Бетховен

в жаркие летние деньки идут к Рейну. Магдалена берет с собой корзинку для шитья, Людвиг книжку и такую же корзинку с фруктами. Спускаясь к реке, Людвиг всегда тянет мать и братьев к тому самому месту, у которого он был с дедом. Старый кряжистый пень уже почти сгнил и покрылся мхом, но так же велик и могуч. Что-то общее есть у него с покойным капельмейстером. Мощь, покой, уверенность в непоколебимости всего живого на этой земле. Пока дети резвятся у реки мать успевает отдохнуть и пошить. Все чаще приходиться брать подработку. Иоганн с каждым годом приносит все меньше жалованья, ученики, вероятно, сами разбегаются от него. Кому нужен такой пьянчужка. Вот и Ровантини вроде и не болел, а

внезапно умер. Теперь у Магдалены из родственников больше никого. Господи, хоть бы ее Людвиг побыстрее встал на ноги! Старик ван Эден не нахвалится Людвигом, говорит о большом будущем для него, а какое будущее у музыканта в капелле князя-архиепископа?

Такие, как старик капельмейстер Людвиг-редкость. В основном нищенское существование на жалкие гроши. Тихо плывет Рейн, шелестит летняя трава, приятно обдувая лицо. В такие минуты верится, что лучшее еще впереди, думать о плохом не хочется. Проклятый кашель. Последнюю зиму уже с кровью… Надо, надо продержаться хоть лет десять. Фантастический срок, понимает Магдалена и глубоко выдыхает, смотрит на платок. На этот раз обошлось

5

Новый органист, молодой, небольшого роста человек в опрятном сером костюме сразу

вызывает у Людвига уважение. Нет ни парика, ни трости, ни перчаток. Говорит громко,

с простыми, понятными даже ему, десятилетнему, выражениями. Не сентиментален. После первого же знакомства с Людвигом сразу вывалил на стол два пухлых тома. Первый-

«Хорошо темперированный клавир». Людвиг уже слышал о нем от старика Эдена. Новый органист Готлоб Нефе принимая дела после покойного принял и его лучшего ученика.

– Это твоя Библия, -строго и решительно произнес молодой мужчина.-Сможешь осилить

это, сможешь и все остальное.

Людвиг взял с собой на дом один том. Вечером, когда все уснули, а отец был в кабаке, он поставил тетрадь на клавесин. Переписчик, вероятно, не отличался большой грамотностью:

помарки, перечеркивания, жирные и чернильные пятна, корявый почерк. Но все это исчезло уже через час игры. Людвиг и от Эдена слышал о Бахе, проигрывал почти наизусть прелестные сонаты Филиппа Эммануила, но этот Бах совсем другое дело. До полуночи он просидел над нотами А утром уже был у нового учителя. С собой он прихватил начисто переписанные вариации. После Баха показывать свои произведения просто смешно, но будь что будет

– Не плохо, совсем неплохо, -сказал Нефе.-Попробуем издать. Надо лишь написать вступление.

Людвиг показал лист, написанный еще с помощью Ровантини и отца.

– У меня есть еще три сонаты.

Людвиг достал из своей папки еще несколько листков. Нефе читал:

«Три сонаты для фортепиано высокочтимому архиепископу и курфюрстру Кельнскому

Максимилиану -Фридриху, своему всемилостивейшему государю посвящает и подносит

Людвиг ван Бетховен, одиннадцати лет.

Цена 1 фл.30 кр.»

– Одиннадцать, -заметил Нефе.

– Пусть, десять. Это все отец.

– Постараюсь пристроить тебя аккомпаниатором в нашу театральную труппу к Гроссману.

Работа не больно творческая, но позволяет поддерживать форму

С приездом театральной группы Гроссмана жизнь Бонна немного оживилась. Новый курфюрстр не хотел прослыть отсталым ретроградом и кое-что разрешал. Скучные репетиции с певцами навивали грусть и тоску. Людвиг развлекался, как мог. В один из вечеров, возвращаясь с Нефе из театра, учитель сделал краткое замечание:

– Сегодня ты вывел из себя эту Флитнер.

– Она, мне показалось, так устала, что я решил ее развеселить.

– И для этого транспортировал ее арию в другую тональность?

– А неплохо получилось.

– Да, неплохо. В любой другой компании я бы и сам посмеялся от души, но там был сам Бальдербуш. Он и такие как он утверждают репертуар и дают нам хлеб… если ты меня

правильно понимаешь.

– Да уж куда правильнее.

Нефе остановился, достал из бокового кармана красивые часы на цепочке. Открыл.

Часы испустили дробный мелодичный звук.

Минуту Нефе стоял, вглядываясь в сумрак. Глубоко выдохнул.

– Быстрее бы все это закончилось, -как-то странно произнес Нефе. Произнес куда-то в темноту, ни себе, ни Людвигу.

– Что-«все»?

– Я протестант, Людвиг. Это не смертельно, сейчас за это уже не жгут на кострах, но ко мне

всегда найдутся вопросы… если что…

Людвиг молча слушал.

– А у меня жена и двое детей, -продолжал Нефе.

– Наш курфюрстр еще довольно молод, -заметил Людвиг.

– Я не о том. Что-то назревает. Там, за Рейном.

– За Рейном Франция.

– Я об этом.

– Кое-кому скоро не поздоровится. Я имею в виду некоторых важных лиц.

– У нас в Бонне?

– Везде.

С тех пор между учеником и учителем установились более дружные и доверительные отношения. Часто Людвиг думал, что такие важные люди как Бальдербуши, граф и графиня Хацфельды, советник Альштен, камергер фон Шаль-все они не так уж и плохи. Любят музыку, играют, музицируют, много читают. Неужели они должны исчезнуть. Вот и новая его ученица Лорхен Брейнинг и вся ее семья. Неужели и эти милые люди могут стать лишними и ненужными в один момент. Именно в этой семье Людвиг понял, что вот так, совсем близко есть семьи, где не пьют, не ругаются, нет злости и бедности. Где все члены семьи любят друг друга и совершенно спокойно общаются друг с другом. Все тот же Бальдербуш посоветовал уважаемому семейству взять в учителя музыки для Лорхен Людвига. Глава семьи советник Брейнинг погиб на пожаре, молодая вдова с тремя детьми Елена Брейнинг, дочь Лорхен, сыновья: старший Христиан, средний Стефан и самый младший -озорник и забавник-Лоренц. Странно, но есть еще семьи где родители целуют своих детей даже тогда, когда выходят в соседнюю комнату. Впервые Людвиг видит столько книг в одном месте и слышит красивую, правильную иностранную речь. Слуга почтительно открывает перед Людвигом дверь, кланяется, вежливо указывая на столовую- гостиную. Есть даже особые дни просто

для визитов. В такие дни Людвигу не нужно заниматься с ученицей и можно просто расслабиться в семейной обстановке. Людвигу вовсе не льстят поклоны слуг, вежливое обращение на «вы» не вызывает восторга. Он прекрасно знает цену этой вежливости.