность использовать отраженное от Шара излучение для его детального фотографирования. Сравнение изображений, переданных «Послом», с первыми фотографиями, полученными в разведывательном полете, когда было определено искусственное происхождение Шара, подтвердило вывод о том, что внешне он не претерпел никаких изменений.

Следующие пять суток «Элеонора» двигалась на постоянном удалении в сто тысяч километров от Шара за счет периодически включаемых реактивных движков. За это время возросшая мощность сигналов, посылаемых «Послом», оказалась достаточной, чтобы возгонять сконденсировавшиеся на его поверхности газы и порождать феерические свечения ионизированных потоков – своего рода небесные сияния, похожие на возникаемые на Земле в приполярных областях. Пребывая на поверхности Шара, невозможно было не обратить внимания на сигналы – только слепой не увидел бы сполохи в небе, только бесчувственный не ощутил бы образующиеся перепады температур. А обитатели, находящиеся достаточно далеко под поверхностью, должны были уловить проникающую вглубь часть электромагнитной энергии сигналов «Посла», относящейся к жесткому рентгеновскому излучению.

Яфет, пытаясь лучше понять цели и существо предпринимаемых «Элеонорой» действий, терзал Ника Улина вопросами. Его фантом почти постоянно висел в каюте квартарца, создавая идеальную иллюзию непосредственного общения. Прознав про это, и Алексей Сковородников установил свой фантом рядом с холовским. Так и проходили их дни: с небольшими перерывами на прием пищи и обязательные занятия спортом, они начинали очередной раунд нескончаемой фантом-конференции.

Таинственный объект Перворожденных молчал. По намеченному плану работ экспедиции пора было переходить к зондированию «Шара», чтобы исследовать его внутреннее строение. Но Благов почему-то медлил.

В навигаторском блоке «Элеоноры» полным ходом шла обработка тонких измерений параметров квантовых полей в окрестностях Шара, поступающей с астрозондов. Сводные результаты расчетов отражались на отдельном экране, и по мере их накопления наблюдался явный рост уважения к квартарскому трибуну со стороны экипажа, поскольку все полнее подтверждалась выдвинутое им предположение и одна за другой отметались альтернативные. Когда же с максимально возможной точностью был вычислен интервал времени, который «прожил» Шар между первым контактом с ним и теперешним, руководство экспедиции, а вслед чуть ли не каждый элеонорец поздравили квартарца с блестящим подтверждением его гипотезы, и блог его в научном разделе экспедиционного журнала приобрел наивысшую популярность. Яфет потребовал объяснений.

– Помнишь, при торможении «Элеоноры» мощность двигателей оказалась отличной от номинальной? – пояснил Ник Улин. – Я предположил, что некто производил квантовый заем в огромной – десятки астрономических единиц – зоне пространства вблизи Шара. Измерения остаточной динамики квантовых потенциалов, проделанные нашими астрофизическими зонтами, подтвердили мою догадку. Но ключевым доказательством должно было стать «выпадение» Шара из местного потока времени. «Посол» определил, что сей эффект наблюдается.

Яфет понимающе закивал. Стараниями холы и из прочитанной литературы, рекомендованной ему, Алексей Сковородников уже знал, что ход времени – локальная характеристика. В различных областях пространства оно течет со своей скоростью, зависящей главным образом от местной напряженности гравитационных полей. Но выпадение, квантовый заем – до сих пор эти слова он и слыхом не слыхивал.

– Сколько ж К-энергии вобрал в себя Шар? – спросил хола.

– О, если б знать! Он недоповернулся на восемь минут, то есть почти на одну десятую процента периода своего вращения вокруг собственной оси. Исходя из этого, при его массе поглощенная энергия может быть до трех миллиардов тонн. Расчеты очень приблизительны. Не хватает данных об объемном распределении вещества в этой галактической зоне.

– Что же мешает их получить?

– Время, дорогой Яфет. Пока только время. Наши астрозонды сейчас именно этим и занимаются. Где-то через пару недель они удалятся на требуемые дистанции и тогда проведут замеры.

– Понятненько, – величаво произнес Яфет полюбившееся ему словечко.

Кое-что понятно было и Алексею Сковородникову: сказывались, видать, уроки холы. Слова Ника Улина насторожили его. То, что большие количества энергии было принято выражать в массовых характеристиках – в тех же граммах или килограммах, он уже привык. Однако названная квартарцем величина поглощенной энергии была, по его мнению, совершенно неправдоподобной.

– Вы хотите сказать, – обратился он к Нику Улину, – что при нашем приближении Шар запасся энергией, сопоставимой с той, которой располагает наша экспедиция?

– Скорее всего, так, – согласился квартарец, с интересом взглянув на него.

Следующим вопросом Алексей Сковородников, видимо, вдребезги разбил свой зарождающийся авторитет знатока:

– А почему энергию вы называете К-энергией?

Ответил ему Яфет, пренебрежительно махнув рукой:

– Это ее термодинамическая характеристика. Самая плохая энергия – теплота: во все другие формы она переходит с максимальными потерями, без толку рассеиваясь в пространстве. А лучистая энергия, например, гораздо ценнее. Самая лучшая – это К-энергия: она легко преобразуется в любую другую почти со стопроцентным кэпэдэ.