Dichtung und Wildheit. Комментарий к стихотворениям 1963–1990 гг.

Как сказал Яков Друскин: «Я жизнь свою продумал, а мысли пережил».

Но времени объяснять это редактору у меня уже не было.

Весьма критически к моим опусам относились не только родственники, но и школьные друзья.

В 11-м классе (17 лет) записываю в дневник:

«3 ноября 1964 г., вторник. На обществоведении накатал стихотворение, в котором изложил свои мысли:

Вечер спустился на город.
Улицы скрыла мгла.
Лишь фонарей ореолы
Будут мерцать до утра.

Я выхожу на Невский,
В неоновый свет погружась.
Рекламы сверкают весело
В зеркало-небо глядясь.

Засунув руки в карманы,
Бреду я медленно вдаль
И вижу книгу в тумане, —
«Как закалялась сталь»!

Книга пылится в витрине,
Глядит на меня в упор.
Эх, Павка, Павка, скажи мне,
Как мне решить этот спор?

Спор этот гложет душу,
Жжет уже третий год.
Павка, меня послушай,
А время пусть подождет.
Знал ты, за что бороться,
Что делать, как надо жить,
Но время твое не вернется,
Как же теперь мне быть?

Нет у меня идеи
И идеалов нет,
Нет у меня стремлений,
Плевал я на целый свет!

Я одинокий, Павка,
Не знаю, что делать мне
Ведь жизнь – это просто лавка,
Где всё – по большой цене.

Мне всё надоело, Павка,
Мне просто противно жить,
Ведь в этой паршивой лавке
Счастье нельзя купить.

Ты шел до последнего вздоха,
Ты знал, что в «завтра» твой дом,
А мне вот чертовски плохо
Жить в этом «завтра» твоём.

Вокруг проплывают люди,
Лица мимо плывут,
Найдутся ли где-нибудь судьи,
Чтоб всех их призвать на суд?

Ты, Павка, жизнь эту делал,
Мы в этой жизни живем,
Но если б взглянуть сумел ты
На лица со всех сторон.

О, ты бы увидел сразу
Как равнодушны они,
Какие тупые взгляды,
Как лица испиты, бледны.

Трудятся все ради денег,
Ведь каждому – по труду!
Счастье таким не изменит,
Рубль не даст в беду!

Кругом всё продажно и гнило.
Да разве же можно так жить?
Скажи ты мне, Павка, милый,
За что ты умер, скажи?

Но книга молчит на витрине,
И я, как в футляре, молчу
И, снова не понят, отныне
уже ничего не хочу.

Что надо еще-то народу?
Все сыты, при бабах и водке.
Один я иду по городу,
Упрямство в моей походке.

Послал Кингу. А он мне: "Писать так – мало того что глупо, – просто некрасиво. Ты, а не они ограничены узким мирком. Ты, а не они ничего не видишь вокруг себя. Для того, чтобы не быть в тесном кругу, надо его расширить, и главный выход – это то, чего ты не любишь, что считаешь ненужным, это активное участие в общественной жизни. Ты пишешь этот стих, основываясь лишь на своих впечатлениях. Как они малы и убоги. Чтоб это написать, надо знать жизнь, знать людей. Только после того, как ты узнаешь жизнь, ты будешь иметь право писать и стихи будут иметь право на существование. А теперь вот так, не зная никого и ничего, обливать всё грязью, это, мягко выражаясь, нетактично"».

Конечно, отзыв Кинга это не отзыв Валерия Брюсова на потенциально «ненужные безделушки» Цветаевой и не реакция Зинаиды Гиппиус на пришедшего без приглашения «жидёнка» Мандельштама, но тоже рецензия. Первая письменная рецензия на мою поэтическую работу, в которой эта работа прямо определена как «грязь».

Одиночество, может, до добра и не доводит, но зато приводит к счастью познания. Это счастье состоит в том, что постепенно начинаешь понимать суть происходящего, – с тобой, с другими, со всем, что вокруг. Начинаешь видеть. А выше этого счастья – понимать и видеть – никакого другого нет.