Бетховен

– Выбери и себе книгу, Людвиг.

Людвиг подошел к шкафу. Глаза разбегались.

– Советую Шекспира, -подсказал Стефан.

– Правильно, -согласилась мать.

– Клопштока, -дала совет Лорхен.

– Не стоит.«Мессиада» слишком громоздка. Лучше» Басни» Лессинга.

Людвиг взял обе. Домой он летел словно на крыльях. Это был тот редкий вечер, когда он был немного свободен. Почитать несколько часов перед сном, подумать о завтрашнем дне и хорошо выспаться. Если младшие не помешают, конечно. Каспар уже неплохо читает по слогам, а Иоганн все повторяет за старшими братьями. С ними тоже возни хватает. Может,

мать попросит ей помочь-в последний год она часто болеет, кашляет, а иногда с кровью. Отец или делает вид, либо просто не замечает этого. Мать молчит. Сейчас на маленькой кухоньке сидят отец и Нефе. Первая мысль Людвига-Нефе пришел неспроста, он недоволен Людвигом и сейчас отец начнет кричать и махать руками, бить посуду и угрожать матери. Он уже несколько лет не бьет Людвига, а Людвиг уже не обращает внимания на запои отца. По негласной договоренности с матерью они оставили Иоганна «в покое». Бороться с пьянством уже нет ни сил ни желания. Сейчас главное это здоровье матери и служба Людвига. Нет,

Нефе пришел за другим.

– И двух месяцев не прошло со дня вступления нового князя-архиепископа. Я все понимаю-новая метла метет по новому и я ожидал худшего, но он милостив. Могло быть и хуже, учитывая мое вероисповидание.

– Все равно я вам благодарен за Людвига. Ни один человек не сделал бы для него столько, —

сказал Иоганн и в подтверждении своих слов подал Людвигу лист бумаги.

Людвиг прочел. Это не почерк Нефе и не красивый секретарский. Видимо, кто-то наскоро переписал для Нэфе этот документ.

«Христиан Готлоб Нефе (тридцать шесть лет, женат, две дочери, служит три года, был капельмейстером в театре, содержание четыреста флоринов) органист по моему беспристрастному мнению, может быть уволен, так как неважно играет на органе. кроме

того, он приезжий. без всяких заслуг и исповедует религию кальвинистов. Если Нефе будет уволен, то должен быть назначен другой органист за сто пятьдесят флоринов-он еще маленький мальчик, сын придворного музыканта и уже исполнял в течении года эти обязанности очень часто».

– Мне это переписали друзья. Как бы не повернулась моя судьба, а ваш Людвиг должен идти вперед.

У Магдалены в глазах слезы. Людвиг держит в руках бумагу и понимает, что этот «сын

придворного музыканта» это он. С одной стороны это первая взрослая должность и теперь

времени совсем не будет. Занятия с Лорхен придется либо сократить либо совсем прекратить. Что делать?

6

Людвиг внимательно смотрит на себя в зеркало. Что нового? Да вроде бы ничего, но что-то новое есть в его отражении. Может прическа? Черные жесткие, коротко подстриженные волосы спрятаны под парик. Особенно хороша косичка с ленточкой. Лоб большой, широкий, может слишком большой для четырнадцатилетнего подростка. Нос? Нос нормальный, не такой длинный и тонкий как у матери, а чуть мясистый и тоже широкий, более всего-нос деда. На портрете, что висит в их доме именно такой нос. Вот глаза мамины. От этого не уйдешь. Рост немного мал, но тут уж ничего не поделать. Пальцы тоже удались-

легко брать октавы пошире. И самое главное! Шпага! небольшая не детская, но шпага. По заведенному обычаю именно с ней он должен являться и ко двору и на репетиции в присутствии архиепископа. Такие дни случаются не часто, но все же бывают. Белоснежные панталоны, туфли с небольшими (как по его возрасту) каблуками и сюртук с блестящими пуговицами. Смуглое круглое лицо смотрит сейчас на него из зеркала. Улыбаться не хочется.

– Ты готов?

Вопрос Нефе мог бы и не задавать. Людвиг приоткрывает дверцу и делает шаг к занавеске,

из-за нее старается заглянуть вниз, на скамьи храма. Там, среди слушателей и прихожан

церкви много знакомых лиц. Там и отец и чета Фишеров, и вся семья Брейнингов и множество музыкантов их капеллы. На передней скамье граф Зальм и сам первый министр фон Бальдербуш. Сразу позади несколько пожилых господ в огромных париках и с тростями. Прямо дедушки. Это комиссия, которая должна утвердить его, Людвига, в должности помощника органиста. Именно для этой цели он и сочинил две органные пьесы, конечно, без помощи Нэфе не обошлось, но сам Нефе настоял, чтобы Людвиг принял на себя все авторство. Вот и Нэфе, он уже внизу. Сейчас Нэфе что -то говорит его брату Каспару, треплет его по волосам и хлопает по плечу их отца. Отец улыбается и смотрит вверх, прямо в сторону занавески. А вот Нэфе машет рукой. Пора начинать. Еще вчера вечером он сказал Людвигу:

– Я не буду с тобой рядом. Поменьше будут болтать. ОНИ должны видеть только тебя за инструментом.

Тогда Людвиг заметил:

– Эта фуга в ре мажоре написана с вашей помощью, учитель, и кажется…

– Хватит! Ты слишком щепетилен. Я знаю десяток тупиц старше тебя, которые без стыда присваивают чужие произведения. Ты в сто раз талантливее..Вперед!

И вот сейчас последний кивок головы-надо начинать. В игре пролетели десять минут. Людвиг ничего не замечал, кроме нот, он весь вспотел, с трудом управляясь с клавишами. Огромный инструмент, подобно великану, был сейчас усмирен и покорно выполнял любой приказ его маленьких пальцев. Ни о чем не думать кроме этих нот и клавиш, выдержать еще несколько минут… Заключительный аккорд… Тишина… Еще несколько

минут Людвиг тяжело дышал, ожидая, когда уймется сердцебиение, перестанут трястись колени и пройдет дрожь в руках. Платочком вытер лицо и шею, расстегнул верхнюю пуговицу-сейчас не до этикета. Прошло пять минут… десять… пятнадцать… Шагов на лестнице нет. Из-за занавески Людвигу видно, как Нэфе сидит на отдельной скамье с НИМИ. Эти двое должно быть и есть строгая комиссия, которая должна прослушать Людвига. Оба

указывают рукой куда-то наверх, вероятно, на него. Он видит Элеонору Брейнинг и Лорхен, обе в скромных темных платьях, но выглядят все равно прекрасно. Мать что-то говорит дочери и она тоже кивает головой в сторону двери. Отец на самой дальней скамье оживленно беседует с младшим Зимроком. Оба улыбаются. Наконец Нэфе отходит от экзаменаторов и направляется к лестнице. Людвиг с волнением возвращается к органу.

– Ты принят, -без предисловий говорит Нэфе.-Я еще твои вариации показал.

– Это на тему Дресслера?

– Да. С недели можешь приступать к службе. Я частенько буду в театре, тогда вечерняя служба на тебе

– Надо поблагодарить их лично? Я могу.

Людвиг направился к двери, но Нэфе остановил его.

– Не надо. Если кого и благодарить, то нашего первого министра. Уж к нему-то они прислушались. А еще твоего деда-они его прекрасно помнят.

С этого дня и началась взрослая жизнь Людвига. Непонятно, печалится или радоваться этому. С одной стороны-маленькое, но твердое жалование и уверенность в завтрашнем дне, с другой-адская неизбывная усталость, которую не исцелят ни праздники ни друзья, ни, тем более, семья. Уже теперь понятно, школу придется бросить. Физически на нее не хватит даже времени. Никуда не деться от уроков с учениками и подработке в оркестре. На скрипке и клавесине он уже давно мастер. Иногда во время болезни кого-нибудь из скрипачей Людвигу

приходится замещать больного. А еще есть религиозные и светские праздники, гости архиепископа, охочие до музыки и конечно же крестины, похороны, мессы. Ни одного свободного дня. Оба брата уже учатся. Каспар неплохо бренчит на клавесине, но не более. Иоганну, вероятно, медведь на ухо наступил еще при рождении-к музыке вообще безразличен. Сейчас только Людвиг чувствует, как далеки от него его родные братья. И отец. Он еще держится молодцом, служит в оркестре (правда уже не поет, голос пропит и трескуч) но его

еще держат, памятуя, все о том же старом капельмейстере. Людвиг опять понимает, что это не

надолго. Еще год-два таких запоев и отцу просто предложат покинуть капеллу «по-хорошему». Остается мать. Последний год она все чаще проводит в постели. На последний день ее именин в один из теплых летних вечеров он с друзьями музыкантами из оркестра и

отцом устроили маленький торжественный концерт.

– Сюрприз, -сказал Людвиг маме и запер перед ней дверь кухни.

Быстро музыканты разложили ноты, быстро зажгли все свечи около большого дедовского кресла, подвесив легкую прозрачную ткань над ним-получилось что-то вроде балдахина.

Отец придерживал дверь, чтобы Магдалена не открыла раньше времени. Людвиг и Франц Рис первыми уселись за инструменты. Зимрок и Рейха остались стоять по обе стороны кресла.

– Запускай, -тихо произнес Людвиг.

Отец широко и торжественно распахнул дверь, картинно, словно перед герцогом, отвесил поклон. Мама зашла в полутемную комнату. Улыбнулась: ох уж эти секреты, каждый год одно и тоже, но все равно-приятно. Людвиг, как галантный кавалер, ведет мать под балдахин,

усаживает в глубокое кресло. Отец вместо дирижера взмахом руки начинает серенаду. Друзья тихонько, сняв туфли, пританцовывают вокруг матери. Людвиг со скрипкой в руке еще успевает мурлыкать как кот, младшие братья хохочут, зажимая друг другу рот. В этот час соседи с низу вероятно уже спят, надо быть поскромней. Долго мать высидеть не может. Целует сыновей и в сопровождении Иоганна уходит в спаленку. Теперь она и сидит с трудом. А что же будет дальше? Людвиг перебирает в руках довольно объемную пачку нот- это