Тем более, праведных
обвинений.
Чего уж там, хватит
и просто дня.
В нем есть всё, что надо.
Кроме меня.
1970
«Грядущего лик-дик…»
Грядущего лик – дик.
Сегодняшний день – пуст.
Случаен любой миг.
Напрасен любой Пруст.
А мир, как всегда, – глух,
Слеп, заметает след,
Нем, невесом, – пух
Весомей, чем этот свет.
Ну, где он, Тристан? – Прах.
Изольды костяк? – Пыль.
Героя несёт в штанах
Больной мочевой пузырь.
Сизиф? – Тот еще жив,
За камнем пошел вниз, —
Творить свой дурацкий миф,
То есть чей-то каприз.
1970
«Жизнь не исправить ни молчком, ни вслух…»
Жизнь не исправить ни молчком, ни вслух.
Желтеют листья в ней, течет ручей.
Смешное тело в ней, тщеславный дух,
И каждый миг её ни твой, ни чей.
И где концы её, не разберёшь.
На землю падает январский снег.
Сто тысяч лет ему и хошь не хошь,
Он так же холоден, как человек.
А слов не найдено и где отвес,
Чтоб выверить всю эту пустоту
Вокруг, в которой веселится бес,
Крича: «Поэт? – Ату его, ату!»,
Вопя и воя над чужой рекой,
Где не свернуть и не найти пути,
Где можно лишь вот так себе идти,
На жизнь махнув,
На жизнь махнув рукой…
1972
«Боже, спаси меня, грешного…»
Боже, спаси меня, грешного.
Боже, я так изолгался.
В омуте царства кромешного
каплей воды притворялся.
Господи, это сознание
малости, капли, кружения
стало моим, да и ранее
чувство кораблекрушения
жило во мне. Словно камешек
шел я ко дну. Нынче вечером,
Господи, дай мне хоть краешек
неба увидеть. Мне нечего
ждать. Ни друзей, ни радетелей.
Весь я – унынье и жалоба.
Есть ли Ты, Господи, есть ли Ты?
Господи, видишь ли малого?
Если Ты рядом, то выслушай.
Если вдали, дай знамение.
Слёз моих озеро высуши,
Плачей моих наводнение.
Боже, кощунствую в немощи!
Видишь, я весь потерялся.
Висельник царства кромешного,
Я ведь живым притворялся.
Вот я, один, без свидетелей,
капля Твоя, но немилая…
Есть ли Ты, Господи, есть ли ты?
Если Ты есть, то помилуй мя…
1972
«Я снова в чаше бытия…»
Я снова в чаше бытия