Чуть погодя за ним медленным шагом, пошел и Усс, который сумел первым из друзей приметить полученную мудрость в действие.
– Усену! – воскликнул Яхси, забираясь на выступ, после чего немного осекшись, направился к барсу.
– А-а, Яхси, а мы только, что тебя вспоминали, – протянул Усену, что-то нажевывая.
– Что это? – спросил волк, подойдя ближе, увидел, что рядом с Ришем и Хис, лежим куча добычи.
– Ты про это?! – ответил ему Усену, выдвигая из темноты пещеры на свет и долю волка.
– А это тебе!
– Откуда?
– Хэн как чувствовал, что твоя охота мягко скажем, не задастся, и наловил это нам.
– Хэн? – вопросительно молвил волк, чуть обернувшись на барса, который делал вид, что ничего не слышит.
– Скажи, а где Усс? – спросил Яхси Усену, ища его глазами.
– Я здесь! – раздался голос у края платформы, после чего появился и сам Усс.
Яхси по-особому, бросил взгляд на Риша и Хис, а затем глазами показал им, что хочет остаться с барсом наедине.
– Мы скоро, Усену, – молвила Хис, первая все поняв, и подтолкнув лапой Риша в бок, продолжила, – Расспросим Усса, про его Амму.
Лисы встали и направились к ожидавшему их у своей кучки добычи Уссу.
– Потом расскажете! – молвил шепотом Усену.
– Ну, раз это мое, ты не против, если я умещусь рядом, – молвил Яхси.
– Конечно, другу всегда рад, – давя из себя радость, ответил Усену.
– Да-а, – протянул Яхси, скрывшись в темноте пещеры, и лег рядом с Усену.
– Хэн и вправду заслуживает доверия?
– А что? – переспросил его Усену.
– Я говорю, так ты думаешь Хэну можно доверять?
– Я думаю, раз мы здесь, значит мы ему уже доверились.
– Верно!
– Яхси, – начал Усену, каким-то печальным тоном, – Я всегда хотел сказать тебе, спасибо.
– А-а?
– Я уже не раз говорил, что поступал с тобой плохо, но всякий раз после этого, продолжаю эту песню. А ты всякий раз терпишь меня, спасибо друг, – расчувствовался Усену, чуть подвинув свою лапу к лапе волка.
Яхси даже не нужен был свет, чтобы понять, что Усену прослезился.
– Не знаю, почему я говорю это только сейчас, но думаю, что ты друг, каких еще надо поискать. Ты всегда скажешь мне правду в лицо, и не будешь кривить душой. Не думай Яхси, я прекрасно вижу, как ты переживаешь за меня, особенно сейчас, когда я на грани…
Новая волна сырого кашля не дала ему договорить и может к лучшему, ведь Яхси чувствовал, что Усену сейчас на грани, и готов был разреветься от отчаяния.
– Да Усену, я твой друг, и ты прошел полсвета, чтобы отыскать меня, и чтобы мы вместе обошли бок о бок еще полсвета, – начал Яхси, но его слова звучали как-то трагически, и наоборот лишь усиливали отчаяние барса.
– А знаешь, что, Усену, ведь я у тебя не один такой, – решил поменять тему разговора Яхси, – Посмотри на Риша и Хис, они готовы на все ради тебя и ради нашей дружбы! И если честно, я думаю, ты погорячился, ставя меня на первое место. Это они заслуживают этого куда больше чем я!
– Знаю Яхси, – ответил Усену, по голосу уже немного успокаиваясь. – Но я… Я, порой сомневаюсь в правильности нашего выбора пути.
– Усену, я по натуре авантюрист, и не могу по долгу сидеть на одном месте, что-то с непреодолимой силой тянет меня вперед. Но и я порой задумываюсь, и начинаю скучать по дому.
– По дому? – протянул печально Усену.
– Прошу Усену, не впадай в уныние. Чему я точно научился за свою короткую жизнь, так это тому, что жизнь состоит из белых и черных полос. Попадая на белую полосу – мы радуемся и веселимся, на черную – горюем и отчаиваемся. Но как сказал мой отец однажды: «Сынок, тебе сейчас очень трудно… Я не меньше твоего страдаю от этого, но знай, что. пройдя через эту черную полосу жизни, ты вступишь на белую. Надо лишь немного подождать и поверить, что появится тот, в ком ты найдешь свою белую полосу…». И знаешь, что Усену, эта белая полоса – это Риш, Хис, ты, и даже Усс с Хэном. Никогда со мной ничего подобного не случалось, вместе с вами я открыл новый мир. Мир полный счастья и друзей, – закончил Яхси, сделав небольшую паузу.
– Прости, если я спрашиваю, но про что говорил так твой отец?
– Отец? – вздохнул Яхси.
– Нет, не говори, если не хочешь…
– Мы друзья Усену, а значит должны делиться друг с другом и радостями и горестями. Это случилось незадолго до твоего появления у нас, – начал повествование Яхси.
«Наша стая кочевала из одной местности в другую, в поисках пропитания для себя, и нас, их детей, их надежды на будущее. Но стояла суровая осень, и родителям приходилось удаляться далеко-далеко от стаи, чтобы найти пропитание. И вот однажды мой отец, вожак стаи, и моя мать, вместе с небольшой группой взрослых, ушли на охоту. Их не было несколько дней, а точнее четыре. Я особо не волновался, ведь это было не в первой, да и старшие, с которыми нас оставили всячески нас успокаивали. Но когда на утро пятого дня, взрослые вернулись, и, завидев первого впереди шедшего моего отца, я не скрывая радости, кинулся к нему…»
Яхси явно было тяжело это рассказывать, слезы и подступающий ком к горлу, мешали ему, но он пересилил все это и продолжил.
«Я ни когда не забуду выражение его лица, эти глаза полные страха и отчаяния. Испугавшись его, я кинулся вглубь пещеры, куда поспешил за мной мой отец. Он нагнал меня и сильно обнял. Первые моменты мы не промолвили ни слова, рыдая вместе. А когда отец, взял себя в лапы, он молвил:
– Прости сынок, но мама больше не вернется, – его слова прозвучали как приговор, и я тут же кинулся прочь от него.
Забившись в темный угол пещеры, где никто не мог меня видеть, я рыдал весь день. Ни уговоры моего отца, ни других членов стаи не могли заставить меня выбраться оттуда. Я совершенно забыл про голод, холод, все мое нутро трясло и колотило, и лишь одна мысль вертелась у меня в голове, и была она про маму. Выстрадав за этот день и ночь, все муки потери мамы, на утро следующего дня, я, стиснув зубы, вышел на свет. И сделав неимоверное усилие над собой, я подошел к отцу, и немного сурово спросил его, как все произошло? Отец, немного отведя меня в сторону от членов стаи, сам весь трясясь и чуть не плача, рассказал мне, как они вместе с матерью выслеживали добычу, и как вдруг раздался оглушительный треск и грохот. Мать упала в яму, в капкан, поставленный человеком, где на дне ямы торчали острые прутья. Больше я не смог добиться от отца, он прижался ко мне и разрыдался. А я, до крови прикусив губу, отстранился от него, и, прохрипев сквозь боль, ответил ему.
– Ты не смог уберечь ее!»
– Не смог! – повторил Яхси, понимая, что уже плачет, а его голос давно уже выдал его Усену, но он продолжил.
«Отец тогда с такой невообразимой грустью и сожалением взглянул на меня, что это больше всего укололо меня прямо в сердце. С замеревшим сердцем, капающей кровью из надкушенной губы, я оставил его. Просто взял, и отвернулся, пошел прочь. И с тех пор, мы больше с отцом на эту тему не разговаривали более. И всякий раз, когда он хотел со мной поговорить по душам, я отворачивался и уходил молча. С того самого дня, между мной и моим отцом выросла невидимая стена, которую я сам воздвиг. Всякое его слово, я пропускал мимо ушей, всякому указу, противился. Я так сильно ушел тогда в себя, что, когда ты с Ришем появились у нас, я просто возненавидел вас и старался не замечать. Ведь ваша жизнь, была отражением моей, так похожи были наши судьбы. А с вашим уходом я и вовсе распоясался, никого не слушался, делал все, что мне задумается, и никто не был мне указ. Отец все это прекрасно видел, но что он мог сделать со мной, своим сыном, винившим во всем произошедшем его.
Время шло, и я потихоньку смягчился, а тут еще и вы появились снова. Но до сих пор, я не могу выбросить тот взгляд отца, когда я…»
Яхси замолк, не мог больше говорить. Тогда Усену прекрасно его понимая, ведь когда-то и сам через все это прошел, встал, поднял волка, обнял его, прижав к своему сердцу.
– У всех у нас есть шрамы на сердце, – молвил сквозь слезы Усену.