Город не от мира сего. Цикл «Хроники Обсервера». Часть I

Маша не верила ни в одну из версий. Не хотела верить. В её девичьей памяти мать осталась насмешливой, острой на язык волшебницей, знающей самые сокровенные тайны стряпни, рукоделия и красоты. Если она исчезла, то потому что слишком увлеклась каким-то своим новым волшебством, но обязательно вернётся, когда оно ей наскучит. Скука – то, чего она не могла выносить и минуты. Машу удивляло, что же, в таком случае, она нашла в отце, таком основательном и серьёзном. Иногда казалось, что причина её пропажи кроется именно в том, что ей стало скучно, но горе отца не было похоже на горе брошенного мужчины. Отец старался не говорить о её исчезновении – ему всегда сдавливало горло, и слова, казалось, выпадали из его рта как волокна фарша из мясорубки. Однажды в подпитии он обмолвился, что её могли похитить и увезти в Транскенаанику[11 - Транскенааника – Транскенаанское Содружество. Включает в себя Республику Кенаан, Эшмунтину, Кельтику, Этрурию, Лаций, и другие страны, которые находятся под фактическим протекторатом Магоники – наиболее развитого государства западного мира, расположенного в Западном полушарии, на территории заокеанских колоний Картхадаста. Содружество образовано после окончания Четвертьвековой войны.] боевики общины фридомитов[12 - Фридомиты – влиятельное контркультурное течение в Транскенаанике, характеризуется крайне распутными нравами.], но Маша почувствовала фальшь. Исчезновение матери было тайной.

Ратмир Фрейнир так и не связал себя с новой женщиной, или же его связи были надёжно спрятаны от Марии. Хотя до того ли ему было? Маше казалось, что вся его жизнь вертится вокруг двух столпов – титанического усилия сохранить собственное дело, в то время, когда вокруг усиливалось всеобщее разорение, и вокруг неё самой. Отцовская опека за эти полтора года стала для Марии невыносима, словно ватное одеяло в натопленной комнате, из-под которого хочется выскочить хоть в сугроб или под дождь, только бы глотнуть воздуха. Тем не менее, она понимала его мотивы и тревоги, поэтому старалась терпеливо сносить отцовскую тиранию, чтобы не причинить ему ещё больше боли. Осталось всего чуть-чуть потерпеть, сдать выпускное испытание, и она покинет родительское гнездо.

Правда, выбор будущей учёбы всё еще оставался для неё зыбким и туманным. Отец хотел, чтобы его дочь была как можно дальше от Богоросии с её вялотекущим кошмаром. Он настаивал, чтобы она поступила в академию дипломатии в Древлестоле, или в университет права в Тьмутаракани. Он обоснованно считал, что в Евразилии[13 - Евразилия – (просторечн.) – Евразильская империя. Крупнейший осколок древней империи, в основу которой легли нордманская Гардарика, славянская Укровия и скифская Соберика. Исторически западная часть империи именовалась Древлестольем, а восточная, Соберика – Новостольем. Соберика (устаревш.) – земля, где люди сосуществуют «со бером» – с медведем. Конституционная монархия была восстановлена на большей части Евразилии после крушения Евразильских Свободных Соединенных Общин (ЕССО), созданных в результате эгалитарной революции. ] пока спокойнее, чем в заражённой реваншистским угаром Укровии, к лоскутному одеялу которой пришит и кровоточащий ошмёток мятежной Богоросии. Увы, учебные заведения иных держав стали с недавних пор недоступны, из-за блокады, которая распространялась за симпатии к Евразилии и на Богоросию. Правда, когда мятежную провинцию силой вернули под крыло Укровии, было обещано, что блокаду постепенно отменят. Однако пока становилось только хуже.

Когда дела у отца шли гораздо лучше, Маша вместе с матерью успела побывать в дюжине точек на глобусе. Вот на светографическом снимке две точеных осиных талии в купальных костюмах напротив городского пляжа в столице Эллады, Александрополе Боспорском. Первое место на городском состязании красавиц Маша получила вполне заслуженно, но если бы в нём участвовала мать, судьи оказались бы в затруднительном положении. Мария кое-что взяла из отцовских черт характера, но худощавым ладным телосложением она как две капли воды была похожа на Ольгу Фрейнир. Издали их можно было различить только по оттенку волос. У Маши он тоже был светло-русый, но более густой и тёплый.

Рядом – снимок на фоне гигантского собора Спасителя в Древлестоле. Они на переднем плане в парадных пеплосах[14 - Пеплос – предмет женского гардероба из большого куска шерстяной ткани, оборачиваемого вокруг хитона. Пеплос закалывался булавками на плечах, в верхней части образовался напуск, свободно свисающий над талией Левый бок у пеплоса был закрыт, а правый – открыт. Пеплос был выходной одеждой;], сзади – как всегда немного нескладный и зажатый отец. Еще левее, на выкрашенной в оливковый цвет стене – светография[15 - Светография – фото.], где Мария, еще совсем ребёнок, корчит рожицы на площади у амфитеатра в Тарквиниях. Весёлые были деньки. И сумбурные. Не успеешь вынырнуть из эклектической западной культуры, с культом сбережения природы и правилами, которые регламентируют каждую мелочь, как на контрасте – дух припорошенного нафталином осколка прошлого величия Евразильской империи, с надрывом противостоящего мягкому натиску глобализма.

После выпускного испытания в травне придётся делать выбор: налегать ли на эллинское право, новокенаанские языки, на которых говорит полмира, или выбрать другую, более практичную специальность в Черкасии или Евразилии. Главное, не оставаться в Бугорках, где всерьёз придётся заниматься укровичским, без которого уроженцам Богоросии заказана дорога в учебные заведения Укровии, раскинувшейся от Нордманского моря до Понта Эвксинского. Четверть века оккупации Транскенааникой – и вот, при поддержке марионеточных властей, один из многочисленных языков её народов возведен Укровией в ранг государственного. Марии он даже нравился, но Герман уверял что в свободной и независимой Богоросии это недоразумение упразднят. Уж он постарается.

Раз уж в выходной проснулась до будильника – пора планировать день. Впереди предстояло немало свершений, и не обо всех стоило сообщать отцу. Маша уселась в светлице и открыла чистую страницу дневника, намереваясь записать туда свои задумки, однако отвлеклась на кадры работающего без звука приёмника.

По всевещанию шла очередная передача «Вокруг света». Историки провели новые исследования, подтверждающие подлинность фрагментов Книги Праха, хранящейся в национальном археологическом музее Танаиса. Именно у стен этого эллинского форпоста произошла решающая битва между ордой Великого раджаната и объединенной ратью эллинов, скифов и черкасов. В тот день поступь военной машины, созданной злым гением Арходрогора, была остановлена. А победителям, потерявшим в тот день, по разным данным, до трёх четвертей личного состава, достался обоз прахманов, в котором находилась и отчеканенная на бронзовых листах Книга Праха. Реконструкция битвы рисовала расположение войск союзников перед сражением, как тактически неудачное: эллинский стратег не успел развернуть фалангу танаитов в боевые порядки и гоплиты понесли жестокие потери от метательного оружия южан. Дружинников князя Ермака на левом фланге постепенно теснили лучники на бронированных слонах. Судьба цивилизации висела на волоске, так как за плечами ратников осталась лишь пара беззащитных острогов, не способных остановить войско захватчиков от продвижения вглубь страны. Положение спас лишь налет засадного полка черкасов, под командованием атамана Рогдая. Молниеносно врубившись в тыл врага, тяжелая конница обратила ряды легковооруженных прахников в панику и опрокинула войско в воды Танаиса. Экспансия раджаната в тот день закончилась.

Маша с любопытством поглощала подробности исторического исследования. Зловещая личность Арходрогора была для неё притягательна, пожалуй, больше других исторических фигур подобного масштаба – создателей великих держав, таких как македонец Александр, кенаанит Ганнибал или отечественный царь Деметрий Прахобойца. Жизнеописание создателя доктрины «злокачественного буддизма» оставалось противоречиво, а его деяния повергали в дрожь и через века. Большинство исследователей сходились на том, что это не реальная личность, а легендарный персонаж, собирательный образ бесчеловечного тирана-долгожителя, с которым вступили в противостояние потомки Александра Великого на Востоке.

Согласно любимой Машиной легенде, был Арходрогор краснокожим ахавом – жрецом-правителем из Тикаля. Его настоящее имя не сохранили хроники. В то время майя под предводительством Ичак-Балама объединились в борьбе против Картхадаста, чьи торговые фактории всё больше облагали поборами местное население. Как сообщает источник «Перипл Магона», малкадир Магон Барка отправил за Геркулесовы столпы карательную экспедицию с большим войском, которое сломило сопротивление аборигенов. Многие из них попали в плен, в том числе и Арходрогор. Магон Барка продал его на невольничьем рынке Гебала, где он на потеху горожанам сражался с дикими зверями и другими рабами. Краснокожий боец выжил и через несколько лет его купил как телохранителя эллинский философ, который, в свою очередь, отпустил его по просьбе Александра Великого, которому тот стал служить. Когда подосланные к Александру Македонскому убийцы из Картхадаста были пойманы и разразилась война, краснокожий воин вызвался мстить своим пленителям и добился того чтобы стать телохранителем разъярённого подлостью кенаанитов Александра. Когда между державами установилось перемирие, он принимал участие во второй индийской кампании Александра, был назначен сатрапом провинции, но отложился от него через несколько лет, и создал свою державу.

Другие эллинские авторы приводят версию, что он всё же был кенаанитом по происхождению, невольником раджи и его виночерпием. Однажды он убил его и провозгласил себя раджой. Возможно, он обладал гипнотическими способностями, так как его необычные, наполненные внутренней силой проповеди снискали ему беззаветную преданность учеников и подданных. Доподлинно неизвестно, какие личностные метаморфозы стали причиной беспримерной жестокости этого правителя. Несомненно, путь на трон, полный лишений и потерь, проведший его из страны майя в сердце Азии через рабские узы и кровь сражений, мог наложить на его личность тяжёлый отпечаток. Впитав передовые для своего времени знания географии и военного дела, за тридцать лет он подчинил себе Индию, Бактрию, Междуречье и Аравию, а его последователи опустошили Ближний восток, Малую Азию и Западную Африку, едва не уничтожив и всю средиземноморскую цивилизацию. Только Ариан избежал истребления – ценою предательства молодого, коварного и мстительного сатрапа Александра – Ахурамаздава, войско которого без боя пропустило орду прахников через узкое горное ущелье под Персеполисом, в тыл грекам.

Но главным историческим наследием краснокожего раджи была не оставленная им держава, просуществовавшая как единое государство не так уж и долго, а философское учение, много веков вдохновлявшее последователей убивать и умирать с лёгкостью.

Маша не помнила, когда началось её увлечение Путём Праха – до исчезновения мамы, или сразу после. Она собирала всю информацию об учении Арходрогора, систематизировала обрывки тайных знаний и мистерий, искала встреч со сторонниками запретного учения. Но когда преуспела, причастие прахом принять так и не решилась. Наверное, благодаря Герману.

– Его страну покорили коварные кенааниты. Сам он попал в рабство. Думаю, сила его затаённой мести была столь безумна, что он всерьёз подумывал увлечь в погибель весь Старый свет. А вот ни одного майя, принявшего причастие прахом, история не помнит, – как-то заметил Герман.

Он почти силком показал ей нордманский фильм о восхождении бывшего раба на вершину духовной и земной власти, по неисчислимым телам жертв. Фильм, который переменил её внутри и избавил от желания служить смерти. Но где-то в глубине, на юном зеленом ковре её души осталась вытоптанная Арходрогором пыльная пустошь, где она периодически находила свежие следы.

Каждое утро она заново осознавала, что комната матери пуста, и в голове у неё приходила в движение впечатавшаяся в память клеймом сцена из фильма «Пророк пустоты»:

… телохранители сгрудились вокруг раджи, повинуясь неясной тревоге за своего владыку. Виночерпий, отбросив кубок, подходил всё ближе к трону.

– Мой господин, – произнёс он, и голос его стал хриплым и вкрадчивым. – Ты ли говоришь, что мы снова переродимся, и, как прежде, ты воссядешь в славе над народом твоим? Так ли это?

За его спиной как тени стали выстраиваться дворцовая прислуга, воины, евнухи и танцовщицы.

– Дерзкий шудра! Ты знаешь, что это так! И, Будда свидетель, за то, как ты смеешь обращаться к радже, ты переродишься червём!

Голос раджи дрогнул и пресёкся.

Арходрогор бросился к столу с яствами как хищный мангуст, с золотого блюда брызнули в разные стороны фрукты. Телохранители успели только заметить, что край подноса был заточен как лезвие ножа. В следующий миг виночерпий, словно серпом вскрыл сосуды их шей и они пали на пол подле своего раджи. Тот обхватил руками горло в надежде спастись, но удар последовал не в шею, а в тучное чрево, тут же рассевшееся и отдавшее все внутренности.

– Где тот, кто должен переродиться? – вопросил обагрённый кровью Арходрогор, пересиливая гул ликованья челяди.

– Где тот, кто должен переродиться, вопрошаю я? Пусть покажется, и червь вновь признает его господином!

Несмотря на искаженное неродной речью произношение, все в тронном зале прекрасно понимали его. Порыв сквозняка качнул чадящее пламя факелов, один из которых оказался в руке убийцы. Обильно возлив на труп раджи из сосуда с драгоценным маслом, Арходрогор поднёс факел, и раджа запылал. Челядь плясала и бесновалась вокруг горящего трона, по стенам прыгали зловещие тени, воздух наполнился смрадом. Сквозь блики от огня на лице виночерпия блуждала улыбка.

– Его нет, потому что он, наконец, освободился, как и желал!

Когда от раджи остался только жирный комок сажи на костях, он соскрёб в горсть этой горячей черной массы и протянул сторонникам, ждавшим новых откровений от своего учителя.

– Этот человек учил освобождению, но не понимал, о чём говорит. Он был далёк от истины, и истина пришла ему на помощь.

Ладонь обошла полный круг, по очереди помазывая всех, кто был в зале. Морок спадал с глаз тех, кто ещё не был пробуждён ранее, и они, наполняясь ужасом и трепетом, падали на колени.

– Прах – вот истинный путь к освобождению из колеса перерождений, и для раба и для господина. Я укажу пленникам путь к свободе. Во прахе нет ни эллина, ни кенаанита, ни дравида, ни ария. Те, кто будет освобождать со мной, будут сопричастны моей духовной власти, и познают Дар Праха. Вы – мои споспешники и угодны пустоте. Будда призвал нас помочь освободиться упорствующим в невежестве. Я нарекаю вас прахманами. Несите же со мной истинную свободу к пределам земли!

Исступлённые крики разорвали полутьму дворца.

– Привет Будде, – промолвил Арходрогор и пнул покатившийся с трона чёрный остов некогда блистательного победителя эллинов…

Маша помнила все эпизоды картины наизусть. Как бойцы, защищавшие храм Ягуара, один за другим скатывались вниз со ступеней пирамиды, сражённые неуязвимыми в доспехах воинами Картхадаста. Как солёные брызги, поднятые сброшенными у входа в порт Гадира мертвыми пленниками, привели в чувство живых. Как краснокожий боец лежал в песке амфитеатра на убитом леопарде, чувствуя вкус его и своей крови во рту. Как подразделение гетайров под его командованием решило исход битвы у Паталипутры. Как Арходрогор, уже в сане раджи, лично помогал воинам «крестить» непокорных, отрубая поголовно всем жителям той или иной провинции руки, или вырывая языки. Человек, который подвёл черту под древней историей цивилизации, едва не стерев саму цивилизацию.

Машина остановилась у двора, хлопнула дверь, ворота автоматически открылись и в проёме показались фигурки людей, толпящихся возле храма. Сегодня же Благовещенье!

Фенрир бросился на входящего отца и попытался обнять его лапами, но получил тычок в морду и удовольствовался приветствием в виде лая. Отец сгруппировался в попытке имитировать погоню за псом и тот скрылся в палисаде, не прекращая лаять.

– Маша, Машенька!

– Нет!

– Да! Ты с начала поста ни разу не была в храме.

– Может уже и нет смысла? Ещё один грех меня не испортит.

– Какие могут быть грехи у моей умницы и красавицы? – отец ввалился в горницу, сгрёб дочь в охапку и поцеловал в темя. – Ну-ка, признавайся!

От его плаща и хламиса пахло дорожной пылью, маслом и сдобой. Видимо, с утра успел побывать и в пекарне, и на маслобойне.

– Папа, ну откуда у меня может появиться парень? Разве что ты подберёшь нового охранника, помоложе и посимпатичнее.

Ратмир Фрейнир выпустил Марию из объятий и подошёл к окну, наблюдая за хождениями в толпе, где покояне[16 - Покояне – нищенствующий монашеский орден. Придерживаются строгой аскезы, практикуют непрерывное покаянное правило, благовествуют приближающийся Покой Божий, который наступит в конце дней.] активно перемещались от прихожанина к прихожанину, прося милостыню. Его брови вступили в союз над переносицей.

– Нам нужно это обсудить, – сказал он.

– Ты серьёзно? Я же пошутила.

Отец оторвался от окна, поправил складки хламиса и подошёл к светографиям над письменным столом. Глаза сосредоточенно впивались то в один образ жены, то в другой.

– Маша, я больше не могу содержать охранника. А значит и машину будешь водить сама. И вообще придется быть более ответственной и самостоятельной.

В его словах не было тревоги, скорее озабоченность и досада. Маша присела на край кровати. О стены грудной клетки билась свобода.

– Я давно самостоятельная и ответственная. Ты же знаешь. А что случилось? – спросила она, стараясь скрыть ликование в голосе.

Отец присел рядом.