Бетховен

7

Уже давно пора выносить тело, но Людвиг все медлит: еще несколько минут пока закроют крышку и ее лицо навсегда исчезнет из его жизни. Гроб уже снесли на первый этаж и поставили на два стула, на кухне хлопочет нанятая на день стряпуха, пахнет жарким, еще чем-то, но сейчас шум тарелок, возня и шипение только раздражают. Побыстрее бы все закончилось… Лицо матери стало почти кукольным, совсем крошечным. Умелый мастер,

специально нанятый, нанес белила и мел на лоб и щеки, ушла жаркая чахоточная краска и лишь нос остался таким, каким и был при жизни-длинноватым, тонким, слишком тонким.

Волосы аккуратно зачесаны назад, на венок нет денег и лишь мамин костяной гребень удерживает их по бокам. Тонкие руки наконец-то спокойно покоятся на груди: они отдыхают.

Что ж так все не вовремя! Уезжая в Вену к Моцарту с рекомендательными письмами Вальдштейна в кармане два месяца назад он, конечно, на многое и не рассчитывал. Главная цель-занятия с Моцартом, а там, как Господь поможет. Граф напутствовал:

– Несколько адресов у тебя есть, ван Свитен о тебе уже знает и к нему первому, а там уж и к

Вольфгангу. Попасть к нему просто так,«с улицы» немыслимо. К таким господам-не обижайся Людвиг-просто не заходят. Из кассы архиепископа на твое имя в Вене переведут сумму, или кто-то передаст. Не много, но на первое время хватит.

Елена Брейнинг и Франц Вегелер за два дня до отъезда от себя передали небольшую сумму.

Зная щепетильность Людвига в этом вопросе, мудрая Елена заметила:

– Это аванс архиепископа и всего несколько монет от нас.

Людвиг молча кивнул.

Две недели в Вене пролетели, как один день. Людвига поразила дороговизна жизни в столице. Он и раньше слышал о ценах,.но не представлял что все так дорого: чашечка кофе и две булочки с каким-то сомнительным повидлом внутри-его дневной рацион. Пешком до дома ван Свитена и обратно, о простой прогулочной коляске, а тем более пролетке и думать нечего. Квартира посуточно (обязательно с фортепиано) влетела ему в половину той суммы, которую он привез из Бонна. Ни служанки, ни экономки, ни портного. Прическа,

костюм, весь внешний вид не последнее дело в императорской столице. И вот слова Моцарта:

– Это все?

Ван Свитен посоветовал Людвигу сыграть для маэстро одну из сонат Филиппа Эммануила Баха- вещь, которую Людвиг знал и любил.

– И это все?

Небольшого роста человечек стоит позади него и держит в руке бильярдный кий, в соседней комнате смех, звон бокалов и музыка. Может, он не вовремя?

– Он гениально импровизирует, задай ему тему, Вольфганг.

Спасибо, ван Свитен. Из-за спины Людвига маленькая рука в красивом кафтане, чуть убеленном мелом, выстукивает четыре ноты. Это вызов! Что-то похожее на «Свадьбу Фигаро».

Теперь Людвиг может показать себя. Десять минут пролетают мгновенно, краем глаза он успевает уловить выражение лица ван Свитена- доволен. Доволен он, доволен и Вольфганг.

Молчание. Маленький пучеглазый человечек стоит перед Людвигом, опираясь на кий.

– Ваше мнение, Вольфганг?

– Да, из него будет толк. Пусть приходит ко мне два раза в неделю

Поворот и Вольфганг исчезает за дверью. Людвиг остается с ван Свитеном. Уже на улице ван

Свитен говорит:

– Это успех, Людвиг. Все остальное не важно. Я поговорю о днях и часах занятий, а вы идите домой и готовьтесь, ваш адрес я запомнил.

Три дня Людвиг просидел безвылазно в своей каморке, ожидая хоть записки от Свитена. Ничего. На четвертый, придя к дому барона, он узнал, что Свитен куда-то срочно отбыл. Несколько дней он бродил по Пратеру, часами просиживая на скамейке, размышляя о будущем. Деньги заканчивались. И тут пришло письмо из Бонна. Умирает мать. Через три дня он был дома. Полугодовалую Гретхен отдали кормилице, кормить у матери уже не было сил. Лишь один раз взглянул Людвиг на свою единственную сестру и снова не отходил от матери. Братья уже довольно взрослые и самостоятельные как могли помогали Людвигу, а он разрывался между театром, братьями, матерью и уроками. Иоганн окончательно катился по наклонной. Чувствуя, что жена доживает последние недели, вообще потерял контроль над собой. Впрочем, и сам Людвиг и братья махнули на отца рукой. Так прошли еще три последних месяца, и вот вчера она отошла в мир иной.

– Пора, -тихо произнес Андреас Ромберг.

– Да, выносим, -согласился Людвиг и встал.

Два брата Ромберги, Готфрид Фишер и Людвиг подняли гроб. Господи, какая же она легкая! Во дворе ждали Лорхен и Ленц Брейнинги, Рейха и старший Рис. Цецилия и еще несколько женщин остались в доме готовить скромную трапезу. Все прошло быстро и без церемоний.

После смерти матери жизнь для Людвига потянулась обычной колеей. Не добавила радости и смерть годовалой сестренки. Людвиг воспринял ее, как что-то данное судьбой

свыше. Мало радости в нашей жизни, и даже артисты и писатели, стоящие ближе к божеству,

испивают чашу бытия до дна. Есть, правда, счастливцы, которые идут по жизни просто и светло, ничто, кажется не омрачает их чело, такие, как Гете,.но и ему, вероятно, приходится

бороться за эту жизнь. Год пролетел в заботах и слухах. Что-то назревает там, за Рейном. Это

ощущается в разговорах, газетах, университете, в который Людвиг записался с новым другом, художником Кюгельгеном, в общественных библиотеках и читальнях. Пришел новый австрийский император, и какие-то неясные надежды будоражат умы. Но это там, в Вене, а здесь, в Бонне, все тот же затхлый мирок интриг, слухов, домыслов и басен. Сейчас Людвиг сидит в тесном кружке друзей в маленьком ресторанчике вдовы Кох, потягивает пиво и ждет, когда Фран Вегелер выскажет свое мнение. Кюгельген покуривает большую трубку, читает газету, искоса наблюдая, как очаровательная Барбара разносит подносы с едой. Как она наклоняется, как протягивает голые по локоть руки и прячет сдачу за лиф платья.

Сейчас уже осень, не так и жарко, но в этом небольшом ресторанчике многолюдно и душно, а девица улыбается и подносит очередную кружечку друзьям.

– Еще по одной? -лукаво спрашивает Кюгельген,

– Если она еще раз наклонится и примет сдачу… -соглашается Людвиг.

Словно угадав желание, красотка с тремя бокалами низко склоняется над друзьями, несколько мелких копченых ребрышек для закуски и салфетки на стол.

– Что-то еще?

Все трое дружно выдыхают.

– Да, -говорит Людвиг.

– Да-да, -говорит Кюгельген.

Старший среди них- Вегелер, – молча откладывает листок, который принес Людвиг.

– От этой бумаги нет теперь толку, надо составить новую.

– Поэтому я и пригласил тебя, я не мастак в прописях и словесности. Ноты-да, но не эта канцелярщина.

«Придворный музыкант ван Бетховен честь имеет доложить, что продолжительная и упорная болезнь жены привела его в крайне плачевное положение, он был принужден заложить и продать все свое имущество, так как лишен ныне вместе со своими малыми детьми средств

к существованию. Поэтому он покорнейше умоляет о выдаче ему ста талеров».

– Я не удивляюсь, что наш Макс Франц уже год молчит, -заметил Вегелер и отложил

записку.-Ты говорил с Вальдштейном?