Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Отладка весовой платформы показала кто среди нас есть кто. Сперва это типа спортивного состязания, мы таскали гири обгоняя друг друга, к третьему углу начали замечать кто увиливает, а кто упёрто таскает до конца…

Потом несколько дней мы чистили картофелехранилище от запасов, что сгнили там зимой. Я и представить не мог, что в мире существует настолько невыносимо мерзкий смрад. Обмотав лица майками, мы грузим эту срань лопатами в двуручные корзины, вытаскиваем вывалить в бурьяны на задворках Базы. Число трудоустроенных школьников сократилось до пяти…

Основная рабочая сила Базы это бабы в чёрных халатах и разноцветных платках на волосах. Их дело сортировать морковь или бурак в хранилищах, а наше – уносить наполненные ими ящики. Усядутся на пустые ящики вокруг пыльной горы овощей и целый день не закрывают рта ни на минуту. Рассказывают друг другу нескончаемые повести про «него» и про «неё». О том как эта их «она» растолстела, потом стала худой, как щепка, ложилась в больницу, доказывала матери, что жить не может без «него» и умирала, потом обманывала его с другим и уезжала навсегда… А «он» высокий был, потом короткий, потом пузатый, лысый, черноволосый с кудрями, потом пропойца, «он» отказывался платить алименты и просил выйти за него замуж, его лечили от алкоголизма, а он сдирал линолеум с пола на кухне, чтоб отнести к любовнице, которая уж дважды вдова…

И так вот и будут лялякать пока белобрысый хлопец, по кличке Длинный, не скажет самой бойкой в кругу на перевёрнутой вверх дном таре у груды вялых овощей: —«Ну шо, дашь или как?»

– Да, враз! – отвечает она. – Да ещё так потяну, шо перерву надвое.

Тут бабы все начнут её зашикивать, да тю, мол, на тебя, да ты ж с дитём же ж говоришь!.

На обед я езжу домой – 20 минут туда, 20 минут обратно, 10 минут на суп и чай или, там, компот. Так что четыре раза в день я развиваю первую сумасшедше-космическую скорость, во всю накручиваю педали по бетону спуска в тоннель Путепровода. Да какой же работник Овощной Базы не любит быстрой езды? Йи-хуу!.

Каждое утро Начальник Овощной Базы распределяет кому где работать. Пару раз мне досталась должность помощника бондарей. Вся площадка перед их приземистой мастерской заставлена нуждающимися в ремонте бочками. Я вкатывал или втаскивал их волоком—с учётом степени увечья—в тесную комнату с верстаком. Два мужика в кепках и фартуках сбивали с потерпевшей железные обручи и бочка рассыпа?лась кучкой гнутых дощечек, которые они именовали клёпками. Бондари сортировали их, безнадёжных отбрасывали, восполняли нехватку из запаса от прежних ремонтов. Они стругали их и подгоняли одну к другой, собирали круглые днища из прямых обрезков, вставляли с торцов возрождённой бочки и заново набивали обручи.

Конечно, я и раньше знал, что когда говорят «у него клёпки в голове не хватает», то это значит то же самое, как если сказать «не все дома» или просто «чокнутый», но именно в той мастерской мне полностью дошёл смысл выражения – ведь бочку без клёпки невозможно наполнить, как и чокнуто треснутый стакан.

Отходы я относил всё к тем же бездельным печкам во дворе, в которые, если присмотреться, вмурованы железные котлы. Бондари работали не спеша, восстанавливали две-три бочки в день и время рядом с ними тянулось очень медленно, зато в их мастерской приятно пахло древесными стружками…

Возле каменщиков пахло сырой землёй. Они работали в длинном подвале хранилища, заменяли стену из брёвен кирпичной. На них тоже были кепки и фартуки, кепки такие же как у бондарей, но фартуки потолще, из брезента.

Мне очень хотелось попробовать класть стену, хотя бы немного. Старый каменщик позволил мне проложить один ряд. Он стоял в стороне и чему-то усмехался, хотя его хмурый напарник всю дорогу ворчал, что у меня не так всё выходит как надо.

Мой напарник по подсобничеству, тоже ворчал всё время, но не на тему каменной кладки, а из-за того, что начальник такой сука. От злости, что ему достался такой сука начальник, он увиливал от работы, на которую Начальник отправил нас двоих. Меня не колыхало, что он работает меньше моего, просто это неправильно, и я даже обрадовался, когда он отправился брать расчёт в конторе ОРСа.

А потом пошли огурцы. Они прибывали вагонами, составами, которые небольшой дизель-локомотив впихивал на территорию Базы по боковой ветке. В вагонах стояли ящики с огурцами, которые надо переправлять к тем печкам во дворе в чьих котлах кипел пахучий рассол из укропа, а вокруг стояли шеренги пустых бочек, крышки сняты и опёрты на клёпки их стенок, в ожидании своей порции огурцов на засолку.

Здесь работала уже знакомая бабская бригада, но им уже некогда было точить лясы про «неё» и про «него». Они варили «узвар» под железными крышками котлов и разливали по бочкам уже заряженным огурцами.

Меня не манила карьера кулинара, мне хватало должности истопника, поддерживать огонь в печах обломками разбитых ящиков и треснутых клёпок, которые приходилось доламывать топором, но не все. В общем, работа не конвейерная – когда надо подбрасывать, покричат, а потом иди и сиди дальше пока не позовут.

И я и сидел на солнышке во дворе без единой тени, в стороне от печей, где вообще жарища адская. Чтобы скоротать время между зовами, на подхваченном из кучи топлива обломке гладкой клёпки я отрабатывал аккорды шестиструнной гитары: ре-минор, ля-минор, ми-мажор.

Бабы смеялись от кипящих котлов: —«Шо? Нашёл клёпку шо тебе не хватала?» Но я не обращал внимания. Я брал си-септаккорд и думал о Натали?…

~ ~ ~

Когда тебе навстречу идёт по тротуару девушка с косыночкой на шее, которая однако завязана не как пионерский галстук, а пошире, и узел сдвинут на плечо, то сразу усекаешь, что эта девушка в теме насчёт шикарного стиля. И так сразу охота с ней заговорить, познакомиться, пойти рядом…. Но как заговорить-то? А вдруг отошьёт? И будешь себя чувствовать как помидор разжваканный. Кому оно надо?

Совсем другое дело, если знаешь, что стильную девушку зовут Наташа Григоренко и ты даже пытался кружить её в бальном вальсе под баян Володи Гуревича, он же Ильич.

– Привет, Наташа! Как дела?

– О, Серёжа! Тебя не узнать! Вообще-то, в двенадцатой школе меня все зовут «Натали?».

Мы случайно шли в одинаковом направлении и я проводил её до угла улицы, на которой она жила, улица Суворова, напротив срединного въезда на Базар.

(…или всё ж таки она первой окликнула на том тротуаре? Ведь чтобы так круто повязать косынку нужно быть не только шикарной, но и решительной тоже…)

Как бы там ни было, но следующий шаг сделал я. Может не слишком сразу. Через неделю или две… Или всё-таки через месяц? Неважно! Главное, что я сделал этот шаг, вернее, очень даже решительный прыжок.

Радя и я ехали на задней ступени трамвая на Посёлок, прохлаждались встречным ветерком. И когда вагон тадахкал вдоль Базара, я вдруг зачем-то повернул голову и заглянул в промелькнувшую за дорогой улицу Суворова. Особых причин туда смотреть у меня не было, но недалеко от угла две девушки играли в бадминтон. Конечно, я сразу же узнал прямые длинные волосы Натали?.

– Пока, Радя! – И я соскочил на полном ходу не отвечая на его «Куда?»

Да, точно, это она. Вторая девушка тоже оказалась знакомой – наша бывшая одноклассница, Наташа Подрагун, которая как и Натали? перешла в двенадцатую ради Физико-Математического уклона.

Конечно, я тут же забалаболил насчёт случайно мимо, вечерней лошадью в Одессу, даю уроки дрессировки воланчика. И тут—ну это ж надо как совпало! – из-за угла выруливает Радя. Ещё один случайный прохожий, явно спрыгнул тоже, не доезжая до остановки у школы № 13, хотя собирался навестить своего дедушку.

Наташа Подрагун скоро ушла, потому что я и Радя так мало с ней общаемся, из-за того, что она толстая. Натали? пригласила нас во двор своей хаты, где был стол вкопанный в землю, а на нём кипа Чешских журналов Film a Divadlo. И пока я увлёкся рассматривать в нём картинки из вестернов, Радя перехватил разговорную инициативу.

Но тут из соседского огорода просвистели два комка сухой земли, правда, с недолётом. Натали? крикнула пацану, что скажет его родителям, но Раде этого показалось мало и он побежал к забору шугануть малолетку, а может хотел повыделываться своей спортивной выправкой, как никак два года в ДЮСШ ходит, на волейбольную секцию.

Наверное, Натали? стало жалко десятилетнего Отелло, или же Радя, несмотря на физическую подготовку, примял какой-то из картофельных кустов своей пробежкой через огород, но пока он наезжал на пацана своей лекцией старшего товарища, Натали? пригласила меня заглянуть к ней в четверг, потому что у неё ещё много таких журналов. Так мы начали встречаться – я и Натали?.

Пожалуй, правильнее будет сказать, что это Натали? со мной встречалась, потому что я понятия не имел как это делается. Я просто приходил на улицу Суворова 8, в назначенный день, здоровался с её матерью, садился на диван и листал очередной журнал Film a Divadlo. А и умудряются же люди такие журналы доставать! Где?.

Потом её отец приезжал с работы на мотоцикле с коляской. У него был такой же круглый подбородок как у Натали?, и он разрешал выйти погулять до десяти, но не позже половины одиннадцатого. И мы выходили.

Она много говорила, но не ради пустой болтовни, как некоторые. Натали? стала моим просветителем. Несмотря на долгие годы запойного чтения, я ещё столько всего не знал…

Что самые классные конфеты это «Грильяж», только в Конотопе их не продают. За ними надо в Москву ехать или в Ленинград, да и там не сразу найдёшь… Что самый вкусный бутерброд это намазать хлеб маслом, а сверху тонко нарезанный помидор и яйцо вкрутую, а хлеб должен быть чёрный, конечно… и что самый хриплоголосый певец в мире это Луи Армстронг.

По её наводке, я взял в библиотеке книжку стихов Вознесенского. Я знал где она стоит на полках, но всегда обходил за то, что стихи. Так вот что значит настоящие стихи!

Но помимо заполнения пробелов моей необразованности, она мне нужна была—нужна неизмеримо больше—для мления. Например, когда мы шли в кинотеатр Мир и она позволила взять её под руку. Ухх! Это непередаваемо! Я ощущал нежную кожу её предплечья—округлого, мягкого—потому что на ней было летнее платье, а руку её я ухватил вокруг бицепса. Хотя какие там у девушек бицепсы. Но как я умлевал! От моста над Проспектом Мира, мимо жилмассива Зеленчак и почти до самой площади пребывал в полном улёте. Не доходя до площади, она объяснила, что правильнее когда девушка берёт под руку, а не наоборот. И дальше мы шли, как она сказала.

Тоже ничего, хотя не настолько, как перед этим… И тут меня шарахнуло шаровой молнией – шагая рядом и увлечённо говоря о чём-то, она полуобернулась ко мне и—О! – её роскошная тугая правая грудь прильнула к моему предплечью… блаженство до потери пульса…

Так что мне было о чём думать возле тех печей во дворе Овощной Базы, пока наяривал аккорды на клёпке, которой мне не хватало, но таки нашлась…

Узревшему свет истинный трудно не скатиться в просветительство… Я попытался поделиться знанием со своей сестрой. Мы шли по Литейной в сторону Клуба, когда она сказала: —«А дай-ка возьму братеню под кренделя!», – и взяла меня под руку.

– Слушай, Мала?,– сказал я, потому что мы, мой брат и я, и наши друзья, и все, короче, редко звали её по имени, а только «Мала?», или же «Рыжая». – Хочешь научу тебя приёмчику, что любой парень будет секундально твой?

– Да ну, – ответила моя сестра. – Это ты про этот, что ли? – И она полуобернулась ко мне на ходу, прикоснувшись грудью к моему предплечью.

Какая беспросветная наивность! Как мог я возомнить, будто смогу узнать о чём-то прежде—хоть на миг—своей проныры сестры? Мне пришлось извиниться и всю дорогу до Клуба мы хохотали как чокнутые, что я такой самоуверенный лопух.

Но счастье не бывает бесконечным… В какой-то из вечерних выходов с Натали?, между Базаром и Переездом-Путепроводом к нам подошёл парень и мы остановились для разговора, возле гастронома № 1, где кончился уже рабочий день. Точнее, разговаривали только они, поскольку из одной школы, а я стоял сбоку как посторонний столб. На нём была крутая рубаха, я таких ещё не видал – в красную и зелёную полоску, но широкая как на пижамах. Не то, чтоб я когда-нибудь имел пижаму, но в кино ведь иногда показывают…

Он бодро хвастался, в какой из московских вузов его примут, ведь его дядя дипломат и всех там знает. А после вступительных дядя зовёт его поехать на Чёрное море, дядиной Волгой, племянник станет наживкой для съёма девушек.

Потом они сказали «пока» друг другу и мы разошлись в разные стороны, но эта болтовня явно расстроила Натали?. А когда мы подошли к воротам её хаты, она мне рассказала, что однажды встречалась уже с одним парнем и они поздно вечером ехали в пустом автобусе, а он оглянулся на кондукторшу на том её сиденье у задней двери и сказал: —«Кондуктор не человек!» Взял и поцеловал Натали?

И тогда у меня тоже испортилось настроение, потому что понятно ведь, что они и без кондукторов тоже целовались. И я подумал, что наверное то был этот самый красно-зелёный хлюст, но спрашивать не стал.

В тот поздний вечер я прошагал от улицы Суворова до Нежинской навеки придавленный горем…