Пренебрежимая погрешность

Вечером, на званом обеде разговор продолжил общекорабельные обсуждения, что может находиться внутри загадочных эллипсоидов. Поймав себя на мысли, что они гадают на кофейной гуще, Сковородников замкнулся в себе, отдавшись очередному приступу депрессии. Он даже не поддержал слабое оживление, внесенное красочными рассказами Лидочки о ее мытарствах при сдаче зачетов по практическим занятиям.

Приглашен был Рональд Грей, заместитель Благова, начальник службы психологической безопасности экспедиции. В Галактическом Содружестве он был известен как один из высших руководителей Комитета Защиты Человечества. Удивительно блеклая личность, ни одной запоминающейся детали. Тихий голос, вкрадчивые манеры… В общем, встретишь где – пройдешь мимо и никогда не будешь мучиться вопросом, кто это, и знаком ли ты с этим человеком. А комитет его… лучше, в самом деле, держаться от него подальше.

К сожалению Сковородникова, Рональд Грей сел рядом с ним. Вначале вел себя подчеркнуто правильно: не брал на себя инициативу, сосредоточив внимание на герцоге Лусонскому и шумном Яфете. В меру и к месту посмеявшись вместе со всеми над рассказами Лиды, прокомментировал, наклонившись поближе к Алексею:

– В Межзвездном Флоте поддерживается стариннейшая традиция. Астронавты, относящиеся к штатному составу, постоянно учатся и сдают всевозможные зачеты и экзамены. Пока они идут по всему реестру специальностей, оставляют за собой возможность вертикальной карьеры, вплоть до командира звездолета, а далее – командующего эскадрой, адмирала и, наконец, Главкома Флота. Но как только начинают специализироваться, максимум, на что могут претендовать в будущем, – стать начальником соответствующей службы, в самом невероятном случае – руководителем тылового главка. Лида, насколько я могу судить, начала свою службу блестяще. Не удивлюсь, если по окончании полета она будет повышена в звании не на одну, а на две или даже три ступени.

Алексей Сковородников лишь кивнул головой, что со стороны, возможно, выглядело не совсем вежливо.

– Вас что-то беспокоит? – участливо спросил Рональд Грей.

– Не обращайте внимания. Опять меня хандра одолела… письссимизьм называется.

– Странно. Вроде бы по характеру вы жизнелюбивы и оптимистичны.

Промелькнувшая искорка сочувствия (не показалось ли?) толкнула Сковородникова на запредельно откровенный ответ.

– Да с чего мне радоваться, коли здесь, на «Элеоноре» я играю роль тупого балласта? Ничего не понимаю, ничего не могу – кому такой фрукт нужен?!

– Подбор экипажа – большая и чрезвычайно сложная наука, скрывающая свои тайны от непосвященных за семью печатями. Как я помню, наиболее весомый аргумент зачисления вас в состав экспедиции – уникальный жизненный опыт. Потенциально вы можете сыграть решающую роль там, где все другие уткнутся в тупик. Важный нюанс.

– Да неправда это! Ничего я не могу и ни на что не способен – разве не понятно?!

Рональд Грей дипломатично промолчал, но через некоторое время вновь обратился с Сковородникову.

– Скажите-ка, Алексей Федорович, что вас больше всего удивило во время полета? Или насторожило, показалось странным.

– Да все! Будто бы не летим за десятки световых лет, а просто собрались вместе, чтоб мило провести время – ни перегрузок, ни авралов. Никакого напряжения!

– Есть такое. Это свидетельство достижений нашей технической мысли.

Алексею Сковородникову показалось, что его собеседник ждал от него чего-то большего и разочарован его словами.

– Ну, еще… сильно удивило меня пребывание в надпространстве. Какие-то сказочные ощущения, не передаваемые словами. Ну и… удивлен, конечно, что при такой мощи вы обращаете внимание на крайние мелочи. Я имею в виду шумиху по поводу снижения ли завышения мощности двигателей. Всего-то доли процента!

– М-да. Бывает, что мельчайшие детали много значит. В моей службе я как раз занимаюсь самыми, казалось бы, незначительными мелочами. Однако именно из них часто вырастают очень важные последствия. И таково положение не только в сфере моей профессиональной деятельности. Например, не располагая никаким научным реквизитом, можно ли было в свое время догадаться, что человечество пребывает на достаточно большой планете, вращающейся вокруг своей оси? Вероятно, – только по одному маленькому обстоятельству: из необходимости объяснить, почему плоскость колебаний маятника со свободной подвеской вращается.

– Такой маятник называется маятником Фуко! – встрял Яфет, ревниво прислушивающийся к их разговору.

– Вы абсолютно правы: маятник Фуко, – с удовольствием поддакнул Рональд Грей. – Фактически единственное устройство, преподносящее странный и непонятный факт. Маловажный для повседневной жизни и посему не достойный внимания. Однако если все же попытаться понять, почему этот маятник ведет себя необычно, следуют очень сильные выводы.

– Для экспедиции время сильных выводов еще не пришло, – авторитетно сказал Ван Лусонский, и разговор за столом продолжился с прежней неторопливостью.

7. Бессилие

Перед тем, как направить к Шару многофункциональный модуль, начиненный аппаратурой для проникания в намеченное «ядро», Благов назначил новый сеанс связи.

На сей раз капитанское послание предназначалось не только диспетчерской службе Ремиты, но и Главному штабу Межзвездного Флота. Были переданы все записи участников экспедиции в корабельном журнале. Вообще все, что могло представлять хоть какую-нибудь научную ценность. В том числе подробные описания выявленных квантовых аномалий при подлете к Шару и полученные данные о его строении. И, конечно же, сетования о его зловещем молчании. После этого все члены экспедиции за исключением Алексея Сковородникова отправили видеописьма. Ника Улина прервали на полуслове – он мог, наверное, сутками общаться со своими подопечными квартарцами.

То на экранах в своей каюте, то глазами фантома, висевшего над Ником Улиным рядышком с холовским, Алексей наблюдал, как собранная из разнородных модулей многотонная махина «Проникателя» – более трехсот метров длиной – медленно отплывала от звездолета, уменьшаясь на глазах. Вели его, отбрасывая мертвенно фиолетовые факелы реактивных струй, три буксирных катера, прилепившиеся к бокам.

На месте запланированной посадки «Проникателя» завершались подготовительные работы. Преодолевать квантитную оболочку «ядра» решили не в точке максимального приближения ее к поверхности – на глубине метр с небольшим – а в нескольких десятках километров в стороне. Там была выжжена специальная шахта, приповерхностный слой залили клеевым составом синевато белого цвета.

Связывающие «ядра» силикатные породы Шара за миллиардолетия превратились в плотную пыль мельчайшей зернистости. За счет плотности породы силы сцепления были достаточны сильны, но стоянку для «Проникателя» все же решили укрепить основательно. С этой целью заблаговременно были пробурены скважины, в которые вставили якорные жгуты и под высоким давлением закачали быстро твердеющий полимерный раствор.

Буксиры подвели сложную конструкцию к поверхности планетоида и зависли, ожидая пока четыре выдвинувшиеся штанги «Проникателя» не коснутся своих опор. Рванулись во все стороны разноцветные блики от образовавшихся газовых потоков – то под действием реактивных струй испарялись залежи конденсата. По поверхности Шара покатились волны и скатки, словно кто-то невидимый тер огромным ластиком по наждачной бумаге. «Есть контакт», прошло сообщение, и буксиры взмыли вверх, чтобы не тратить понапрасну ракетное топливо.

«Проникатель» несколько минут покачался на штангах-ножках и затих. Затем ощетинился стволами, из которых далеко ударили газовые струи, прорубающие широкие просветы в окутавшем его облаке, пока последние пылинки, сцепившись с себе подобными, не легли вновь на поверхность Шара. Все, осталось дождаться, когда спадет образовавшийся мелкодисперсный туман.

Район приземления «Проникателя» – Яфет с готовностью заменил это слово сковородниковским «пришарением» – был ярко освещен многочисленными светильниками, равномерно посеянными на всей поверхности планетоида, куда падал глаз. Трудно было назвать преобладающий цвет расстилающейся местности. Напрашивалось лишь одно: грязь – она грязь и есть. Человек без защитной оболочки не мог существовать в том мире, и цветовая гамма определялась используемыми оптическими фильтрами.

Организаторы работ не поскупились, и наблюдать за происходящим можно было чуть ли не с сотни различных ракурсов – таково было количество задействованных телекамер. Главный сигнал поступал сверху, со спутника, неподвижно висевшего в нескольких километрах чуть сбоку, чтобы детали конструкции «Проникателя» не загораживали дна шахты. Оптика была изумительной: Алексей Сковородников, увеличив масштаб изображения, разглядел даже случайную царапинку длиной меньше сантиметра на одной из штанг-ножек.

На бескрайней равнине посреди маленького белесого плевка неуклюже застыло хрупкое творение человеческих рук. Словно собранное из неподходящих друг к другу, разнородных деталей детского конструктора, неказистое, несимметрично выставившее опорные штанги, стояло оно кособоко. Казалось, еще чуть-чуть, и завалится. Алексей Сковородников понимал, чем это вызвано: главная ось «Проникателя» была выставлена строго перпендикулярно к поверхности «ядра», а не к линии горизонта.

Из днища «Проникателя» выдвинулся бур и углубился на несколько сантиметров в «ядро». Алексей Сковородников наблюдал, как черные капли разрушенной квантитной оболочки, поднимаясь по желобкам бура, падают вниз и медленно, словно сгустки киселя, растекаются – геометрическая форма поверхности «ядра» выдерживалась безукоризненно. Малая часть квантита попала в лоток, который утонул в специальном контейнере. Проба была взята. Вскоре от «Проникателя» отделился «ангелок» – автоматический реактивный аппарат, предназначавшийся для связи между космическими объектами, и весело помчался к звездолету. Космические расстояния велики, и лететь ему предназначалось несколько часов.

– Ну, завтра узнаем, что за черноту нам привезли, – сказал Яфет.

Сковородников знал, что только что на его глазах была совершена вторая попытка взятия пробы квантитной оболочки «ядра». В первый раз отобранный образец поместили в обычный сосуд, при вскрытии которого в лаборатории «Элеоноры» выяснилось, что он пуст. Объясняя казус, большинство членов экспедиции склонилось к гипотезе, что добытый квантит просто-напросто превратился в пространство – «испарился».

– Не узнаем, – возразил Ник Улин.

– Почему? В первый раз промашка вышла потому, что не учли эффекты квантового испарения. Но сейчас-то такой контейнер отгрохали! Лучше любого сейфа. Напомню кое-кому, хотя сие и не очень скромно, что даже пару моих рацпредложений реализовали.

– Дело не в квантовом испарении, – стоял на своем Ник Улин.

Яфет по обыкновению начал методичный обстрел хитрыми вопросами. Ник Улин пустился в разъяснения. Алексей Сковородников слушал-слушал, потом пожелал им спокойной ночи и отключил фантомный канал связи. Все равно экспедиционный план работ на текущие сутки был исчерпан, и ничего не должно было произойти.

Разбудило Сковородникова чувство какого-то невнятного беспокойства. Включив информэкраны, увидел: «Элеонора» гудела. Контейнер, специально сконструированный для доставки образца квантита, вновь оказался пустым. Руководство экспедиции занималось уточнением плана дальнейших действий. Группа теоретиков с Ником Улиным во главе вела бурный семинар по общим вопросам квантовой физики. Конструкторы обсуждали, каким образом доставить к Шару лабораторное оборудование для исследования квантитной оболочки «ядра».

Понемногу страсти утихли несмотря на то, что ясности по решению ни одной возникшей проблемы на возникло. Рожденные в жарких дебатах теории требовали экспериментального подтверждения. Конструкция же «Проникателя», по мнению корабельных инженеров, не позволяла установить необходимое лабораторное оборудование. В конце концов решили действовать вслепую – бурить оболочку «ядра», а там будь что будет. Для полевых исследований квантита сконструировали специальный аппарат, снабженный жилым отсеком для многосуточного пребывания персонала.

Алексей Сковородников вновь установил свой фантом рядом с холовским в каюте Ника Улина, чтобы вместе наблюдать за процессом проникновения в неведомое.

– Пока действуют по первоначальному плану, – заботливо проинформировал его хола. – Готовятся начать самое обыкновенное, без дополнительных искусов механическое бурение – даже ультразвуковые предвестники убрали. Заготовлен шахтерский щит стандартной конструкции. Номинальная скорость прохода любых скальных пород на планетах земной группы – десять километров в час. В два раза больше скорости обычного пешехода. Из людей, разумеется. Мы, холы, редко когда ходим. Либо бежим, либо используем какое-либо транспортное средство.

Алексей Сковородников видел, как размытые – из-за огромной скорости вращения, выпадающей за пределы возможностей человеческого глаза, – массивные режущие головки соприкоснулись с идеально ровной поверхностью «ядра». Углубились сантиметров на десять и… застыли, нервно дрожа.

Что произошло?

Скорость вращения и сила давления буров остались прежними. Изменились параметры среды – квантит вдруг резко повысил прочность.

– Так, не режется. Перешли в другой режим – с перфоратором.

Проходческий щит углубился еще на несколько сантиметров и вновь застыл. Шахта вдруг окуталась паром.

– Подали жидкий гелий для охлаждения, – не преминул пояснить Яфет. – Усиливают давление на буры и скорость их вращения.